Николай Свечин - Варшавские тайны Страница 7

— Российской империи?

— Зачем империи? — удивился Эрнест Феликсович. — Польши, конечно.

— Но ведь такого государства нет на карте!

— Сейчас нет. Но мы с вами еще доживем до его появления.

— Вы польский патриот?

— Не совсем польский, — дружелюбно рассмеялся надворный советник. — По национальности я жмуд, или, иначе, литовец. Но хочу коротать свою старость в независимой Польше.

— И вы так открыто это говорите?

— Чего же мне скрывать? Служу я честно, никакой «борьбой» не занимаюсь, в своем деле специалист. Начальство отдает должное. Неужели вы думаете, что, если мое место займет русский патриот, он станет лучше ловить польских уголовных? Ха-ха! Тут надо знать язык, национальный характер, специфику варшавского и вообще польского преступного мира. Вы, например, сведущи в этом?

— Нет, разумеется.

— И какой-нибудь Иван Иванович Иванов, трижды русский и семь раз православный, — тоже нет. Он станет исправно ходить в ваш храм, пить водку и читать Каткова. И при этом плохо ловить воров и убийц. Вам что важнее?

— Я понял вас и соглашусь. Для меня важнее, как человек делает свое дело. Пусть мечтает о старости хоть на Таити, если справляется и не совершает ничего противозаконного.

— Так это про меня!

— Хорошо, мы объяснились. Продолжите, пожалуйста, свою мысль про серьезных людей.

— С удовольствием. Только давайте, Алексей Николаевич, уж без обиняков! Нам с вами вместе служить, пусть бы и только полгода. Вместе убийц искать и, возможно, на пули ходить. Честно очертим наши позиции. Я жмуд. Это немного хуже, чем поляк, но лучше, чем русский.

— Даже так? — вскинулся Лыков.

— Для меня однозначно так, а вы, конечно, вольны думать по-своему. Ведь что особенно раздражает поляков? То, что они подчинены силой? Но в Германии и Австрии то же самое. А ненавидят более всего именно вас, русских. Почему? Потому, что здесь поляки подчинены народу много менее культурному, чем они сами.

— Вы уверены в последнем?

— Увы, да. Понимаю, насколько вам неприятно это слышать. Но мы условились говорить честно. Наличие в русском народе значительного числа образованных и порядочных людей не меняет общей картины. Зайдите в дом к поляку и русскому. Зайдите в нашу кавярню[13] и в ваш кабак! Понаблюдайте, как вечером, даже в праздник, когда закрываются увеселительные заведения, поляки расходятся по домам. И среди них нет ни одного пьяного. Ни одного! Представляете? Никто не горланит дрянных песен, не справляет нужду на угол дома. А если иной и совершит подобное, знайте: это ваш, русский!

Лыков хотел что-то возразить, но вспомнил рассказы агента Девяткина. И промолчал. Вместо этого он сказал другое:

— И какой, по-вашему, выход?

— Да он всего один: разойтись. Так? Лучше, конечно, полюбовно, без крови. Ее и без того пролили достаточно… Повто рюсь: здоровая часть польского общества сейчас работает над развитием производительных сил будущей страны. И уже добилась замечательных успехов. Знаете, когда вся энергия народа направлена к одной цели, успехи обязательно придут! А что будет через двадцать лет? Силы, накопленные в обществе на созидание, уже ничем не заткнуть. Поверь те. Пока же мы требуем от правительства всего четыре вещи. Первое и самое главное — равенство польского языка с русским. Далее идут суд присяжных — его нет в Царстве Польском; земское самоуправление — оно также отсутствует; и, наконец, бесцензурная печать. Неужели это завышенные требования? Вам в Тамбовской губернии можно, а нам тут не полагается? Мы что, малограмотные буряты, чтобы нельзя было доверить земства или суд присяжных? Это же сознательное унижение! Поляки — гордая и развитая нация, нас нельзя держать на положении бурят! Это плохо кончится, в том числе и для русских. Так?

— Хорошо, будем считать, что мы объяснились, — примирительно сказал Лыков. — У нас еще найдется время доспорить. А сейчас я хотел бы приступить уже к своим обязанностям. Кому необходимо представиться помимо обер-полицмейстера? Судебному следователю, который ведет дело об убийстве?

— Главная фигура — генерал Толстой. Его помощников, генерал-майора Поленова и подполковника Анзаурова, никогда не бывает на месте. Честно говоря, я не знаю, чем они занимаются. Из магистрата вам никто не понадобится, а вот в губернское правление следует наведаться. Там представьтесь двум людям: вице-губернатору Андрееву и советнику военно-полицейского отделения канцелярии Петцу. Учтите, что сей господин для вас важнее прочего начальства! Полицейскими вопросами во всех этих многочисленных инстанциях занимается он один. Губернатор ему полностью доверяет. Константин Петрович — человек умный и опытный, но с большим самомнением. Вы уж, пожалуйста, с ним поаккуратнее, не обидьте чем-нибудь, иначе вам трудно будет служить.

— Учту.

— Ну, и следователь. Убийством пристава Емельянова занимается коллежский асессор Черенков. Он следователь по важнейшим делам Окружного суда и сидит в боковом крыле здания. Это там же на Медовой, где и губернатор. Тут рядом, можно обойтись без извозчика. Полагаю, сегодня вам следует лишь познакомиться с ним и условиться о встрече на завтра.

— Согласен.

— Ну, с Медовой возвращайтесь к нам, и мы решим вопрос с вашим устройством. Управление сняло для вас приличную квартиру на Гусьей улице. Съездим, заселитесь — и отдыхайте с дороги. Так?

— А знакомство с кадром отделения?

— Уже завтра, сегодня не успеете. В пять часов пополудни вся служба в Варшаве прекращается и начинается шпацер.

— Шпацер?

— Да. Прогулка, променад. Причем массовый! Город к этому очень располагает, сами вечером убедитесь. Кстати, за час до полуночи закрываются все увеселительные заведения. Никаких круглосуточных загородных ресторанов вроде петербургского «Красного кабачка» в Варшаве и окрестностях нет. Пьяные загулы до утра, с цыганами и битьем зеркал здесь невозможны. Это к слову о нашем споре… В одиннадцать часов вечера город с трехсоттысячным населением благополучно засыпает.

— И что, ночная жизнь отсутствует? — не поверил Лыков.

— Начисто.

— И публичные дома закрываются? Вот этого никак не может быть!

— Тоже запирают двери, будьте уверены. Кто бы им позволил?!

— Чудеса какие-то вы рассказываете… А громилы с налетчиками тоже баиньки ложатся?

— Куда? — не понял Эрнест Феликсович.

— Ну, спать.

— Взломы квартир или магазинов, конечно, случаются. А вот уличная преступность в это время отсутствует полностью. Некого грабить, все спят! Извозчики, кстати, тоже. Если пойдете сегодня на вечернюю прогулку, возвращайтесь на квартиру загодя. Не то придется пешком…

— Но в сыскном отделении остается же дежурная смена?

— Один человек. Происшествия случаются регулярно — город есть город. Два-три раза в неделю бывает что-то серьезное: ограбление, например. И очень редко — убийство. Тогда все на ногах, мирная жизнь кончается. Ну, вам это знакомо… Так что мне и пану Нарбутту спать в своей постели выпадает через раз. Да, еще по агенту дежурят по ночам на каждом из четырех вокзалов. Остальные, если все тихо, в пять часов расходятся.

— Ну и ну… — пробормотал Алексей.

— Поживете у нас и тоже научитесь, — благодушно усмехнулся Гриневецкий. — Вам пора. Ступайте в губернское правление, а то рискуете не застать.

Медовая улица оказалась почти за углом. Вице-губернатор уделил Лыкову три минуты. А вот надворный советник Петц действительно поважничал, принимая командированного. Высокий, седобородый и осанистый, он более сгодился бы в роли сенатора… Но петербургский гость вел себя почтительно, попросил о содействии в трудных ситуациях, и оно было ему обещано. Расстались собеседники по-дружески.

Здание Окружного суда удивило Алексея. Огромное, с высоченной полукруглой аркой ворот, оно занимало половину Медовой. Арка украшена барельефами тонкой работы и медальонами с изящными женскими фигурами. В Петербурге так выстроили бы театр, а в Варшаве — суд…

Следователь Черенков собрался уже уходить, когда к нему явился посетитель. Лыков назвал себя и объяснил цель командировки. Особо указал, что обязан за шесть месяцев установить убийцу пристава и передать дело в суд. Чиновник ответил:

— Очень приятно. Я коллежский асессор Черенков Вонифатий Семенович, судебный следователь по важнейшим делам. Рад! Рад, что мне в помощь прибыл, судя по наградам, опытный человек. А то ведь дело стоит! Улик никаких, и сыскное ничего не обещает.

Следователь являл собой хороший тип русака: крепкий, русоволосый, с густой бородой и внимательными, лезущими в душу глазами.

— Гриневецкий со своим батальоном сыщиков обмишурились, — продолжил он. — А возможно, и не хотят искать убийц. Там же в отделении одни поляки!