Нэнси Бильо - Чаша и крест Страница 74

— Сейчас будьте очень внимательны и осторожны, не торопитесь, — то и дело предупреждала я сестру Беатрису и сестру Агату, сидевших за станком справа и слева от меня. Сестра Винифред, устроившись рядом на табуретке, читала нам вслух жития христианских мучеников. У себя дома я, как могла, пыталась воссоздать условия, в которых мы работали в Дартфордском монастыре. Я терпеть не могла делать подругам замечания, но приходилось: обе они и прежде частенько дремали за работой. Или грезили наяву, считали ворон, думали бог знает о чем, только не о гобелене… Впрочем, сейчас это не удивительно, ведь обе бывшие монахини, как и я сама, помолвлены и скоро выходят замуж. Сестра Агата — за господина Гуинна, и уже через три дня, двадцатого апреля, должна состояться их свадьба. А на июнь назначена свадьба сестры Беатрисы и Джеффри Сковилла.

Что же касается меня, то я стану Джоанной Соммервиль шестнадцатого мая. Великий пост перед Пасхой закончился, теперь снова можно было венчаться, и в ближайшее время три бывшие послушницы Дартфордского монастыря одна за другой превратятся в замужних дам.

Сестра Агата вообще могла бы уже и не ткать гобелен, у нее свадьба на носу, но она сама предложила мне помощь. Так она выражала свою признательность за то, что я радушно приняла ее у себя дома. Когда она обручилась с господином Гуинном, остальные сестры отнеслись к этому неприязненно. Они считали, что это нарушение обета и предательство по отношению к ним. Я понимала их, но сестре Агате все равно сочувствовала. Даже пригласила ее пожить до замужества со мной и Артуром, и она с благодарностью приняла приглашение.

Я перевела взгляд на сестру Беатрису. Она буквально светилась от счастья. Разумеется, я только приветствовала ее брак с Джеффри. Пожалуй, лучше жены для Сковилла и не найти.

С улицы послышались радостные крики. Через мгновение дверь распахнулась. Брат Эдмунд привел с урока Артура, которого обучал грамоте. Это было очень непросто, тут требовались неимоверное терпение и настойчивость. Однако брат Эдмунд достойно справлялся с этой задачей.

— Хороший сегодня денек, просто замечательный. — Он улыбнулся сначала мне, а потом и всем остальным.

На душе у меня сразу стало спокойно. Страхи мои до конца не исчезли, но их всегда становилось меньше, когда брат Эдмунд был рядом. Впрочем, теперь он уже просто Эдмунд. Я никак не могла избавиться от слова «брат» и по-прежнему частенько называла так своего жениха как вслух, так и про себя. Великое дело — привычка.

— Мне нужно съездить кое с кем в Лондон, — сказал он. — Винифред, ты не могла бы переночевать здесь, у Джоанны? Надеюсь, завтра я уже вернусь.

Я встала из-за станка:

— А зачем тебе в Лондон? — После помолвки мы с ним отбросили церемонное «вы» и перешли на «ты».

Краем глаза я заметила, что подруги мои с улыбками переглядываются.

— Нам сообщили, что Джон объявился в Лондоне и что он там очень бедствует. Двоюродный брат Джона попросил меня и еще нескольких мужчин съездить с ним в столицу и помочь привести беднягу обратно.

Городской сумасшедший пропал два месяца назад. Джон и раньше куда-то периодически исчезал, но всегда через несколько дней возвращался. На этот раз все было по-другому, и мы уже начинали подумывать, уж не умер ли он.

— Ну вот, — сказала я как можно мягче, — Джон всегда на тебя нападал, а теперь ты почему-то едешь в Лондон, чтобы вернуть его. Хочешь, чтобы он и дальше продолжал тебя мучить?

— Но, Джоанна, мой долг — помочь несчастному. Разве ты с этим не согласна?

— Ну конечно же согласна, — вздохнула я.

— Джону срочно нужны лекарства, — продолжал он. — Сейчас зайду в лазарет, возьму все необходимое, и мы отправимся в путь.

С тех пор как мы вернулись из Кентербери, лазарет Эдмунда, можно сказать, процветал. А все благодаря господину Оливеру Гуинну. Он отчаянно боролся с нелепыми слухами, которые распространяли Тимоти Брук и его родители. И вскоре лазарет стал пользоваться такой популярностью, что Эдмунду даже пришлось нанять помощника, некоего Хамфри, весьма толкового человека.

— Проводи меня, пожалуйста, — попросил Эдмунд.

В тот день на Хай-стрит было особенно грязно. Несколько часов назад неистовый весенний ливень превратил улицу в настоящее болото. И только сейчас из-за туч показалось солнышко.

Эдмунд оглянулся по сторонам и нахмурился:

— Послушай, Джоанна, кажется, в Дартфорде снова появился человек, который наблюдает за нами. Вчера утром я работал в лазарете. Сынишка мясника сломал руку, и его привели ко мне всей семьей. С ними был и тот человек: худой, довольно высокий, глаза карие, близко поставленные. Он сперва маячил позади домочадцев мясника, а потом вдруг потихоньку куда-то исчез. И сегодня во время мессы я снова его увидел, он стоял в сторонке от всех. Я потихоньку навел справки, но, похоже, никто в Дартфорде не знает, кто он такой.

— Я ничего подобного не замечала, — сказала я, и это была правда.

— Ты редко остаешься одна, Джоанна. Я это знаю, но все-таки будь осторожна. Обещаешь?

— Ну конечно.

Он повернулся и пошел в лазарет. Но не успел сделать и нескольких шагов, как я его окликнула:

— Погоди, Эдмунд!

Подхватив юбки, чтобы не запачкались, я бросилась к нему. Эдмунд недоумевающе улыбнулся.

— Пообещай, что ты вернешься вовремя, к свадьбе сестры Агаты. Нельзя упускать такую прекрасную возможность попрактиковаться в танцах.

— Ах да, я совсем и забыл про танцы, — усмехнулся он.

В детстве Эдмунда никто не учил танцевать. Зато у меня уроки были чуть ли не каждый день. Я показала своему жениху основные движения: нельзя же на собственной свадьбе ударить в грязь лицом, но учить его танцам без музыки было сложновато.

Эдмунд сжал мне руку и осторожно поцеловал в лоб.

— Я скоро вернусь, — сказал он и снова зашагал по улице.

Я провожала любимого взглядом, пока он не скрылся из виду, любуясь его размашистой походкой и длинными волосами, которые в лучах солнца казались чистым золотом. Перед свадьбой его надо будет немного подстричь.

Я вернулась в дом и предупредила всех, что ненадолго отлучусь. И направилась в сторону, противоположную той, куда ушел Эдмунд. Ярко светило солнце, и на улице было полно народу. Кто-то торопился по своим делам, а кто-то стоял и разговаривал с друзьями и знакомыми.

Я вошла в помещение строительной конторы и увидела, что бывший привратник Дартфордского монастыря Грегори в одиночестве скучает в передней.

— Мне надо поговорить с Жаккардом Ролином, — сказала я ему. — Передайте ему, пожалуйста, что я хочу кое-что уточнить относительно заказа на гобелен.

— Конечно, сестра Джоанна, — ответил он и ушел.

«Сестра Джоанна». Для Грегори, как и для меня, оказалось не так-то просто забыть монастырские обычаи.

Помнится, обнаружив вскоре после нашего возвращения в Дартфорд, что Жаккард тоже здесь, я страшно перепугалась. И потребовала объяснений. Но он тогда невозмутимо ответил:

— Не могу же я вдруг ни с того ни с сего отказаться от своей должности на строительстве Дартфордского дворца его величества! Кромвель сразу захочет узнать причину. Да и куда мне в таком случае деваться? Возвращаться в Нидерланды сейчас никак нельзя.

Эдмунд не знал, что Жаккард был тогда в монастыре Святого Гроба Господня, и, разумеется, даже не догадывался о том, кто этот человек на самом деле. Я выдала ему ту же самую версию, которую Шапуи изложил лорду Дадли: дескать, посланник великодушно спас меня, а заодно и моего друга в силу особой любви к моим испанским родственникам. Таким образом, наши имена в доклад королю не попали.

— Предпочтительнее всегда говорить правду, лишь слегка приправленную ложью, чем полную неправду, — поучал меня Шапуи.

В ту ночь в монастыре Святого Гроба Господня Эдмунд воспринял наше освобождение как знак свыше, как знамение Божие, что нам следует прекратить попытки разгадать пророчества и жить себе тихо и мирно. Он, так же как и я, скорбел о смерти брата Освальда. И очень беспокоился о судьбе угодивших в тюрьму монахов: Эдмунд признался, что чувствует себя виноватым за то, что не разделил их судьбу. Все это было, конечно, ужасно. И главное, ради чего, спрашивается, мы предприняли ту отчаянную ночную вылазку? Останки святого Томаса Бекета теперь находились у короля. А уж осквернит ли он их или похоронит с почетом, этого мы не знаем и, возможно, уже никогда не узнаем.

Ко мне вышел улыбающийся Жаккард.

— Добрый день, Джоанна Стаффорд, — тепло приветствовал он меня. — Я так понял, что у вас возникли вопросы относительно заказа. Пойдемте, я хочу вам кое-что показать.

Я пошла за Жаккардом. Это был условный сигнал: именно этими словами мы должны были обменяться, если у меня вдруг возникнет в нем нужда. Будучи жителями одного небольшого городка, мы часто виделись с господином Ролином в церкви или на рынке, но с глазу на глаз не беседовали никогда. От имени всех членов строительной конторы он поздравил нас с Эдмундом с обручением. И даже сейчас, когда я шла за ним, проходя одно за другим помещения конторы, мне казалось странным, почти невозможным, что этот худощавый молодой человек, радушно приветствовавший всех, кто попадался нам на пути, — один из самых опытных шпионов императора Карла.