Джон Гришэм - Дело о пеликанах Страница 15

Одним из его лучших друзей со времени юридической школы был Гэвин Вереек, также расставшийся с частной практикой и перешедший на государственную службу. Вначале он работал в Управлении гражданских прав министерства юстиции, а затем был переведен в ФБР. Теперь он занимал должность специального советника директора. В понедельник Каллагану предстояло участвовать в конференции профессоров конституционного права в Вашингтоне. Он и Вереек планировали поужинать и хорошенько выпить в этот день вечером.

Каллагану необходимо было позвонить ему и убедиться, что их ужин и пьянка состоятся, а заодно выведать, что у него на уме. Он набрал номер по памяти. Вызов долго ходил по линиям, и через пять минут Гэвин Вереек был у телефона.

— Давай побыстрее, — сказал он.

— Рад слышать твой голос, — проговорил в трубку Каллаган.

— Как дела, Томас?

— Время десять тридцать. Я не одет. Сижу здесь, во Французском квартале, пью кофе и наблюдаю за прохожими на Дофин. А что делаешь ты?

— Что за жизнь! Здесь уже одиннадцать тридцать, а я не уходил из кабинета с тех пор, как они нашли тела во вторник утром.

— Мне просто дурно, Гэвин. Он назначит двух нацистов.

— Конечно, я не могу комментировать такие дела. Но я подозреваю, что ты прав.

— Подозревай мой зад. Ты уже видел список его кандидатур, Гэвин? Вы, ребята, наверное, уже проверяете их биографии, не так ли? Давай, Гэвин, ты можешь сказать мне. Кто в этом списке? Я никогда не проболтаюсь.

— Я тоже не проболтаюсь, Томас. Но я уверяю тебя, что твоего имени там нет.

— Я убит.

— Как подруга?

— Которая?

— Ладно, Томас. Так как она?

— Она красивая, и умная, и мягкая, и нежная, и…

— Продолжай.

— Кто убил их, Гэвин? Я имею право знать. Я налогоплательщик и имею право знать, кто убил их.

— Как теперь ее звать?

— Дарби. Кто убил их и почему?

— Ты всегда мог выбирать имена, Томас. Я помню, ты отвергал женщин только потому, что тебе не нравились их имена. Роскошных, горячих женщин, но с невыразительными именами. Дарби. В этом имени есть что-то эротическое. Что за имя! Когда я увижу ее?

— Я не знаю.

— Она переехала к тебе?

— Не твое собачье дело. Гэвин, послушай, кто это сделал?

— Ты что, не читаешь газет? У нас нет подозреваемых. Ни одного.

— Ну уж мотивы-то вам известны?

— Масса мотивов. Кругом полно ненависти, Томас. Причудливое сочетание, тебе не кажется? Джейнсен никуда не вписывается. Директор приказал нам изучить предстоящие дела, последние решения, кто как голосовал и прочую чепуху.

— Это здорово, Гэвин. Каждый специалист по конституционному праву сейчас строит из себя детектива и пытается раскрыть эти убийства.

— А ты — нет?

— Нет, я набрался, когда услышал об этом, но сейчас уже трезвый. Подруга, однако, погрузилась в такое же изучение дел, как и вы. Она игнорирует меня.

— Дарби. Какое имя! Откуда она?

— Из Денвера. Мы встречаемся в понедельник?

— Возможно. Войлз хочет, чтобы мы пахали круглые сутки, пока компьютеры не выдадут нам, кто сделал это. Я планирую подключить тебя.

— Благодарю. Я жду от тебя достоверных сведений. Не только слухов.

— Томас, Томас! Ты, как всегда, выуживаешь информацию. А мне, как обычно, нечего сказать тебе.

— Ты напьешься и все расскажешь, Гэвин. Как всегда.

— Почему бы тебе не взять Дарби? Сколько ей лет? Девятнадцать?

— Двадцать четыре, и она не приглашена. Может быть, в другой раз.

— Может быть. Я должен бежать, приятель. Через тридцать минут у меня встреча с директором. Напряжение вокруг такое, что его можно потрогать руками.

Каллаган набрал номер библиотеки колледжа и спросил, видел ли кто-нибудь Дарби Шоу. Никто не видел.

Дарби оставила машину на полупустой стоянке федерального здания в Лафайетте и вошла в конторку клерка на первом этаже. В полдень в пятницу суд не заседал, и в коридорах здания было пусто. Она остановилась у барьера, заглянула в открытое окошко и подождала. Сонная помощница клерка со значительным видом подошла к окошку.

— Чем могу помочь? — спросила она тоном мелкого чиновника, который меньше всего хотел бы помочь.

Дарби просунула в окошко полоску бумаги:

— Мне необходимо посмотреть это дело.

Помощница бросила быстрый взгляд на название дела и подняла глаза на Дарби.

— Зачем? — спросила она.

— Я не должна объяснять. Это открытое дело, не так ли?

— Наполовину открытое.

Дарби забрала свой листок и сложила его.

— Вы знакомы с Законом о свободе информации?

— Вы адвокат?

— Не нужно быть адвокатом, чтобы посмотреть это дело.

Помощница выдвинула ящик стола и взяла связку ключей. Кивнув головой, она пригласила следовать за ней.

Табличка на двери гласила: «Присяжные заседатели», но в самой комнате не было ни столов, ни стульев. Вдоль стен стояли шкафы и ящики с подшивками дел. Дарби оглядела помещение.

Помощница указала на одну из стен:

— Здесь. Вдоль этой стены. Весь остальной хлам не имеет к этому отношения. В первом деле подшиты все заявления истца и ответчика, а также переписка. В остальных — заключения, вещественные доказательства и материалы судебного разбирательства.

— Когда был суд?

— Прошлым летом. Он продолжался два месяца.

— Где апелляция?

— Еще не подана. Я думаю, что крайний срок — 1 ноября. Вы, случайно, не репортер?

— Нет.

— Хорошо. Как вы, очевидно, знаете, это действительно открытые материалы. Однако судья, ведущий это дело, наложил определенные ограничения. Во-первых, я должна записать вашу фамилию и точное время посещения этой комнаты. Во-вторых, ничего нельзя выносить отсюда. В-третьих, нельзя снимать никакие копии с документов, пока не подана апелляция. В-четвертых, все, что вы берете здесь в руки, должно быть возвращено строго на свое место. Так распорядился судья.

Дарби уставилась на стену с подшивками дел.

— Почему я не могу снимать копии?

— Спросите его честь. Так как вас зовут?

— Дарби Шоу.

Помощница нацарапала ее фамилию в журнале.

— Сколько времени вы будете работать здесь?

— Я не знаю. Часа три-четыре.

— Мы закрываемся в пять. Найдите меня в конторе, когда будете уходить.

Она закрыла дверь, довольная собой.

Дарби достала ящик с заявлениями и начала листать подшивки, делая пометки. Судебный процесс начался семь лет назад между одним истцом и группой из тридцати восьми состоятельных ответчиков, которые совместно пользовались услугами по крайней мере пятнадцати адвокатских фирм по всей стране. Крупных фирм, многие из которых имели сотни адвокатов в десятках адвокатских контор.

Прошло семь лет юридической войны, требовавшей больших расходов, а исход дела оставался далеко не однозначным. Решение суда после ожесточенной тяжбы было только временной победой ответчиков. Вердикт был куплен или добыт каким-то другим незаконным путем, утверждал истец, ходатайствуя о новом судебном разбирательстве. Ящики ходатайств, обвинений и контробвинений. Требования санкций и штрафов потоками неслись с обеих сторон. Бесконечные страницы показаний, раскрывающие обман и злоупотребления со стороны адвокатов и их клиентов. Один адвокат был мертв. Другой пытался совершить самоубийство, как рассказывал один из однокурсников Дарби, работавший над незначительными деталями этого дела во время суда. Ее приятель подрабатывал летом в качестве клерка в одной крупной фирме в Хьюстоне и кое-что слышал, хотя в подробности таких, как он, не посвящали.

Дарби взяла складной стул и уставилась на подшивки дел. Одни только поиски нужных материалов займут часов пять.

Известность была вредна кинотеатру «Монтроуз». Большинство его посетителей после наступления темноты носили темные солнечные очки и старались побыстрее проскочить в него и так же выскочить. А теперь, когда судья Верховного суда США был найден на его балконе, это место стало знаменитым, любопытные прохожие все время показывали на него пальцами и фотографировали. Большинство завсегдатаев перебралось куда-то в другое место. Наиболее смелые ныряли в него, когда улица была пустынна.

Он выглядел совсем как завсегдатай, когда вошел и платил за вход, не поднимая глаз на кассира. Бейсбольная кепка, черные солнечные очки, джинсы, аккуратная прическа, кожаный пиджак. Он был хорошо замаскирован, но не потому, что был голубым и стыдился показываться в таких местах.

Была полночь. Он поднялся по лестнице, ведущей на балкон, усмехаясь при мысли о Джейнсене с удавкой на шее. Дверь на балкон была заперта. Он сел на место в центральном секторе партера, в стороне от всех.

Он никогда раньше не смотрел порнографические фильмы и после этой ночи больше не собирался делать этого впредь. Это было его третье подобное заведение за последние полтора часа. Он не снимал солнечных очков и старался не смотреть на экран. Не смотреть было трудно, и это раздражало его.