Раймонд Чэндлер - Вечный сон Страница 29

— Дай.

— Оденешься — дам.

Я поставил коктейли на шахматный столик и закурил:

— Одевайся, я не смотрю.

Я отвернулся, но тут до меня вновь донеслось шипение, на этот раз громкое, зловещее, и я покосился в ее сторону. По-прежнему голая, она стояла на четвереньках на кровати. Рот приоткрыт, лицо точно обглоданная кость. Шипение со свистом, словно бы против ее желания, вырывалось у нее изо рта. В пустых глазах Кармен что-то таилось. Что-то такое, чего я никогда не видел в глазах женщин.

И тут ее губы, словно у куклы, которую дергают за веревочку, очень медленно, очень осторожно раздвинулись, и Кармен смачно грубо выругалась.

Я не обиделся. В конце концов такое слово в свой адрес я слышал не впервые. Мне не понравилось другое. Мне не понравилось, что меня обругали в моей же собственной квартире. Ведь в этой комнате я жил. Другого дома у меня не было. Здесь хранилось то, что есть у каждого, что связывает с прошлым, заменяет семью: книги, фотографии, радио, шахматы, старые письма, что-то еще в этом же роде. Вещей этих было мало, совсем мало, но они принадлежали мне, моей памяти.

Больше переносить этот спектакль я был не в силах, и ее брань лишь напомнила мне об этом.

— Если через три минуты, — тихим, внятным голосом проговорил я, — ты не оденешься и не уберешься отсюда, я выкину тебя в коридор пинком под зад. Нагишом, как есть. Сначала — тебя, а следом — твои тряпки. Поторопись.

Лязгнув зубами и угрожающе, по-змеиному зашипев, она спустила ноги на пол, сняла со стоявшего рядом стула одежду и стала одеваться. Я не спускал с нее глаз. Руки ее не слушались, но оделась она, хоть и не ловко, не по-женски, но быстро, всего за две минуты с небольшим — по часам.

С минуту она постояла возле постели в отороченном мехом пальто и в лихой зеленой шляпке с загнутыми полями, крепко прижимая к груди зеленую сумочку и угрожающе шипя. Лицо — по-прежнему как обглоданная кость, глаза — такие же пустые, во взгляде — та же затаенная злоба. Постояла, пошипела, а потом быстрым шагом направилась к двери, открыла ее и, не поворачиваясь, молча вышла. Слышно было, как загудел в шахте лифт.

Я подошел к окну, раздвинул шторы и распахнул окна. В ночном воздухе еще стоял застоявшийся, сладковатый привкус, напоминавший об автомобильных выхлопах и оживленных улицах. Я пригубил коктейль. Внизу хлопнула дверь. По пустому тротуару застучали каблучки. Неподалеку взревел мотор, и машина, набирая скорость, скрылась в ночи. Я подошел к разложенной постели. Подушка еще хранила отпечаток ее золотистой головки, а помятая простыня пахла ее маленьким надушенным развратным телом.

Я поставил стакан на стол и стал с остервенением лупить по кровати ногами.

XXV

Утром опять шел дождь — косой, серый, похожий на криво висящую занавеску из стеклянных бус. Разбитый, невыспавшийся, я нехотя встал и подошел к окну. Во рту до сих пор оставался гадкий привкус от генеральских дочек. На душе было пусто, как в кармане у нищего. Я пошел на кухню и выпил две чашки черного кофе. Похмелье бывает не только от спиртного. У меня, например, было похмелье от женщин. Меня выворачивало от них наизнанку.

Я побрился, принял душ, оделся, снял с вешалки плащ, спустился вниз и вышел из подъезда. Напротив дома, футах в ста вверх по улице, стоял серый «плимут». Тот самый, который увязался за мной накануне и о котором я спрашивал Эдди Марса. За рулем мог быть полицейский — если только у полицейского выдалась вдруг масса свободного времени и он решил за мной погоняться. Или какой-нибудь незадачливый юный детектив, из тех, что пытаются за неимением своих совать нос в чужие дела. Или же епископ Кентерберийский, которому претил мой образ жизни.

Я вернулся в подъезд, вышел через заднюю дверь, выгнал свою машину из гаража и проехал по улице мимо серого «плимута». В «плимуте», в полном одиночестве, сидел низкорослый, хилый человечек. Увидев меня, он тут же включил мотор и двинулся следом. Дождь явно пошел ему на пользу: на этот раз он держался достаточно близко, чтобы я не смог улизнуть в какой-нибудь проулок, и в то же время достаточно далеко, чтобы спрятаться за идущими между нами машинами. Я выехал на бульвар, остановился на стоянке перед соседним с моей конторой домом и вышел из машины, подняв воротник плаща и нахлобучив на нос шляпу, что, впрочем, от дождя не спасало: по лицу нескончаемым потоком стекали ледяные капли. «Плимут» остановился на противоположной стороне улицы, у пожарного крана. Я дошел до перехода, дождался зеленого света, перешел на другую сторону и вернулся назад, держась поближе к краю тротуара. «Плимут» не сдвинулся с места. Никто из него не вышел. Я подошел и рывком открыл дверцу.

За рулем, откинувшись на сиденье, сидел светлоглазый низкорослый человечек. Я нагнулся и заглянул в машину. По спине глухо стучал дождь. Хлюпик щурился от табачного дыма и нервно теребил пальцами тонкий обод руля.

— Ну что, никак не решишься? — спросил я его.

Хлюпик проглотил слюну, чуть было не проглотив заодно и сигарету.

— По-моему, вы меня с кем-то спутали, — буркнул он тихим, глухим голосом.

— Меня зовут Марло, — представился я. — Ты меня уже два дня пасешь.

— Никого я не пасу.

— Нет? Значит, твоя тачка руля не слушается и сама ездит, куда ей вздумается. Пора, по-моему, ее приручить. Итак, сейчас я иду завтракать в кафе напротив. Завтрак будет состоять из стакана апельсинового сока, яичницы с беконом, жареного хлеба, порции меда, трех или четырех чашек черного кофе и — на сладкое — зубочистки. Из кафе я пойду к себе в контору, находится она на седьмом этаже вон того здания. Если тебя что-то очень волнует, заходи, потолкуем. Надо будет только перед твоим приходом как следует пулемет смазать.

С этими словами я захлопнул дверцу и ушел, а хлюпик остался сидеть, часто моргая глазами от удивления. Спустя двадцать минут я уже проветривал свой кабинет от «Soirée d’Amour»[9] уборщицы и вскрывал толстый грубый конверт, надписанный косым, по-стариковски четким почерком. В конверт вместе с официальным извещением был вложен большой розовый чек на пятьсот долларов. Имя предъявителя — Филип Марло, личная подпись — Гай Стернвуд, отправитель — Винсент Норрис. День начинался неплохо. Я сел было заполнять платежное поручение, но тут зазвонил звонок, возвещавший о том, что в мою приемную кто-то вошел. Это был хлюпик из «плимута».

— То-то же, — сказал я. — Заходи и выкладывай все начистоту.

Он проскользнул мимо меня с такой прытью, словно боялся, что я ударю его ногой под зад. Мы оба сели и внимательно посмотрели друг на друга через стол. Он был крохотного роста, никак не больше пяти футов трех дюймов, да и весил, как перышко. Глазки точно бусинки. Смотрит волком, а сам — овца овцой. Двубортный, с большим количеством лацканов серый костюм висит, как на вешалке. Поверх костюма — изрядно поношенное твидовое пальто нараспашку. Наружу выбился влажный от дождя шейный платок.

— Может, вы меня и знаете, — начал он. — Я — Гарри Джонс.

Я отрицательно покачал головой и подвинул ему плоскую металлическую коробку с сигаретами. Его маленькие, тонкие пальчики выхватили сигарету из коробки с проворством форели, клюнувшей на искусственную мушку. Закурив от настольной зажигалки, он махнул рукой:

— Я в этих краях не первый день. Знаю тут кой-кого. В свое время работал в питейном заведении неподалеку от Хьюним-Пойнт. Работка — врагу не пожелаешь. Представь: удираешь на тачке, руки на руле, на коленях — пушка, а по карманам рассовано денег столько, что ими все шоссе обклеить можно. Иной раз, пока до Биверли-Хиллз доедешь, четырех легавых в перестрелке уложишь. Весело, нечего сказать.

— Кошмар, — поддакнул я.

Он откинулся на стуле и выпустил тоненькую струйку дыма из своего маленького, крепко сжатого ротика.

— Может, ты мне не веришь? — засомневался он.

— Может, и не верю, — откликнулся я. — А может, и верю. А возможно, еще не решил, верить тебе или нет. К чему ты мне все это рассказываешь?

— Просто так, — процедил он.

— Ты уже два дня неотступно следуешь за мной по пятам. Как парень, который хочет подцепить девчонку, а все никак духу не хватает. Может, ты страховой агент? А может, знакомый Джо Броди? Вариантов тут много, но я привык — работа такая.

От удивления его глаза чуть не выкатились из орбит, а нижняя губа отвисла до колен.

— Господи, откуда ты все это знаешь?

— Я — ясновидящий. Давай выкладывай, что у тебя, не тяни. Время — деньги.

Он прищурился, и глаза-бусинки, погаснув, скрылись за плотно сжатыми веками. Последовала долгая пауза. Дождь хлестал по плоской крыше многоэтажного отеля напротив. Наконец глаза-бусинки вновь победоносно сверкнули, и хлюпик с важным видом заметил:

— Да, я действительно хотел с тобой познакомиться. Думал продать тебе кое-что — дешево, всего за пару сотен, не больше. Как ты установил, что я был знаком с Джо?