Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса Страница 38

— И что же может понадобиться от нас этому одаренному юристу?

— Думаю, это известно всем, кроме вас, мой дорогой друг. Сегодня я встал раньше обыкновенного и задолго до того, как вы спустились к завтраку, изучил статью в «Морнинг пост». Слушания по делу Уильяма Гардинера проводились уже дважды. Поскольку две коллегии присяжных не сумели вынести вердикт, назначено третье заседание. В последний раз одиннадцать человек высказались за то, чтобы повесить подсудимого, и лишь один проголосовал против, да и то не потому, что счел Гардинера невиновным, а по причине безусловного неприятия смертной казни, о чем заявил письменно. Я не любитель каламбуров, и все же только благодаря этому человеку жизнь обвиняемого висит на волоске, а не сам он — на веревке. Эрнест Уайлд прекрасно понимает: после следующего разбирательства его подзащитного отправят на эшафот. Как адвокат, он сделал то немногое, что от него зависело. У кого ему теперь искать помощи, если не у меня?

— Откуда у вас такая уверенность?

— Наберитесь терпения, — мягко ответил Холмс.

Несколько минут мы прождали впустую, и я стал подозревать, что мой друг ошибся. И вдруг в дверной колокольчик позвонили.

— Вуаля! — проговорил Холмс с торжествующей улыбкой.

Вероятно, он предупредил миссис Хадсон об этом визите, поскольку она, ни о чем нас предварительно не спрашивая, отворила дверь со словами: «Мистер Уайлд желает видеть мистера Холмса, сэр!» В гостиную вошел темноволосый джентльмен лет тридцати с небольшим. У него было широкое лицо с крупными чертами. Твердая линия рта и проницательный взгляд придавали ему серьезный и решительный вид. Возможно, в определенные моменты на этих губах и в этих светлых глазах играла самая что ни на есть обворожительная мальчишеская улыбка, но сейчас у мистера Уайлда не было повода улыбаться. Пожав руки Холмсу и мне, молодой адвокат без предисловий заговорил о своем деле, едва мой друг раскрыл рот, чтобы предложить ему кресло. Заметив на столе слегка истрепавшийся номер «Морнинг пост», который Холмс успел тщательно изучить, Уайлд кивнул и сказал:

— Джентльмены, я признателен вам за то, что вы согласились срочно меня принять. Вижу, вы ознакомились с содержанием утренней газеты и наверняка знаете об исходе вчерашнего судебного разбирательства в Ипсвиче. Уильям Гардинер избежал немедленной смерти только по прихоти одного из присяжных. Но рано или поздно моего подзащитного повесят, если обвинение будет назначать одно заседание за другим.

— Разумеется, — подтвердил Холмс, вяло протягивая руку за трубкой, — они не могут отступиться, коль скоро на их стороне уже одиннадцать человек из двенадцати.

— Вот именно. Все, что Гардинер выиграл, — это еще три месяца жизни в грязной камере. Он ест, спит, дышит в помещении, смежном с тем, где его повесят. Если бы не стена, он бы мог, не вставая с койки, дотронуться до виселицы. Мистер Холмс, я пришел к вам как человек, а не как юрист. Я уверен, что Гардинер не убивал, жизнью готов в этом поклясться, меж тем как большинство жителей Суффолка считают его виновным. При такой предубежденности со стороны местного населения ипсвичский выездной суд ни за что не оправдает моего клиента.

— Безусловно, — сказал Холмс, отрывая трубку от губ. — Безусловно, иметь такого защитника, как вы, — большая удача для него.

Наш гость неловко улыбнулся и покачал головой:

— Нет, мистер Холмс. Боюсь, на сей раз я взялся за дело, которое мне не по силам. Гардинеру нужен не младший барристер, а по меньшей мере королевский адвокат. Поэтому после вчерашнего заседания я прямиком отправился в Лондон, чтобы просить о помощи Чарльза Джилла и Эдварда Кларка. Если бы кто-то из них согласился представлять интересы Гардинера на следующем заседании, я почел бы за честь выступить в качестве младшего защитника.

— И они отказались? — Холмс приподнял брови, хотя едва ли был удивлен. — Насколько мне известно, среди юристов Англии не найти людей более занятых, чем эти господа: сэр Чарльз сейчас исполняет обязанности главного адвоката в деле Мэрилебонской железной дороги, а сэр Эдвард выступает на рассмотрении петиции о назначении дополнительных выборов в Данвиче. Что до сэра Эдварда Маршалла Холла…

— Мистер Холмс, повторное слушание состоится через несколько недель. У адвокатов такого ранга все расписано на месяцы вперед, и менять ничего нельзя. И сэр Чарльз, и сэр Эдвард сказали, что не смогут уделить защите Гардинера необходимого времени и должного внимания. Они попросту не успеют подробно изучить обстоятельства дела. Но вы ведь понимаете: младшему барристеру, не имеющему высокопоставленного союзника, весьма непросто повлиять на мнение присяжных и еще сложнее — на решение судьи.

Холмс вынул изо рта трубку и сочувственно кивнул:

— Понимаю. Вчера судья Лоренс перебивал вас, когда вы обращались к коллегии, хотя не имел права этого делать. Но чем я могу быть вам полезен? Уж не предлагаете ли вы мне за несколько недель обзавестись шелковой мантией и рыцарским званием королевского адвоката, чтобы принять участие в повторном слушании по делу Гардинера?

Уайлд сложил руки на груди и тут же опустил их:

— Нет, сэр. Но генеральный стряпчий может остановить преследование моего подзащитного. Иными словами, применить nolle prosequi [30].

Холмс скептически поморщился:

— Едва ли он примет такое решение в отношении дела, где одиннадцать присяжных из двенадцати считают подсудимого виновным в жестоком убийстве молодой женщины. Представьте на минуту, что Гардинер действительно преступник. И вот он выпущен на свободу. Кто станет его следующей жертвой?

— Я надеюсь, что дело моего подзащитного переведут в другой суд, — помотал головой Уайлд. — В тот, который сможет убедить генерального стряпчего прекратить дело. Ведь позиция обвинения основывается исключительно на косвенных уликах и раздутых слухах. Нет ни единого факта, неопровержимо свидетельствующего против Гардинера. Но присяжные этого не видят: их мысли всецело заняты скандалом, предшествовавшим убийству. При подобных обстоятельствах даже ранее безукоризненная репутация этого несчастного оборачивается против него.

— Разве, выстраивая защиту, вы не опираетесь отчасти на то, что Гардинер — человек твердых нравственных устоев, примерный прихожанин методистской церкви, помощник старосты, попечитель воскресной школы и руководитель церковного хора? — нахмурился Холмс.

— Конечно, — сказал адвокат, складывая руки на коленях. — Но возможно, мне было бы легче защищать негодяя. До того как разразился скандал, злые языки прозвали Гардинера Святошей Уилли, и я понимаю почему. Когда его вызывают давать показания, он держится, как методист-возрожденец перед паствой. В этом-то все и дело: клевета возмущает моего подзащитного настолько, что он считает ниже своего достоинства оправдываться. Перед судьей и присяжными я спрашиваю его, встречался ли он с Роуз Харсент в Докторской часовне. Он гневно бросает мне, что это ложь от первого до последнего слова. Хорошо. Райт и Скиннер, уверен, кривят душой. Затем я спрашиваю Гардинера, прав ли был мистер Рауз, пастор, сказавший, будто видел его невинно беседующим с девушкой на пути в Пизенхолл. «Совершеннейшая ложь!» — восклицает тот. Сосед утверждает, что Гардинер якобы зажигал огонь у себя в прачечной наутро после убийства. Он негодующе изрекает: «Преднамеренная ложь!» Понимаете, к чему это может привести, мистер Холмс? — произнес Уайлд, немного помолчав. — Гардинер не терпит посягательств на правду. Он не желает говорить, что свидетель обвинения, должно быть, обознался, а сосед перепутал день, когда видел в прачечной огонь. Все жители деревни, которые противоречат Гардинеру, по его утверждению, бессовестные лжецы. Разумеется, симпатии людей оказываются не на его стороне. И представьте себе, что о нем думают присяжные.

Вынув трубку изо рта, Холмс принял на себя роль прокурора на перекрестном допросе. Вслушиваясь в его негромкую речь, я в который раз подумал, что он мог бы сделать поистине блестящую карьеру, если бы избрал юридическое поприще.

— Я понимаю вас, мистер Гардинер, — учтиво проговорил Холмс-обвинитель. — Все эти свидетели, включая тех, кто был вам другом, лгут. Но скажите, к чему им на вас клеветать? Вы не можете назвать ни единой причины и продолжаете называть их лжецами? Правдивы, по-вашему, лишь вы один? И вы хотите, чтобы милорд и присяжные вам поверили? — Как следует раскурив трубку, через несколько секунд детектив продолжил свой обвинительный монолог: — В отличие от тех, кто свидетельствует против вас, вы не приводите фактов в подтверждение своих слов. И все же настаиваете, чтобы милорд и присяжные вам поверили? — Выдержав эффектную паузу, он перешел к заключению: — Все эти люди, например мистер Рауз, некогда прекрасно относились к вам, но теперь объединились против вас по загадочной причине, которую вы затрудняетесь назвать? И тем не менее вы ожидаете, чтобы милорд и присяжные вам поверили?