Дороти Сейерс - Шагающий каприз [Striding Folly] (3 рассказа) Страница 8

Мысль о ванной была привлекательной, но, возможно, опрометчивой, поскольку с прикосновением горячей воды он почувствовал слабость. Шампанское потеряло свою искромётность. С усилием он заставил себя встать и вновь пробудился только под холодным душем. Вопрос одежды потребовал небольших размышлений. Пара серых фланелевых брюк нашлась легко, и хотя для той роли, которую он собирался играть, они были, пожалуй, слишком хорошо выглажены, он подумал, что при небольшой удаче это будет незаметно. С рубашкой возникли проблемы. Рубашки в его коллекции были достаточно хороши, но имели, главным образом, невызывающий и джентльменский вид. Некоторое время он склонялся в пользу белой рубашки с открытым спортивным воротником, но, в конце концов, остановился на синей, купленной в виде эксперимента и оказавшейся не вполне удачной. Красный галстук, если бы таковой имелся, был бы убедительным. После некоторых размышлений он вспомнил, что видел жену в довольно широком галстуке-либерти, преобладающим цветом которого был оранжевый. Он был бы тем, что надо, если б только удалось его разыскать. На ней он выглядел довольно хорошо, ну а на нём — должно быть очень гнусно. Он прошёл в соседнюю комнату — казалось странным, что она пуста. Его охватило странное чувство. Здесь был он, шаря по ящикам жены, а она была там, вне его досягаемости в верхней части дома вместе с несколькими медсестрами и совсем новеньким ребёнком, который может вырасти Бог знает во что. Он сел перед зеркалом и посмотрел на себя. Он чувствовал, что за ночь должен был измениться, но выглядел всего лишь небритым и слегка пьяным. Оба признака были чрезвычайно полезны для задуманной внешности, но едва ли подходящими для отца семейства. Он вытащил все ящики в туалетном столике — они испускали легкие знакомые ароматы пудры и сухих духов для носовых платков. Он перешёл к большому встроенному платяному шкафу: платья, костюмы и полки, полные нижнего белья, которое разбудило в нём некоторую сентиментальность. Наконец он обнаружил многообещающую жилу из перчаток и чулок. На следующей полке располагались галстуки и среди них дружелюбно выглядывал желанный апельсиновый. Питер надел его и с удовольствием убедился, что эффект оказался в высшей степени богемным. Он покинул комнату, оставив все ящики открытыми, как если бы через комнату прошёл грабитель. Затем была откопана собственная древняя твидовая куртка очень деревенского типа, подходящая только для того, чтобы ловить рыбу в Шотландии, а вместе с ней пара коричневой матерчатой обуви. Он затянул брюки ремнём, поискал и нашёл старую фетровую шляпу с мягкими полями невразумительного цвета, и, после удаления со шляпной ленты нескольких мушек для ловли форели и подвёртывания рукавов рубашки внутрь рукавов куртки, решил, что это подойдёт. Машинально он возвратился в комнату жены и выбрал широкий шерстяной шарф с оттенками зеленого и синего цветов. Экипированный таким образом, он спустился вниз и обнаружил, что констебль Бёрт крепко спит, открыв рот и похрапывая.

Питер был уязвлён. Он жертвовал собой ради этого глупого полицейского, а у человека даже не хватило воспитания, чтобы это оценить. Однако будить его не было никакого смысла. Питер устрашающе зевнул и сел.

В половине седьмого спящих разбудил лакей. Если он и был удивлен, увидев своего хозяина в очень странном наряде, дремлющим в холле в компании рослого полицейского, то был слишком хорошо вышколен, чтобы даже мысленно осудить этот факт. Он просто убрал поднос. Слабый звон стакана разбудил Питера, который всегда спал чутко как кошка.

— Привет, Уильям, — сказал он. — Я проспал? Сколько сейчас?

— Без двадцати пяти семь, милорд.

— Примерно то, что надо. — Он вспомнил, что лакей спал на верхнем этаже. — На западном фронте без перемен, Уильям?

— Не совсем спокойно, милорд. — Уильям позволил себе небольшую улыбку. — Молодой хозяин очень оживился около пяти. Но всё прошло удовлетворительно, как я выяснил у медсестры Дженкин.

— Медсестра Дженкин? Эта молоденькая? Не позволяй себе увлечься, Уильям. Пожалуйста, легонько ткни констебля Бёрта в рёбра, хорошо? У нас с ним общее дело.

В Меррименс-Энд начиналась утренняя жизнь. Из тупика, звеня приехал молочник, в верхних комнатах зажёгся свет, руки отдёргивали занавески, перед номером 10 девушка уже мыла ступеньки. Питер оставил полицейского в начале улицы.

— Я не хочу, чтобы первое моё появление было с официальным сопровождением, — сказал он. — Подойдёте, когда я позову. Как, между прочим, зовут покладистого джентльмена из номера 12? Я полагаю, что он может оказать нам некоторую помощь.

— Мистер О'Халлорэн, сэр.

Полицейский смотрел на Питера с надеждой. Он, казалось, оставил инициативу и всю свою слепую веру сосредоточил на этом гостеприимном и эксцентричном джентльмене. Питер, ссутулившись, прошёл вдоль по улице, засунув руки в карманы брюк, а потёртую шляпу натянув на самые глаза. Около номера 12 он приостановился и исследовал окна. На первом этаже они были открыты, дом бодрствовал. Он прошёл по ступенькам, бросил быстрый взгляд на откидной клапан почтового ящика, и позвонил. Дверь открыла девушка в опрятном синем платье, белой шапочке и переднике.

— Доброе утро, — сказал Питер, немного приподнимая потертую шляпу, — мистер О'Халлорэн дома? Он произнёс букву р с мягким континентальным грассированием. — Не старый джентльмен. Я имею в виду — молодой мистер О'Халлорэн?

— Дома, — нерешительно сказала девушка, — но ещё не встал.

— О! — сказал Питер. — Понимаю, немного рано для визита. Но мне он нужен срочно. Я — в общем, небольшие проблемы, где я живу. Вы не могли бы попросить его, будьте так добры? Я всю дорогу прошёл пешком, — добавил он трогательно, и это было сущей правдой.

— Да что вы, сэр? — сказала девица. И любезно добавила:

— Вы действительно выглядите усталым, сэр, это — факт.

— Не страшно, — сказал Питер. — Я просто забыл пообедать. Но если бы я смог увидеть мистера О'Халлорэна, всё было бы в порядке.

— Вам следует войти, сэр, — сказала девушка. — Я посмотрю, смогу ли разбудить его. Она провела вымотанного незнакомца в холл и предложила ему стул. Как о вас доложить, сэр?

— Петровиньский, — смело заявил его светлость. Как он и ожидал, ни необычное имя, ни необычная одежда этого необычайно раннего посетителя, казалось, не вызвали большого удивления. Девушка оставила его в опрятном небольшом обшитом панелями холле и пошла наверх, лишь бросив беглый взгляд на стойку с зонтиками.

Предоставленный самому себе, Питер сидел не шевелясь, отмечая, что холл был практически лишён мебели и освещался единственным висячим электрическим светильником, расположенным почти сразу у парадной двери. Почтовый ящик представлял собой обычную проволочную корзину, дно которой было тщательно застелено обёрточной бумагой. Из дальнего конца дома доносился запах жареного бекона.

Послышались шаги человека, сбегающего вниз. Появился молодой человек в халате. Он сразу же выпалил: «Это ты, Штефан? Твоё имя звучит как мистер Виски. Марфа опять сбежала, или… Что за чёрт? Кто, дьявол побери, вы такой, сэр?»

— Уимзи, — мягко сказал Питер, — не Виски, а Уимзи — друг полицейского. Я заглянул лишь для того, чтобы поздравить вас с мастерским владением искусством ложной перспективы, которое, как я полагал, погибло вместе с ван Хогстратеном[10] или, по меньшей мере, с Грэйсом и Лэмбелетом.

— О! — сказал молодой человек. У него было приятное выражение лица, глаза полные юмора, и уши, торчащие как у фавна. Он рассмеялся с лёгким сожалением. — Я полагаю, что с моим красивым убийством покончено. Было бы слишком хорошо, если бы представление могло продолжаться. Эти полицейские! Я надеюсь, что они не дали Номеру 14 сомкнуть глаз. А могу я поинтересоваться, как вы подключились к этому делу?

— Я, — сказал Питер, — отношусь к тому типу людей, которому доверяют свои тайны несчастные констебли, не могу взять в толк почему. И когда я представил себе эту крепкую одетую в синее фигуру, так настоятельно ведомую богемным незнакомцем и вынужденную посмотреть в отверстие, я непроизвольно перенёсся в Национальную галерею. Множество раз заглядывал я через эти отверстия в небольшой черный ящик и восхищался голландским интерьером со множеством перспектив, нарисованных так убедительно на четырех плоских сторонах коробки. Как это правильно, что вы хранили красноречивое молчание! Ваш ирландский акцент моментально выдал бы вас. Слуги, как я понимаю, были преднамеренно удалены с глаз долой.

— Скажите мне, — сказал мистер О'Халлорэн, усаживаясь боком на стол в холле, — Вы знаете наизусть, чем занимается каждый житель в этом квартале Лондона? Я не пишу картины под собственным именем.