Сергей Горяинов - Золото тофаларов Страница 17

— Так надо встретиться.

— Надо, надо. Только он в десять обещал сегодня позвонить, а сейчас уже четверть двенадцатого. Я ему звонил, трубку никто не берет.

— И тетки нет?

— Я же говорю — никто не подходит.

— Давай-ка ты лети к Гришину. От тебя недалеко.

— Может, вместе поедем?

— Боишься, что ли?

— Да не боюсь, а вдвоем все же ловчее.

— Ладно, на «Молодежной» через час. В центре зала.

Предчувствие скверное меня еще в метро охватило. Вообще, вся история с Серегой скверная. Но, может быть, зря я мандраж испытываю? За пивом пошел и в очереди стоит. Соскучился по пиву, в КПЗ небось не угощали.

Нет, оказалось, за пивом Гришин не ходил. Не успел.

У единственного подъезда Серегиной девятиэтажки — «скорая помощь», «козел» милицейский, людей десятка полтора. Молодуха толстенькая визжит:

— Прямо на меня выскочили! Я в подъезд, а они прямо на меня! Я думаю — чего так выскочили? Захожу, а он у лифта лежит. Гляжу — уби-и-и-ли…

Бахметьев к подъезду рванулся, но я за локоток придержал.

— Все, Миша, все. Давай-ка отсюда скоренько.

— Да как же?

— Быстренько ножками, быстренько. Потом поговорим.

Не успели мы и на десяток метров отойти, навстречу «Волга» белая. Знакомая, знакомая «Волга».

— Ба, Сергей Александрович? Вот встреча!

— Здравия желаю, товарищ капитан.

— Майор, Сергей Александрович, майор!

— Поздравляю. Извините, не знал — вы в штатском. Ну, не смею задерживать, очевидно, вас ждут. — Я кивнул на кучку людей у подъезда.

— Да, работа. Ну, бывайте. А отпуск, наверное, скоро? Куда собираетесь? Когда?

— В конце июля. На Селигер скорее всего.

— Счастливый человек, а мне вот летом не дали.

— Сочувствую.

— Ну, до свидания. Поехали. — Это уже водителю.

Отъехала «Волга». Уколкин обернулся, ручкой сделал.

— Кто это? — спросил Мишка.

— Да так, опер знакомый. С Петровки. Слушай, Миш! Можешь просьбу мою выполнить, как друга прошу!

— Да, конечно, о чем речь!

— Не рассказывай ничего ребятам. Ехать скоро, чего нервы зря трепать? С Гришиным мы дел не имели, и сейчас — не наше это дело.

— Вы же с ним на Чукотке…

— Давно это было.

— Знаешь, Серж, какой-то ты стал в последнее время…

— Старею. Ну ладно, в Саяны хочешь попасть?

— Хочу.

— Тогда сегодня — ничего не было. Договорились?

— Идет.

Ехали мы обратно, молчали. На то, что с Гришиным случилось, я как-то слабо отреагировал. Не потрясло, нет. Скорее как должное принял. Меня больше Уколкин смутил. Не тем, что он там вместе с нами оказался, это как раз совпадением могло быть. Могло, могло, служба у него такая. А испугало меня то, что не удивился он совсем. Даже наигранное удивление не слишком старался изобразить. Будто ожидал меня там увидеть. Зачем он насчет отпуска спросил? Любопытно стало? С его возможностями точную дату выяснить несложно.

Опасность, чувствую, рядом, совсем близко. От кого исходит? В какую войну влез, на чьей стороне? Дальше как поступать?

А что, если пораньше рвануть? Издалека мысль выплыла, сразу решение подсказала. Независимо эта работа идет, незаметно. И бах — инсайт, озарение! Где-то в подсознании факты сгруппировались, просчитался вариант. Не бросать дело, нет. Бросить, похоже, не удастся уже. Напротив, превентивно действовать, на опережение. Только так оторваться можно. От кого? Контуры смутно прорисовываются, еле-еле. Но уже холодком могильным, жутковатым, потянуло, ощутимо весьма потянуло.

Наконец Игорь приехал. Целых десять дней пропадал. Веселый, посвежел заметно. От впечатлений прямо распирает.

У Степаныча дома, на Преображенке, собрали небольшой сабантуй.

— Ну, отцы, и навел же я шороху в Тофаларии! — Гольцев прямо подпрыгивал на кресле от жгучего желания побыстрей все выложить. — В исполкоме все на цырлах забегали, когда я свои бумаги выложил. Секретарша аж вся расплавилась — бери не хочу! Серж был прав — такая курочка!

— Ну и взял? — Мишка облизнулся.

— Когда же? К чуркам лететь спешил, журналистский долг исполнять. А цыпочка действительно классная! В такой дыре, и такой персик пропадает. Столичный фраер для нее, тем более журналист, все равно что Бельмондо.

— Ладно, Бельмондо! По делу давай.

— А вы не гоношитесь. Короче, с пропуском проблем не было. Вылетел в Алыгджер прямо в день приезда. Прибываю в аэропорт, а там компания ребят в брезентовых робах суетится. У всех к жопам доски пенопластовые привязаны. Я было решил — борьба со СПИДом в провинциальном масштабе, ан нет — туристы. Байдарочники, водники. Лагерь палаточный у них прямо за аэропортом, на берегу речки стоял. Пропуска им тоже дали. У них письмо от турклуба было. Так что никакой особой зоны там нет. Чуть-чуть нажал административно — и летишь.

— А зачем вообще-то пропуска?

— Ну, объясняют, чтобы браконьеры не залетали. Вот-вот, вроде этого гуся. — Гольцев ткнул пальцем в заерзавшего Бахметьева. — Так вот, туристам борта долго не давали, они уж неделю там паслись. А столичного корреспондента как не уважить — сразу и полетели. На АН-2, все вместе. И муки еще мешков двадцать для пекарни в Нерхе прихватили. В Нерхе посадка промежуточная.

Полоса фунтовая, посадка жесткая. АН-2 грузопассажирский, скамеечки вдоль бортов. Мешки посредине на полу лежат. Как хлопнется эта помойка фанерная на полосу — ножки у скамеек и сложились. И мы с туристами — мордами в муку! Синхронно так, как в цирке клоуны. Белыми людьми стали, с ног до головы. Пилот, скотина, полчаса в себя прийти не мог, икать начал от хохота.

Ну, туристы в Нерхе вылезли, в Алыгджер я один прилетел. Приняли меня хорошо, а поселок — дыра дырой. Ну, вы знаете, северный стандарт. Ильич, правда, там здоровенный стоит. Говорят, вертаком Кинг-Конга этого тащили. За шею подвесили, и через горы полетел! Во зрелище жуткое, наверное, было, а?

Про тофаларов что сказать? Убогий в общем-то народец. Всех на круг в трех поселках около восьмисот человек живет, но чистокровных и сотни не наберется. Наметались к ним кому не лень — от татарина до бурята. Живут бедно, зарабатывают мало. Охотой в основном. А цены закупочные низкие — за соболя в среднем пятьдесят рублей дают, остальная пушнина еще дешевле. Зато водка без талонов — хоть залейся. Спиваются ребята помаленьку. До сорока — сорока пяти годов еле доживают. Вымирают, грубо говоря.

Ансамбль этот занюханный собрал я на берегу речки, на фоне скал. Разрядились в перья, в бубны лупят, песни горланят. Я им конкурс во Франции пообещал. Отщелкал пленку, если получится — посмотрите.

А места там, ребята, красотища! Я когда еще летел, оценил. Горная тайга — Швейцария прямо, как на этикетке шоколада. Куда там Чукотка! Плешь по сравнению с шевелюрой. Поедем, оттянемся — ух!

— Слушай, ты, фотограф! Ты про прииски что-нибудь узнал? — Степаныч присел у холодильника, очередную флягу пива осторожно добывал.

Лицо Гольцева стало серьезным.

— А вот с этим, отцы, туго. И поил я их, и журналистский интерес проявлял — стена. Только…

— Нет, вы посмотрите на этого Лепорелло! Тут не знаешь, куда вьюн положить, а он там пейзажами любуется. — Я от злости селедкой поперхнулся.

— Елки-палки! Да я, чтобы сведения добыть, даже тофаларку трахнул. Пожилую, между прочим!

На секунду мы ошарашенно замолчали.

— Ну и как? — первым нашелся Мишка.

— Я же говорю — ничего. Только…

— Я спрашиваю, бабушка как? Жива осталась?

— А ну вас к черту! Рискуешь для общего дела, а они…

— Ладно, Штирлиц, мы молчок. Сняли шляпы. Продолжай.

— Так вот, ничего про золото они не говорят. Только боятся сильно.

— Говорить боятся?

— И говорить, и ходить в те места боятся. Баба эта болтала — вроде как бы заклятье на этих приисках. Людей там уйма погибла. В разные времена. А душа того, кто из-за жадности помер, из-за золота то есть, век не успокаивается, призраки там, значит, обитают. В подпитии тоже какую-то чушь несут. Злыми сразу становятся, я бы сказал, с ненавистью о золоте говорят. Оно и понятно: на твоей земле живые деньги лопатой гребут, а тебе — шиш. Будешь агрессивным. Про лагерь никто толком не помнит. Вроде — был. Но я же говорю, что они и до сорока редко доживают, кому ж помнить? Была там, правда, одна старуха. Самый древний экземпляр на все три поселка. На вид ей — лет сто. А на самом деле — хрен его знает, националы быстро стариками становятся. Я к ней подкатился, раскрутить хотел, так она вообще с придурью оказалась.

— А ты б ее…

— Вам бы все поржать. А мне не до смеху было!

— А что старуха?

— Я к ней и так и этак — про прииски ничего не сказала. А только посмотрела вот так. — Гольцев неприятно выпучился на Мишку. — И говорит, что ты, мол, сюда скоро вернешься и здесь погибнешь! Во ведьма, а?

Гольцева передернуло, он быстро выпил стакан пива.