Георгий Тушкан - Друзья и враги Анатолия Русакова Страница 19

Франц вырвался и убежал, Анатолия же активисты силой усадили за стол, положили перед ним учебник и приказали читать.

— Не буду.

— Будешь, а то запустим тебе «реактивный»! — пригрозил Влоо.

Неожиданно вошел воспитатель, и Анатолия отпустили. Он выругался и убежал.

В тот же вечер Франц и Анатолий услышали «романиста» Губернатора. Умел, ох умел Губернатор рассказывать о похождениях воров, о дерзких налетах, об их храбрости и благородстве. Даже «Зверобой» Фенимора Купера он переиначил на воровской лад. Теперь им обоим стало понятно, чем завлекал ребят Губернатор. А если Франц попробует также рассказать, но так, чтобы было ближе к жизни?

На второй же вечер Франц попробовал. Получилось. Удалось привлечь четырех юнцов. Они громко гоготали по поводу любой удачной или неудачной остроты, выражая свое восхищение.

— Мы еще дадим жизни, посмотрим, чья возьмет! —

обещал Франц.

Но эта четверка не захотела, как ни уговаривали Франц и Анатолий, бросить учебу и работу. От юнцов удалось только добиться обещания, что они не будут отличаться в учебе и будут работать «втихаря», не участвуя в соревновании.

Дни шли за днями. Франц и Анатолий категорически отказывались учиться и работать. Обо всем интересном было говорено и переговорено. Они надоели друг другу и молча слонялись по двору, скучая. Именно эта опостылевшая «скука зеленая», а совсем не стремление завербовать сторонников, как Франц пытался оправдать свое отступление, заставила их прийти в класс и заявить о желании учиться.

Нестерпимы были насмешливые взгляды воспитанников. Чтобы продемонстрировать свою непримиримость и доказать, что они не сдались, а лишь изменили тактику, Анатолий и Франц мешали как могли.

Тогда же черноволосый Володя потихоньку от Ивана Игнатьевича предупредил обоих, что если Франц и Анатолий и впредь будут баловаться на уроках, то они, активисты, «дадут им дрозда» — словом, отобьют у них охоту мешать другим.

Красавчик хорохорился, даже пугал. Но вечером несколько парней во главе с Влоо взяли их «в реактивный оборот», и Франц побежал к Ивану Игнатьевичу и наябедничал, что их избили, преувеличивая случившееся.

Конечно, Володю вызвали к Ивану Игнатьевичу. Пришел от него Влоо хмурый, злой, Красавчика демонстративно не замечал, хотя тот и пытался поддеть его.

Анатолий никак не ожидал, что его новый дружок окажется ябедой. Поглядывая на Франца, он с неудовольствием думал: «Неужели и я такой же в глазах других?» И, когда они остались одни, он высказал свое возмущение. Франц постарался перевести это в шутку и сказал, что «с волками жить — по-волчьи выть».

— Но ведь Влоо не побежал жаловаться на тебя Ивану Игнатьевичу?

Спор закончился дракой. Потом Франц всячески старался задобрить Анатолия и обещал ему первый шоколадный торт, как только «предок» пришлет посылку.

Анатолий только презрительно усмехнулся: что он, Девчонка, чтобы набрасываться на сладкое?

Красавчик очень надеялся на помощь своего «предка», как он называл отца. Этот «предок», обходительный, хорошо одетый человек, появился на второй день после прибытия Франца. Он привез ему всякой всячины, в том числе и шоколадный торт, и старался повлиять на Ивана Игнатьевича, чтобы тот смягчил отношение к сыну. Он говорил о своих связях, о своем положении и намекал на возможные неприятности, если не удовлетворят его просьбы, требовал большей «гуманности».

Иван Игнатьевич отказался передать торт и освободить Франца из штрафного изолятора. Он сказал, что не шоколадный торт, а изолятор — первое лекарство, которое необходимо его избалованному сыну.

Отец Франца уехал рассерженный и пожаловался в областные организации. Оттуда позвонили и пожурили Ивана Игнатьевича, попросили действовать «педагогичнее и мягче».

Забегая вперед, надо сказать, что отец Франца снова явился, уже без торта, через три месяца. За это время он не раз звонил Ивану Игнатьевичу. Теперь он уже не запугивал, а всячески старался расположить к себе воспитателя, намекая, что может быть ему полезен, а когда Иван Игнатьевич отклонил его «предложения», он спросил о сыне.

— По-прежнему хулиганит, не учится, нарушает режим, — ответил воспитатель.

Отец вспылил:

— И за что вы только зарплату получаете? Прошло три месяца, и вы не сумели повлиять на мальчика.

— Вы своего сына шестнадцать лет воспитывали и не смогли воспитать. Да и теперь стараетесь мешать. Довели до тюрьмы, а хотите, чтобы мы все ваши ошибки исправили в три месяца?

Свидание отца с сыном было тяжелым и для того и для другого: Франц понял, что на этот раз «предок» его не выручит. Это означало крушение всех планов на легкое освобождение. Надо было или бежать, а это вряд ли удастся, или менять свое поведение.

Детство Ивана Игнатьевича Ченцова прошло на юге Украины. Отец и мать батрачили у кулака, немца-колониста. После Октября, когда советская власть стала раздавать помещичьи и кулацкие земли крестьянской бедноте, кулачье восстало. Отец и мать Вани были зверски убиты, сироту прогнали из родных мест. И пошел малец бродить.

Это были героические годы гражданской войны. Вся Украина была охвачена огнем классовых боев. Смышленый, смелый подросток шатался по селам и станицам с такими же ребятами-голодранцами, как и он, и добывал пропитание у кулаков и буржуев, не стесняясь в средствах. Наконец оборванные, изголодавшиеся ребята пришли на станцию, занятую красными конниками. Красноармейцы из воинского эшелона, стоящего на путях, сытно накормили беспризорников, дали кое-что из одежды, по-отцовски расспросили. Ребята не таились, даже бахвалились тем, как ловко они «конфискуют» у буржуев и кулаков харчи и кормятся не только сами, но даже подкармливают беспризорную мелкоту. Взводный, бывший шахтер, сказал:

— Не дело, ребята, анархию разводить. Теперь революция! У буржуев надо конфисковать не харчи, а землю, фабрики и банки. По-пролетарски! Чтобы вы не разбаловались, надо вас к делу пристроить: кого в детский дом — там грамоте и ремеслу обучат, людьми сделают; кто постарше, тому надо за дело приниматься. Вот я с комиссаром о вас поговорю.

Бойцы рассказали, что их командир — Григорий Котовский — тоже в молодости, до революции, отбирал богатства у помещиков и раздавал бедным. Он наводил ужас на буржуев, ловко ускользая от полицейских и жандармов. А сейчас Григорий Котовский со своими конниками не терпит анархии и воюет за рабоче-крестьянскую власть, чтобы землю навечно отдать трудящимся.

Беспризорники услышали много интересного о смелости и ратных подвигах красных конников и их славного командира.

Да, с таким командиром Иван тоже совершал бы великие подвиги.

— Назначьте меня адъютантом к Котовскому! — попросил Иван.

Командир взвода засмеялся, засмеялись и кавалеристы. Шел мимо командир эскадрона, узнал, в чем дело, расспросил Ивана и сказал:

— Ну что ж, хлопчик, и тебе у нас дело найдется. Разведать надо село одно, — говорят, там бандиты осели.

И пошел Иван в разведку. Коня ему не дали, шинели и сапог тоже не дали, в сабле отказали. Довезли до балки и объяснили, куда идти, что смотреть. Походил он по селу, разведал, сколько там бандитов собралось, сколько у них оружия и коней, где их атаман. Вернулся обратно Иван, доложил обо всем командиру, и на следующее утро налетели красные конники, разгромили бандитов, атамана захватили.

Паренька полюбили, стали давать серьезные задания, разведчик из него получился отличный. Два года он воевал в рядах конников Котовского, а потом стал работать в ЧК, участвовал в разгроме тайной организации контрреволюционного офицерства, вылавливал шпионов, спекулянтов валютой, бандитов. В годы перед Великой Отечественной войной Иван Игнатьевич работал в уголовном розыске и разоблачил немало преступников.

Во время Отечественной войны Иван Игнатьевич снова стал разведчиком. По-немецки он научился говорить еще в детстве, когда жил в колонии у немцев. Много раз он ходил с группой в тыл врага и приносил ценные документы, был и ранен и контужен.

Давно бы Иван Игнатьевич мог выйти на пенсию, да как жить, ничего не делая? Жена умерла, два взрослых сына давно женились и разъехались в разные концы страны. И решил Иван Игнатьевич пойти работать в трудовую колонию, где содержались несовершеннолетние правонарушители. Уж так повелось еще со времен Дзержинского, что в детские колонии брали на работу чекистов и педагогов. Он был не только воспитателем, но и секретарем партийной организации.

Он говорил о себе:

— Поработал я мусорщиком, чтобы всякая нечисть не поганила нашу советскую жизнь. А теперь работаю повивальной бабкой, помогаю хлопчикам второй раз в жизнь войти!

Но как трудно порой приходилось «повивальной бабке»!