Сергей Трахименок - Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] Страница 19

— Года три назад работал я вот так же в группе, продолжал Мазюк неторопливо, будто диктуя мемуары, — так самое трудное было не виновных установить, а ущерб определить. Склад сгорел, а ущерба нет… Стоимость склада, оказывается, амортизацией погашена, и подлежал он списанию с баланса.

Владимир Юрьевич помолчал и с деланным возмущением добавил.

— А если бы тот склад кто-нибудь разобрал и материалы похитил, то вменили бы ему, голубчику, полную стоимость и на амортизацию не посмотрели бы. Так вот, после осмотра сразу надо ехать на центральную усадьбу и изымать документы о стоимости уничтоженного имущества… и помещения, и оборудования, и животных. А то дадут справку — сгорело все — ущерб 700 рублей. Стоит ли из-за этого по ночам не спать…

Только сейчас Кроев понял, куда клонит шеф и почему он сам поехал на происшествие, а не отправил туда одного следователя. Шеф намеревался сделать имя на этом пожаре и его, естественно, не устраивал малый ущерб. Однако следователь не осудил шефа, в конце концов это его работа. Для этого он и поставлен государством. Ведь никто же не осуждает хирурга, мечтающего сделать сложную операцию, за то, что он ждет поступления больного с серьезной травмой.

Для молодого следователя Мазюк был первым в его жизни начальником. Но Кроев не в лесу рос, знал, какие бывают начальники, и в этом смысле Мазюк его вполне устраивал, и даже больше, прокурор как руководитель и юрист нравился следователю. Мазюк буквально горел на работе: успевал за день «перелопатить» массу материалов и оперативно принять по ним решения; успевал выступить на процессе и сориентироваться в уголовных делах, которые вел его «кровный» следователь и следователи милиции; успевал, с подачи Василича, выбить где-то запчасти для машины, и та всегда была на ходу; мог в любой момент сказать, почему в том или ином хозяйстве района надои упали с 3,6 до 2,9 литров на фуражную корову; мог дать исчерпывающие характеристики всем руководителям района, и те соответствовали действительности. В общем, это был специалист своего дела, у которого есть чему поучиться молодому сотруднику.

Конечно, у шефа были и «отдельные недостатки», но они в большей степени относились к шефу-человеку, а не к шефу-специалисту.

Шеф, например, стыдился своего крестьянского происхождения и скрывал его различными способами: он постоянно носил галстук, который ему завязывала жена, и на работе, и дома, и даже в поле при копке картофеля на нем всегда был этот атрибут интеллигентного человека; из своей речи он вытравил все живые обороты и неправильности и всегда говорил складно, суконным языком служебных записок. Но уши простого деревенского парня с рождения до пенсии произносящего «шишнадцать», «булгахтерия» и путающего волеизъявление с волеизлиянием часто сводили маскировку на нет.

И была у шефа еще одна болезнь — нравилась ему роль начальника. Он по поводу и без него давал указания следователю и завканцелярией — молодой девчушке Тамаре, дочери районного архитектора, зарабатывающей в прокуратуре стаж для поступления на юрфак. Он бы и Василичу стал давать указания, но скрытая сила этого молчуна, типичного представителя касты шоферов районного начальства, не позволяла ему делать это. Василич в прокуратуре был на особом положении. Он считал себя единственным постоянным сотрудником прокуратуры, тогда как все остальные, по его мнению, были людьми временными. Он один знал истинную цену своему начальнику, однако открыто об этом не говорил и даже не давал это понять своими поступками. Шеф был благодарен за это и сквозь пальцы смотрел на поступавшую к нему информацию о том, что Василич частенько нарушает правила охоты, а проще браконьерствует. Шеф не рисковал даже делать ему замечания, когда Василич засыпал на проводимых еженедельно политинформациях. Сам Мазюк выступал на них в роли информатора по понедельникам. Именно там узнал Кроев, что Кедровский район в полтора раза больше Ливана. Правда, там же ему довелось слышать, что Никарагуа находится в Центральной Африке. Но это, видимо, было оговоркой, без которых не обходится ни одно выступление любого мало-мальски серьезного докладчика.

— Вы слышите, Александр Петрович? — спросил шеф.

— Да, да, — ответил Кроев сквозь сон.

Шеф опять стал говорить о чем-то, но Кроев его уже не слышал. Он уснул, откинувшись на спинку сиденья.

Однако долго спать не пришлось. «Уазик» вдруг резко затормозил, Кроев проснулся и увидел, что прокурор выходит из машины. Сквозь запотевшее стекло следователь заметил стоящую на обочине красную машину и ее водителя, что-то объясняющего Кондаку и Коржу…

— Так я и знал, — сказал через минуту Мазюк, влезая в «Уазик», — машина «Приозерного». Ходовая полетела… работнички. — Но в голосе его не было негодования…

На место происшествия приехали утром. Было еще темно.

В конторе — бревенчатом доме из двух комнат и коридора — их ждали мокрый и грязный инспектор госпожнадзора Пронь и управляющий отделения Конкин, крупный мужчина лет шестидесяти с красным лицом и такими же красными с мороза ручищами.

— Проведем совещание, — начал Мазюк, усевшись за ободранный стол.

Никто из присутствующих на предложение прокурора не откликнулся. Конкин стал куда-то звонить, Пронь пошел на улицу отправлять в Кедровку пожарников. И он, и управляющий на девять десятых были там, где в лексиконе людей нет слова совещание.

— Как люди? — спросил Кондак.

— Никто не пострадал, — ответил Конкин, оторвавшись от трубки.

Вернулся Пронь и с порога доложил:

— Помещение сгорело полностью… дотла… иначе и быть не могло, сплошное дерево… старое, высохшее…

— Вот, вот, — вмешался шеф, — старое — это точно ущерба не будет. Сколько погибло животных?

— Часть, коров удалось отвязать и вывести, — произнес Конкин охрипшим голосом, — их разместили в других коровниках. Остальные задохнулись… и остались там…

— Сколько сгорело? — спросил Владимир Юрьевич.

— Не знаю, не считал, — не слишком любезно ответил управляющий, но, догадавшись, от кого исходят вопросы, добавил мягче, — не до подсчетов было…

— А надо было подсчитать, — назидательно сказал шеф, — сгори у вас сарай, вы бы все подсчитали.

Управляющий ничего не ответил.

— Что говорят свидетели? — спросил Кондак.

— Один свидетель — Тропин.

— Где он сейчас?

— Дома, наверное, — ответил со вздохом управляющий, — людям обсохнуть надо, переодеться, отдохнуть… Днем на работу.

— Задержать надо было. Что ж это ты, — Кондак обратился к Проню, — не задержал? Не размокнул бы, ЧП такое, а он…

— А он единственный, — подхватил Мазюк.

При расследовании дел о пожарах часто бывает так, что первый заметивший пожар является его виновником. Но в данном случае недовольство отсутствием неизвестного Тропина не вызывалось подозрением в его причастности к происшествию. Нет. Тропин был нужен всем как единственный источник живой, первичной информации, информации, ближе всего лежащей к истине. От этого Тропина многое могло зависеть, а он где-то преспокойно сушился.

Тем временем рассвело.

— Ладно, — сказал прокурор, — Тропина допросим потом, а сейчас займемся осмотром. Глинков, найдите понятых…

Глинков круто повернулся на каблуках своих хромовых сапог и вихрем побежал выполнять поручения Мазюка.

— Далеко пойдет, — усмехнулся вслед Корж.

— Может, подождем спецов из УПО? — спросил Кондак. — Они с рассветом должны вылететь вертолетом.

— А вдруг не вылетят, — ответил прокурор, — и жди их целый день. У нас есть специалист — Пронь.

— Дело ваше, — решил Кондак. Ему было понятно нетерпение Мазюка. — Тогда мы с Коржом займемся свидетелями.

Он оглянулся, чтобы увидеть Коржа, но того в конторе не оказалось.

Мазюк, Пронь и Кроев, тащивший следственный портфель и фотоаппарат, направились за деревню к ферме. С крыльца конторы до нее было рукой подать, а на деле путь к ней по грязной, петляющей среди буртов слежавшегося снега дороге был неблизкий.

Шли молча. Ориентиром служил чернеющий прямоугольник сгоревшего коровника, в котором рядами торчали обугленные подпорки балок, похожие на черные кактусы. Стоял крепкий запах гари, сгоревшего мяса, силоса и паленой шерсти.

У коровника стояли две женщины. Они с любопытством смотрели на приближающееся начальство.

— Занимайтесь своими делами, — сказал им шеф, — занимайтесь, а мы своими займемся.

Однако, как человек неглупый, он уже понял, своим делом заниматься рано: залитое водой пожарище курилось, и качественно осмотреть его, порыться в нем, а тем более сделать снимки было невозможно.

Прокурор обошел пожарище и, вернувшись к Проню и Кроеву, сказал:

— Осматривать нельзя, будем работать с людьми, а потом вернемся сюда.