Элмор Леонард - Бандиты Страница 26

Джек ответно нахмурился и снова затряс головой:

– Нет, что вы, сэр!

– Поклянись, что не ездил в Карвиль!

– Да ездил же – с дядей и с Эмилем.

– В это воскресенье, я сказал!

– Нет, сэр, я тут сидел.

Джек даже раскрыл пошире глаза, чтобы Уолли Скейлс мог заглянуть в них и убедиться в совершенной его искренности. Глядя на этого придурка, трудно было удержаться от улыбки, но Джек справился с собой.

Взгляд Уолли праздно блуждал по холлу, потом Уолли шагнул в сторону, повернулся, посмотрел из окна на пустующую парковку – все это как-то замедленно, лениво, словно для проформы.

– Тут кто-нибудь есть кроме тебя и твоего зятя?

– Есть, покойница на втором этаже.

– Где? Как ее зовут?

– Как зовут, не знаю. Старуха какая-то.

– Проводи меня туда.

Вот теперь Джек мог ухмыльнуться во весь рот да еще и подмигнуть этому типу:

– Вижу, вы тоже любитель поглазеть на них, голеньких? Пошли, Лео как раз начал ее промывать. Вам понравится.

На лице Уолли чудом удержалось прежнее задумчивое выражение, только губы сморщились, словно он отведал лимона или зеленой хурмы.

– Что-то я тебе не верю, Джек, – буркнул он.

– Да там она, точно.

– Наверное, мне следует еще раз поговорить с твоим зятем, – в голосе Скейлса появилась угроза.

– Почему бы и нет?

– Или с Люси Николе.

Уолли явно наблюдал за его реакцией, но Джек просто уставился на него все с той же идиотской ухмылкой – это же не вопрос, верно, а стало быть, и отвечать ничего не надо.

– Ты знаешь, кто такая Люси Николе?

– Кто?

– Дурачком прикидываешься? Ждешь, пока я уйду?

– Разве вы не пойдете смотреть на покойницу?

Скейлс покачал головой и сдался. В конце концов, вся эта история его мало волновала – так показалось Джеку, и он почувствовал некоторое облегчение.

Проводив Уолли Скейлса, он тут же кинулся звонить Рою.

– Ты берешься за это дело?

– Да, но могу и передумать, – ответил Рой. – Тут все зависит от цифр – в смысле, сколько этот парень успел собрать.

– Что ты узнал о Криспине Рейна и Фрэнклине Божьем человеке?

– Как-как?

– Фрэнклин де Диос, Фрэнклин Божий. Что ты о нем знаешь?

– Они якобы работают на службу иммиграции, вылавливают «мокрые спины».[1] Полиции Второго округа дан приказ номер пять: это значит, что они не должны вмешиваться, даже если этот «крайслер» день и ночь будет торчать на Одубон-стрит.

– Но эти парни не из нашего штата.

– Ну и что с того? Федеральных агентов могут послать сюда и из Флориды.

– С какой стати им брать машину напрокат? Им должны были выдать автомобиль в местном отделении, разве не так?

– Скорее всего.

– Проверишь?

– Это можно.

– Я не слишком навалился на тебя, Рой? Не хочется отвлекать тебя, ты же служишь человечеству в баре.

– Да пошел ты!

– Но раз уж нам приходится иметь дело с этими парнями, надо знать их имена и кто они такие. Нельзя действовать вслепую, Рой, а то нам головы пооткусывают, а мы и не заметим, как. Зачем полковник приволок сюда из Флориды двух этих парней, которые чуть что хватаются за пушку?

– Можешь об этом не беспокоиться.

– В каком смысле?

– Я с этим разберусь.

– Говори толком, Рой.

– Проверю я их, проверю, черт побери!

– Что-то ты нынче не в настроении, Рой.

– Есть еще новости?

– Проверь заодно некоего Уолли Скейлса, тоже вроде бы из службы иммиграции. Он тоже явился сюда разыскивать эту самую Амелиту. Угадай, где мы его уже видели? Вчера, с полковником.

– Судя по виду, он и впрямь из службы иммиграции, – подтвердил Рой, – или из казначейства, из налоговой полиции.

– Ты выяснишь? Позвони мне, я буду у Люси. Сейчас поеду за Калленом, отвезу его к ней.

– Ты еще не знаешь, где будешь сегодня вечером, – сказал Рой. – Ты меня спроси, я тебе скажу: нынче ты у нас для разнообразия поработаешь, покопаешься у «объекта» в комнате.

– Рой, ты что, белены объелся или месячные вовремя не пришли?

– Я не могу больше видеть этот чертов бар!

– Вот это я понимаю.

Джек позвонил Люси и попросил разрешения привезти к ней Каллена. Пожалуйста, сказала она, в любое время. Он поинтересовался, навестил ли ее Уолли Скейлс.

– Он звонил мне утром, – ответила Люси. – Представился и сказал: «Насколько мне известно, в воскресенье вы ездили в Карвиль, чтобы забрать тело умершей подруги». Я сказала, что он ошибается.

– Первая ложь?

– По-крупному – первая. Я спросила его, откуда такие сведения.

– Что он ответил?

– Это, мол, не важно. Извинился за беспокойство.

– Вот и хорошо. Когда мы с ним беседовали, мне так и показалось, что он просто отрабатывает номер. Душу он в это дело не вкладывает.

– Да, но напоследок он сказал: «Передайте от меня привет отцу».

12

– Попытаюсь объяснить, – пообещала Люси, – но я уже столько раз пробовала и всякий раз сама понимаю – нет, не то. Что-то заставляет поступить так, а не иначе. Какое-то внутреннее побуждение подталкивает сделать выбор. Всегда есть разумные причины отказаться от своего решения, сколько угодно разумных причин. Всегда можно сказать: «Я же не сумасшедшая, в конце-то концов!» Но если ты послушаешься этого чувства, если ты сделаешь это… Тогда все будет по-другому.

Они снова сидели на застекленной террасе в доме, принадлежавшем матери Люси. За окном лил дождь, в тусклом предвечернем свете все так же вился по обоям узор из банановых листьев. Отойдя от потемневшего окна, Люси села напротив Джека и Каллена – они оба устроились на диване.

– Я ушла в монастырь из-за любовной истории, но не из-за своей, а из-за той, что случилась восемь веков назад. Был мужчина, влюбленный в любовь, и была девушка семнадцати лет по имени Клара – я уверена, она любила этого мужчину. А меня просто очаровала эта история. Мне тогда исполнилось девятнадцать, я легко могла поставить себя на место этой бедняжки, этой бедной маленькой богатой девочки – она была несчастна и сама не понимала отчего. Родители готовили ее свадьбу, устраивали всю ее жизнь за нее. У меня было что-то такое – кажется, это можно назвать мистическим переживанием. Я думала даже, если бы я жила тогда, в тысяча двести десятом году, в Италии, я была бы Кларой. Я тоже пришла на мессу в собор Святого Руфино и слушала, как тот человек, Франциск, говорит – негромко, но с величайшей верой – о Божьей любви, и моя жизнь переменилась. Я перенеслась туда, в тот собор, я чувствовала запах свечей и благовоний, я тоже влюбилась в этого человека в коричневой рясе нищенствующего монаха.

Каллен сгорбился на краю дивана, упершись локтями в колени. Джек слышал, как старик часто, взволнованно дышит – его тоже захватила эта история, покорил негромкий голос рассказчицы. Вечерний сумрак проникал в окно из-за спины Люси, окутывал ее, и уже не казалось странным, что девушка в джинсах и свитере пытается передать им свой мистический опыт.

– Если б я родилась на пять-шесть лет раньше, я бы, наверное, присоединилась к хиппи, но к тому времени, когда я созрела для побега, дети цветов уже разошлись по домам, и слава богу, поскольку мне удалось не только уйти из дому, как им, но и к чему-то прийти. Клара тоже убежала из дому – так подействовала на нее проповедь Франциска и невероятное, буквально сверхъестественное сочетание земной и небесной любви. Она основала орден Бедных кларисс, Франциск сам постриг ее, отрезал ее прекрасные русые волосы. Он и раньше беседовал с Кларой, наставлял ее, но никогда не оставался с ней наедине. Клара была необычайно, просто потрясающе красива. Наверное, он догадывался, что ею руководит любовь не только к Богу. Конечно, биографы твердят, будто Франциск не знал искушений, но я думаю иначе. В Риме у него тоже была поклонница, Жаклин де Сеттесоли, он всегда навещал ее, когда являлся в Рим к Папе, и никаких сплетен не возникало. Она-то была непривлекательна, мужеподобна, он даже называл ее «брат Жаклин». Но с Кларой все было по-другому. Я уверена: стоило им посмотреть друг другу в глаза, и они бы все поняли без слов.

Разговор этот начал Каллен: не зная, о чем вести беседу с монахиней, пусть и бывшей, он заметил, что в четырнадцать лет сам подумывал поступить в семинарию, ту, что на Карролтон-авеню, а Джек добавил, что побывал внутри этого здания, когда ему было два года: они тогда жили через дорогу, и мать отвела туда его и сестру, как в убежище, поскольку по радио предупредили о надвигающемся урагане. И тут Каллен в лоб спросил, с какой стати такая красавица – и вдруг монахиня…

– Он ведь не сразу сделался таким кротким святым, беседующим с птичками небесными. Франциск был из богатой семьи, в молодости тоже гонялся за модой, но уж когда он решил отказаться от всего, то на полпути не останавливался. Он разделся догола на центральной площади в Ассизи и роздал всю свою одежду нищим. Люди решили, что он сошел с ума. Они кидали в него камнями, дразнили «pazzo» – «дурачок». По крайней мере, он заставил их прислушаться. Можете назвать это метафизическим безумием, божественным исступлением, не важно. Главное – он проповедовал любовь к Богу, безграничную любовь к Богу, проявлять которую надо в любви к человеку. Он говорил о любви безо всяких богословских изысков, и он трогал людей, он касался их руками, он целовал язвы прокаженных.