Элмор Леонард - Бандиты Страница 27

– Господи Иисусе! – выдохнул Каллен.

– Да, во имя Него, – подхватила Люси, быстро глянув на Джека и мимолетно улыбнувшись. – Он взял деньги у отца, можно было бы даже обвинить его в воровстве. Он отдал деньги священнику на восстановление обветшавшей церкви, потому что слышал голос: «Франциск, восстанови дом Мой». Священник не решился взять у него эти деньги, наверное, боялся рассердить его отца. Франциск вернул деньги отцу, но эта церковь, церковь Святого Дамиана, стала потом первым монастырем кларисс.

– Он в самом деле целовал прокаженных? – переспросил Каллен.

– Он выкупал прокаженного, который проклинал Бога и винил Его в своей болезни, обмыл его, и этот человек исцелился.

– Ты веришь во все это? – спросил Джек. Люси посмотрела ему прямо в глаза.

– Верю, как же иначе? Он сам говорил, что не мог даже смотреть на прокаженных, а Бог привел его к ним, «и то, что казалось горьким, стало сладким». – Она передохнула и добавила: – И вскоре я тоже оставила мир.

В комнате воцарилось молчание.

Джек почувствовал, как по шее побежали мурашки. Девушка скрестила ноги, одна сандалия повисла на кончиках ее пальцев, вот-вот готовая упасть. Она совершенно не кокетничает, просто сидит на террасе, в доме своей матери, рассказывает о своем мистическом опыте, о том, как она побывала в XIII веке, о тогдашней жизни… Теперь Люси смотрела на Каллена.

– Специалистов по святому Франциску не удивляет, что он выкупал прокаженного, они спорят о другом: когда это было – до того, как у него появились стигматы, или после? Судя по рассказу, после. Но как он мог купать прокаженного, очищать его язвы от струпьев, если у него самого кровоточили запястья?

– И как же? – заинтересовался Каллен.

– То-то и оно, – сказала Люси. – Все принимаются обсуждать детали и забывают о самой сути, об акте любви и милосердия. У Франциска появились стигматы, подобие ран Христовых, кровавые раны на руках, на ногах и в боку – так говорят авторы жизнеописаний. Но были у него стигматы или нет, разве это что-то меняет? Он трогал людей, он касался их, и для этого ему не требовались руки.

– Он коснулся тебя, и ты ушла в монастырь, – догадался Каллен.

– Я перестала быть той, кем была, бедной маленькой богатой девочкой, я попыталась найти себя. Вот что происходит, когда до тебя дотрагиваются, а потом ты сам пытаешься коснуться других людей.

– Замечательно! – сказал Джек. Он изо всех сил кивал головой и даже зажмуривал глаза, чтобы продемонстрировать, как хорошо он все понял. Может быть, он и вправду что-то понял, во всяком случае, какая-то часть его. Ведь есть и другой Джек Делани, кроме того Делани, который был манекенщиком и остался позером, – это он тоже понял, сам дивясь неожиданной своей проницательности по отношению к себе.

– Ты говорила, он сидел, – напомнил он Люси. Об этом ему хотелось знать подробнее.

И Каллен насторожился:

– Сидел в тюряге?

– Ему не было еще и двадцати, – заговорила Люси. – Ассизи воевал с другим городом, была битва – скорее, схватка, – Франциск попал в плен и целый год пробыл в темнице.

– В карцере, – уточнил Джек. – Я видел людей, которые выходили оттуда, – можно сказать, в белой одежде, словно заново на свет народились.

– Выходит, не так уж много изменилось с тех пор, – сказала Люси. – Там он потерял здоровье, с тех пор всю жизнь болел. Костный туберкулез, малярия, конъюнктивит, водянка – тогда это называли так, теперь как-то по-другому. Но болезни его нисколько не беспокоили, он жил будто вне тела.

Она опять сделала паузу. Джек видел, как девушка собирается с мыслями, чтобы рассказать им о человеке, который полностью изменил ее жизнь, – рассказать так, чтобы и они поняли.

– Он был как ребенок. Молодым людям особенно нравилось, что он проповедовал без всяких богословских тонкостей, без претензий. Он принимал людей такими, какими они были, не критиковал их, даже богатых, – вот бы и мне этому научиться. Он учил, что если тебе ничего не нужно, то у тебя есть все…

Каллен беспокойно зашевелился, провел рукой по лицу.

– Чтобы найти себя, надо избавиться от зависимости от вещей. Мне было девятнадцать лет, и это казалось таким простым, таким ясным…

– Прошу прощения, – перебил ее Каллен, – можно ли мне воспользоваться туалетной комнатой?

– Он двадцать семь лет провел в изоляции от мира, – извинился за него Джек.

Люси проводила Каллена в холл, показала дорогу. Когда она вернулась, Джек спросил:

– А как же Клара? Они больше не виделись?

– Она много раз приглашала его в монастырь Сан-Дамиано, но он не приходил – почти до самого конца.

– Не доверял себе?

– Он учил своих братьев: когда чувствуешь плотское желание, надо найти холодную речку и броситься в нее.

– А как же летом?

– Не знаю, – улыбнулась Люси. – Я всегда представляла себе, как эти ребята в коричневых рясах бегут друг за другом по снегу и ныряют в прорубь.

– Клара прошла весь путь до конца, она стала святой. А ты – ты решила не заходить так далеко?

– Знаешь, Джек, если сознательно стараться стать святым, то ничего не выйдет.

– Я пошутил, – ответил Джек.

– Да? – переспросила она, внимательно глядя на него.

Он не знал, что на это ответить, и, чтобы не молчать, спросил:

– Ты девять лет была монахиней?

– Одиннадцать.

Значит, сейчас ей тридцать.

– И ты приняла решение – ушла из монастыря.

– Да, вернулась в мир. А он успел довольно сильно измениться.

– Но ты ничуть не отстала. Ты отлично разбираешься в моде, куда лучше многих женщин.

– Это несложно, достаточно пролистать журналы. Это только оболочка. Я продолжаю меняться, я становлюсь другой, Джек.

– Ты имеешь в виду не только одежду?

– Скорее, я сбрасываю кожу, становлюсь другим человеком.

– Снова мистический опыт?

– Не знаю.

– И в кого же ты превращаешься?

– И этого не знаю.

Она все так же смотрела на него – как-то странно смотрела, не так, как прежде. Или все дело в атмосфере этой комнаты, в колдовстве дождя, тишины, угасающего предвечернего света, струящегося в большие окна террасы? Что-то ему почудилось.

– Ты каждый раз кажешься мне другой, – сказал он.

– И ты мне тоже.

– Почему ты оставила монастырь?

– Я выгорела дотла.

– Как это?

– Я продолжала дотрагиваться до людей, но уже ничего не чувствовала.

– Ты заботилась о тех, кто в тебе нуждался.

– Нуждающиеся есть повсюду.

– Я думал, ты ушла из-за Амелиты.

– Это был повод. Это побудило меня уехать. Так или иначе, мое время пришло. Когда-то я стала сестрой Святого Франциска, оставив свою прежнюю жизнь, теперь я уехала из Никарагуа и покончила со своей второй жизнью.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– Главное, чтобы от меня была польза. Опять она сказала что-то, к чему Джек не был готов.

– Мне нужно отдать себя, раствориться в чем-то.

– Это дельце – увести пять миллионов – потребует от тебя полной отдачи.

– А в чем моя роль? Я сижу тут и ничего не делаю.

– Ты – мозговой центр.

Она не сразу отреагировала на его слова.

– Для тебя это игра? – с тихим удивлением спросила она.

– На государственную службу это не похоже.

– Тебе это кажется забавой. И все же ты согласился. Почему?

– Ради денег.

– Нет, ты сразу согласился, прежде чем я сказала, что деньги достанутся тебе. Забыл? Ты сказал, мы окажем услугу человечеству. Ты это всерьез сказал?

– Не знаю.

– Ты вообще что-нибудь воспринимаешь всерьез?

– Еще как. Но к большинству вещей просто невозможно относиться серьезно.

Она заулыбалась. Отделенный от Люси только кофейным столиком, Джек видел, как широкая, невиданная еще им ухмылка расплывается по ее лицу.

– Нравишься ты мне, Джек! – воскликнула она. – Знаешь, почему?

И снова мурашки побежали у него по шее, ближе к затылку.

– Ты похож на него. Пропали мурашки.

– Хотя само дело для нас и важно и побуждения наши важны, но осуществить его мы можем как игру, да? Можем отнестись к нему как к забаве? – продолжала Люси.

– Представим себе, будто мы вспоминаем обо всем этом год спустя, – предложил ей Джек. – Если все получится, если мы не будем к тому времени в тюрьме, нам вся эта история покажется довольно забавной. Надо быть оптимистом, надо верить, что все сработает. Лучше представлять себе это как игру, тогда не так страшно.

В ее глазах снова вспыхнули огоньки, губы приоткрылись, Люси вновь одарила Джека улыбкой. Ему очень хотелось спросить, кого же он ей напоминает, но тут в дверях возник Каллен, а за ним по пятам следовала экономка.

– Мистера Делани к телефону! – возвестила Долорес.

В трубке уже булькал голос Роя:

– Криспин Антонио Рейна был осужден в тысяча девятьсот восемьдесят втором году во Флориде за подделку облигаций и отсидел девять месяцев в «Саут-Дейд».