Анна Владимирская - Предчувствие смерти Страница 34

— Я от них тащусь, шизею и балдею, — дурашливо шепнул Андрей и, перейдя на серьезный тон, сказал уже в полный голос: — Кадмий Иванович, мне очень нравятся ваши картины. Интересно, сколько времени нужно работать, чтобы приобрести какое-нибудь из ваших полотен?

— Это смотря кем вы работаете. Если, к примеру, учителем, или врачом, или, простите, научным сотрудником, то вам, в принципе, никогда не заработать на мои картины. Потому что вы и себя-то не прокормите.

— Андрей работает ветеринаром, — сказала Галина, чувствуя неловкость за дядю.

— Ветеринары неплохо зарабатывают. Всякие там кошечки, собачки… Богатые люди за своих питомцев готовы прилично платить. Тогда, пожалуй, вам мои творенья по карману. Думаю, за пол года-год накопите.

— Кадмий Иванович! — Появившийся в студии Иван слышал конец разговора. — На что Андрюшке нужно копить?

— На дядину картину, — ответила за Двинятина Галя. Она подумала, что Андрею должно быть неприятно, что в его присутствии оценивают размер его кошелька.

Это не укрылось от зоркого глаза хозяина особняка.

— А что ты, собственно, Галчонок, смущаешься? Или ты думаешь, художник должен быть голым, босым и свои картины всем подряд раздаривать, как Нико Пиросмани?

— Нет, я так не думаю…

Галина смутилась. Но Феофанов не дал ей оправдаться.

— Каждая моя картина писалась не меньше трех-четырех месяцев. Возьмем работу среднего банковского клерка, который бумажки перекладывает: он в месяц получает несколько сотен долларов. Только он не создает ничего вечного и прекрасного. А я создаю! Поэтому, если даже тупо умножить средне клерковскую зарплату на время написания и потом продать по самой щадящей цене, плюс холст, краски и прочие издержки — получится уже сама по себе приличная сумма. Цена — вообще капризная субстанция… Она меняется в зависимости от спроса, сезона, места продажи, желания поскорее купить или побыстрее продать, от качества товара, от того, кто его произвел, от «фирменности». Если человек срочно уезжает за границу и продает, например, квартиру, ее цена будет раза в полтора меньше — он торопится, ему некогда ждать выгодного покупателя. У изысканных духов не может быть низкая цена, все в них соответствует образу чего-то ценного, дорогого — и дизайн флакона, и красивая упаковка, и волшебный аромат. А имя? Мое имя дорого стоит, оно известно в Европе. Как говорят американцы, ничего личного. Но вашему с Ваней другу, Галчонок, нужно сильно напрячься, чтоб заработать на мою живопись.

— Кадмий Иванович, — сказала Вера, — скажите, над чем вы сейчас работаете? Хотелось бы увидеть, что в этом году вами написано.

— Ничего не могу показать. То, что в работе, никогда никому не предъявляю.

Разговор о живописи продолжался. Вера ясно чувствовала какую-то несообразность, нереальность происходящего. Может быть, тема денег как-то не вязалась с полотнами? Картины говорят одним языком, сам художник—другим, бухгалтерским. Мистика какая-то. Однако так бывает, всем известно, что если не продается вдохновенье, то можно рукопись продать. Может, характер художника не соответствует его работам? Сам Феофанов нервозен и порывист, угловат и неуклюж, за столом почти не ел — значит, не гурман. И, как он сам признался, склонен к депрессивности. А его произведения как будто дышат любовью к жизни, почти эротической страстью ко всему живому, о вдохновении жить, вот о чем они говорят. Странно.

Вера еще раз оглядела полотна. Люди, вещи, поля и деревья, фрукты и земля смотрели на зрителя и признавались: «Художник знает нашу душу». Сильные, уверенные взмахи кисти, пастозная мощь, неровность и неотделанность деталей навсегда сохраняли живопись от опасности показаться слишком нудной, фотофафически подробной. Например, поле: охристо-темные, тяжелые золотистые мазки выглядели, скорее, как кирпичи в кладке стены — и тем не менее это было живое пшеничное поле, в других картинах тени, отбрасываемые людьми и домами, казалось, играли чуть ли не более важную роль, чем сами объекты, это создавало некий скрытый драматизм. И крыши, крыши крымских городов, эти черепичные вселенные глядели с полотен, словно мудрые древние черепахи.

— Вера, а что это вы притихли?

Еще до того как художник обратился к ней с вопросом, Вера почувствовала, как ее голова налилась чугунной тяжестью и виски словно сжал железный обруч. С ней уже случались такие внезапные приступы головной боли. Она знала только одно средство от них: немедленно уйти из того места, где это началось. Лученко поднялась, взяв за руку дочь:

— Извините, нам нужно срочно…

Она так стремительно направилась к выходу, что присутствующие даже не поняли, что происходит. Только Светлана Павловна, сидящая все еще за столом, не преминула заметить громким шепотом: «Беременна, что ль?..»

Двинятин быстро среагировал и кинулся вслед за Верой.

— Голова?.. — полуспросила-полусказала Оля одно только слово. Девушка знала свою мать, и она уже понимала, что следует делать в подобной ситуации. — Кирилл! Ну-ка, метнись диким кабанчиком, забери наши сумочки из гостиной, и бегом за нами.

Если тебя спросят, почему мы так стремительно убегаем, скажешь, что мы забыли выключить утюг… — пробормотала Вера.

Они уже спешили по дорожке от ограды коттеджа к шоссе на Феодосию, когда их догнал Иван. Он обеспокоенно спросил:

— Мне дядька дал ключи от микроавтобуса, может, подвезти?

— Подвези, Ваня, это будет очень кстати. — Андрей озабоченно смотрел на Веру. Та прикрыла веки в знак согласия.

Пока Иван ходил за машиной, Вера, слабо улыбаясь, сказала Андрею:

— Помнишь, когда на нас напали, я тебе рассказывала? У меня иногда случаются такие странные приступы головной боли, связанные либо с местом, либо с людьми. Тогда нужно срочно уходить, и вскоре все проходит…

Иван быстро домчал их до дома, убедился, что все в порядке, и уехал. Вера усталым голосом попросила всех подождать ее пять минут на кухне и приготовить чай. Она села в продавленное кресло, закрыла глаза и сосредоточилась. Мысли разбегались, а нужно было так много всего обдумать! Но Пай радостно прыгал вокруг нее и отвлекал.

Спустя пять минут Вера вышла на кухню и благодарно обвела взглядом всех сидящих за столом:

— Вы все так безропотно умчались вслед за мной…

Андрей кашлянул.

— Потому что мы тебе доверяем, мамуля, — сказала Оля.

— Конечно, — подтвердил Кирилл, — только все же интересно, почему мы так резко подорвали когти из такого, в общем, гостеприимного дома.

Оля увидела нетерпение Пая.

— Ма! Ты им объясни, а я пока Пая выведу. Я ведь знаю, почему, когда ты говоришь «пошли», надо идти, а когда «побежали» — нужно бежать. А он сидел тут без нас, он давно хочет гулять, правда, Пай?

Пес радостно запрыгал вокруг Ольги, виляя хвостом, девушка взяла поводок.

— Андрей, выйди с ними, будь добр, — сказала Вера и, когда они вышли на прогулку, обратилась к удивленному Кириллу: — А ты посиди и послушай. Есть такая особенность у животных, Андрею, как ветеринару, она знакома, спросишь у него потом. Так вот, они чувствуют приближение каких-то стихийных бедствий.

— Ну, это известно не только ветеринарам! — Зять уселся на кухонный подоконник с сигаретой.

— Правильно, об этом знают даже школьники… Ну-ну, не хмурься. Кошки и собаки чувствуют землетрясение, крысы бегут с тонуш[его корабля, и все такое прочее, — примирительно сказала Вера. — Я говорю немного о другом. Бывают случаи, когда животные чуяли не только природные катаклизмы, но и то, что некий человек — плохой. Одни животные не любят пьяных, другим не нравятся сильно надушенные женщины, третьим…

— Слушайте! — перебил ее Кирилл. — Наш Пай явно не любит Ольгину бабку, Зинаиду. Он в ее присутствии забирается под диван и ворчит. А часто даже лает на нее. Почему, как думаете?

— Видимо, моя свекровь его когда-то обидела, и он это помнит. Но, скорее всего, она его просто не любит, опасается. Может, вообще собак боится. Он это чувствует и отвечает ей взаимной нелюбовью.

— Толково! — констатировал Кирилл. — Вы что-то говорили про стихийные бедствия, я перебил, рассказывайте дальше, интересно.

— Да тут ничего особенно интересного. Просто у меня, как у животных, чующих грозу, землетрясение и все прочее, обострено ощущение каких-то опасностей, неприятностей, болезней, я столько раз убеждалась в этом, что оно меня никогда не обманывает. Теперь просто слепо доверяю этому тринадцатому чувству.

— Почему тринадцатому? — Кирилл вскинул брови.

— Потому что это мое любимое число, чертова дюжина. Число тринадцать для меня счастливое, удачное. Я родилась тринадцатого числа. А тринадцатое чувство не раз предупреждало меня о разных опасностях.

Парень задумался, спросил:

— Это имеет отношение к механизму вероятностного прогнозирования, о котором вы нам рассказывали на пляже? Помните, в тот вечер, когда хозяйка квартиры утонула.