Иван Сербин - Зверь Страница 39

Аид почувствовал, как тугой горячий ком подкатил под горло. Ему стало плохо. Дико закружилась голова, и захотелось лечь. О неудавшейся женитьбе Аида не знал никто. Абсолютно никто. Ни один человек в мире. Кроме страшного незнакомца. Но самое худшее: этот человек говорил правду. Именно так и обстояло дело. Именно так и никак иначе.

— Это вы похитили матрицу? — хрипло каркнул Аид.

— Да. Я.

— Вы один из этих пятерых?

— Может быть. А может быть, и нет.

— Чего вы хотите?

— Того же, чего и ты, — ответил шепот. — Абсолютной, ничем не ограниченной власти. Я хочу почувствовать себя Богом, спасителем человечества. Кристально честным и чистым. А такими бывают только Боги. Правда, в отличие от тебя я не собираюсь загонять своих «детей» в стальную клетку. Напротив. Я дам им то, о чем они мечтали всю свою жизнь. Абсолютную свободу.

— «Гекатомба» создавалась не для этого, — сказал Аид, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Вы — параноик! Маньяк! Сумасшедший!

Человек на том конце провода засмеялся. Смех был тихим и шелестящим, как шорох опадающей листвы.

— Я — параноик? Не-ет. Я совершенно нормален и адекватен окружающему меня миру, — ответил шепот. — Сумасшедший — ты, если до сих пор считаешь, что кто-то, кроме тебя, верил в иное предназначение «Гекатомбы». Хотя я склонен полагать, что и ты не очень-то верил в это. Никому еще не удавалось добиться власти гуманной и справедливой. Ты надеялся опровергнуть принцип, доказанный не одним поколением: мораль плохо совмещается с возможностью повелевать. Власть, а тем более власть абсолютная, предполагает жестокость. Начнем с того, что «Гекатомба» в принципе не слишком моральна, однако ты закрыл на это глаза, посчитав малое зло необходимой платой за спокойствие мира. Но вспомни, всем великим тиранам когда-то приходилось делать первый шаг. И, как правило, они использовали и используют универсальную отговорку: «Я поступаю так исключительно ради людей, ради своего народа». Самое сложное — сделать этот крохотный шажок, заключить первую сделку с совестью. Дальше — легче. Дальше все идет как по маслу. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. В котором, увы, повелителем окажется не Аид. Я достаточно силен, чтобы не лицемерить и говорить о своих намерениях открыто.

— Каковы же они?

— Изменить сумасшедший, стремительно деградирующий мир. Изменить, а не сохранить, как хотел ты.

— И каким же образом вы собираетесь сделать это?

— А каким образом, по-твоему, проще всего освободить человечество от навязанных ему кем-то бездарных правил? Люди, по сути, те же животные. Разрушь их дом, устрой потрясающую по своим масштабам катастрофу. Сними с них гнет цивилизации. Появятся совершенно иные жизненные критерии. Перестанут цениться деньги. Им на смену придут сила, ум, способность добыть себе пищу и сплотить вокруг себя других. Человечество забудет о суетливых дрязгах. Я дам людям шанс начать все сначала. Возродиться из пепла, подобно Фениксу. Пусть человечество поймет и исправит свои ошибки. А я, справедливый и безжалостный Бог, помогу ему в этом.

— Катастрофу? — переспросил, холодея, Аид. — Что вы имеете в виду?

— О-о-о… Существует масса способов. Например, банальная ядерная война. Но это самый крайний, самый грубый и самый примитивный вариант. Куда лучше заставить правительства всех стран вывезти запасы стратегических боеприпасов в одну точку планеты и там взорвать. Последствия такого взрыва можно сравнить разве что со всемирным потопом. Или открыть границы всех стран, а затем активизировать преступность до максимума. Будет очень эффектно. А можно еще устроить жесточайшую диктатуру. Сталин, Гитлер, Пиночет и Калигула в одном лице, представляете? Я еще не решил, что лучше, но ведь у меня масса времени, чтобы выбрать окончательный вариант.

— Вы действительно параноик, — прошептал Аид.

— Все гении по-своему параноики, — философски заметил собеседник. — А тебе известно, что Гадес, Плутон, Орк и Дис уже обсуждали план твоего физического устранения? Ты — не параноик — мозолил им глаза и постоянно нудел о гуманизме и справедливости. Парадокс: тебе вдруг стало стыдно за то, что вы создали «Гекатомбу», — кстати, отличное название, поздравляю, — а они не хотели, чтобы кто-либо мешал им наслаждаться властью в полной мере. Каждый из четверых ненавидел Аида лютой ненавистью, потому что Аид для них — олицетворение дешевой морали. Из-за тебя они не могли бы вцепиться в этот кусок кровоточащего мяса сразу. Им пришлось бы ждать, а ждать они не хотели, тем более сейчас, когда заветная цель совсем рядом — протягивай руку, хватай и празднуй победу. Эти четверо даже назначили дату твоей смерти, а кое-кто пошел еще дальше. Например, Гадес начал подыскивать исполнителей для устранения Плутона, Орка и Диса. В живых остался бы кто-нибудь один. Этот один и стал бы Властелином мира. Ублюдочным божком, полностью соответствующим ублюдочному миру. Так кто же из нас сумасшедший? Похитив «Гекатомбу», я ничего не изменил. Просто приблизил неизбежное.

— Вы лжете! — Аид был смят, растоптан, убит правдой. Или ловкой ложью, слишком уж похожей на правду. Он старательно цеплялся за иллюзии.

— Зачем мне лгать? — равнодушно спросил шепот. — Я говорю чистую правду.

— Для чего вы рассказали мне все это? — задыхаясь, спросил Аид.

— Будучи благодарным, я хочу, чтобы ты знал: люди, заказавшие твою смерть, умерли раньше тебя.

— Вам все равно не удастся осуществить задуманное. Я введу «нулевой вариант», — глухо сказал Аид. — Из компьютеров извлекут наш процессор, и ваш план провалится.

— Уверяю тебя, я сумею заполучить бумаги, — спокойно ответил шепот. — Мне известно, как это сделать.

— У вас ничего не выйдет!

— Посмотрим… — Жнец усмехнулся. — Но если ты окажешься прав и мне не удастся взять документы без твоей помощи, тогда… тогда… — Шепот на секунду смолк, словно человек усиленно искал нужное, единственное решение, а затем вдруг преувеличенно радостно закончил: — Тогда я приду и попрошу их у тебя!

В трубке послышался странный хохот-визг, похожий на шакалий крик. Он становился все выше и тоньше, и вскоре в нем вовсе не осталось ничего человеческого.

Аид крепко зажмурился, задрал голову к потолку и открыл рот. Сердце его было готово разорваться. Старик хотел закричать. Вопль бился в нем, ища выхода, разрывая легкие, обжигая горло, небо, язык. Это был страдальческий, переполненный ужаса крик раненого, загнанного в угол животного. Именно животного, ибо в эту секунду в груди Аида жила только звериная паника, подвластная инстинктам, но никак не разуму. Он отшвырнул трубку, словно это была мерзкая ядовитая тварь, гадина, способная ужалить. Та грохнулась на консоль, но тонкий пронзительный хохот все звенел, достигая слуха старика. И вдруг… все смолкло.

Аид несколько секунд продолжал сидеть с закрытыми глазами, запрокинув голову, чувствуя, как сердце постепенно умеряет свой бег. Пот заливал его лицо, стекал горячими каплями по морщинистой шее на накрахмаленный воротник белой рубашки, оставляя влажные темные пятна. Наконец Аид открыл глаза и медленно выдохнул.

В трубке заунывно «болтались» короткие гудки, чудовище, вынырнувшее из самых страшных кошмаров Аида, пропало. Еще не меньше минуты старик не находил в себе сил пошевелиться. Просто сидел, объятый медленно уходящим ужасом. Решение созревало постепенно, и было оно окончательным и бесповоротным. Он должен уберечь мир от грядущей катастрофы. От этого страшного урода, монстра, психопата, называющего себя Жнецом. Он обязан…

Аид вновь остался один. Раздавленный старик на бескрайней равнине потерянной жизни.

Корсак и Бателли пришли в ГУМ за десять минут до назначенного времени. Они сыто продефилировали до фонтана, болтая на ходу о вещах, совершенно не относящихся к делу.

— Представляешь, — озираясь по сторонам, говорил Корсак, — вчера прихожу с работы домой, а мне жена сообщает: мол, на углу, у соседнего дома, щенки какие-то прохожего убили. Знаешь за что? Он им десять тысяч отказался дать. То ли не было, то ли просто не захотел. Вот они его и запинали. Насмерть, представляешь? Жуть!

— Ради десяти тысяч? Кошмар, — подтвердил Бателли, сжимая в кармане плаща рукоятку пистолета.

— Вот и я говорю, ужас! Куда катится эта страна? Я дочь уже гулять боюсь отпускать! Честно. Все к окну бегаю. Из техникума лично встречаю. С ума сойти. Когда такое было?

— А я давно предлагаю: «сболчивать» отсюда надо. И чем дальше, тем лучше, — развил мысль Бателли.

— «Сболчивать»? — трагически-театрально переспросил Корсак. — Куда? Везде наши! Вез-де! Как тараканы расползлись. В любой стране мира плюнь пять раз — четыре раза обязательно на соотечественника попадешь. Что ж такое-то, в самом деле?

Они остановились у фонтана, покрутили головами.