Владимир Гриньков - Так умирают короли Страница 39

– Посмотрим.

Марина прижалась ко мне. Она была теплой и очень ласковой. Дарила спокойствие и без особого труда делала счастливым.

– Я люблю тебя, – произнес я.

Она даже не пошевелилась.

– Ты слышишь?

Кивнула, но так и не повернула ко мне своего лица. Ее голова покоилась на моей груди, и в какой-то момент я вдруг почувствовал теплую сырость, как будто мне на грудь кто-то брызнул парным молоком. Я резко приподнялся и развернул Марину. Она плакала. Совершенно беззвучно – только слезы катились по щекам.

– Что случилось?

– Ничего, – всхлипнула она и улыбнулась сквозь слезы. – Просто сегодня ты сказал мне это в первый раз.

– Разве это такая уж трагедия?

Она снова улыбнулась:

– Нет. Но я не думала, что когда-нибудь этого дождусь.

– Это так важно для тебя? – изумился я. – По-моему, все было ясно и без слов.

– Ясно, конечно. Но хотя бы ради приличия мужчина сначала говорит, что любит, а уже потом – постель и все такое прочее.

– Мужчины действительно говорят это только ради приличия. Потому что все равно всегда подразумевается постель.

Я говорил насмешливо, стараясь тем самым скрыть собственное смущение и растерянность.

– Так что у нас с тобой, по крайней мере, все искренне, без притворства.

Марина покачала головой.

– Тебе никогда не понять женщин, – прошептала она.

Что правда, то правда. Познав ее смелость и напор едва ли не с первых дней знакомства, я и представить себе не мог, что слова имеют для нее хоть какое-то значение. Склонился над ней и стал поцелуями осушать ее слезы. Она затихла и даже, как мне показалось, перестала дышать.

– Люблю тебя, – сказал я. – Наверное, только сейчас сам это понял.

Просил прощения за собственную толстокожесть.

– Я думал, что все продлится очень Недолго. Побудем вместе и разбежимся. Я уеду.

– Куда? – вскинулась Марина.

– Я не собираюсь никуда уезжать, – пробормотал я, поняв, что проговорился.

Марина выглядела встревоженной. И как ей действительно сказать, что я уеду и это случится очень скоро? От одной мысли о предстоящем расставании мне самому становилось плохо. Она – здесь, я – там. Сначала редкие, раз в месяц, встречи. Очень недолгие и почти случайные. Я стану приезжать к ней на денек, и наша любовь будет сродни воровству. Потом мы будем расходиться все дальше и дальше, как это случается между редко видящими друг друга людьми. И в конце концов у нас не останется ничего, кроме щемящих воспоминаний.

– Я увезу тебя отсюда!

– Куда? – удивилась Марина.

– В Вологду.

– А твоя жена?

Черт, я же сам ей наплел когда-то про жену.

– Я с ней разведусь.

– И что я буду делать в Вологде?

– Жить, – сказал я. – Ты будешь моей женой.

Наверное, она не восприняла мои слова всерьез, потому что засмеялась.

– Нет, – сказала она. – Я не могу быть твоей женой. Только любовницей.

Потянулась ко мне и поцеловала.

– Почему? – мрачно спросил я.

– Я не хочу тебя терять.

– Ты же будешь моей законной супругой.

– И потеряю тебя. Потому что ничто так не убивает любовь, как быт. Когда стираешь мужу носки…

– Я всегда делаю это сам!

– Или стоишь у плиты…

– Тут у меня есть сложности, – признался я. – Но буду учиться и уж без завтрака семью не оставлю.

Марина засмеялась.

– Я не о том, – сказала она. – Я тебя так люблю, что готова все делать сама. И буду делать – с радостью. И год, и два, и три. А потом – это не сразу произойдет, лет через пять, а может, и через пятнадцать, – я вдруг почувствую, что эта моя радость куда-то уходит. Улетучивается без следа. А это не радость улетучивается, Женя, а любовь.

Она приникла ко мне и затихла, как будто воочию увидела, как умерла наша любовь.

– Пусть! – сказал я решительно. – Пусть все умрет через пятнадцать лет! Но если мы сейчас не сделаем шаг навстречу друг другу, то все закончится гораздо быстрее! Уже через неделю. Или через две.

– Почему? – удивилась Марина.

Она не знала того, что знал я. И я понял, что сейчас все ей расскажу. Вот прямо сейчас. Уже даже рот раскрыл. И тут зазвонил телефон. Я снял трубку. На том конце провода был Мартынов.

– Привет! – сказал он. – Ты не спишь?

– Нет.

– Мы арестовали Панова.

– Какого Панова? – опешил я.

– Константина Евгеньевича.

Это было полной неожиданностью для меня. С Константином Евгеньевичем я встречался в первой половине дня, передал ему фотографии и свой паспорт. Ничто не предвещало неприятностей, которые его, как оказалось, поджидали.

– Загорский начал давать показания.

– Так значит – он?! – изумился я.

Панов как главный мафиози заказал Загорскому это убийство. Загорский выполнил заказ. Такая схема в мгновение выстроилась в моем мозгу. Мартынов понял наконец, о чем идет речь, и невесело засмеялся.

– Нет, – сказал он. – С самсоновским делом связь пока не прослеживается. Речь идет о контрабанде культурных ценностей.

– Он же говорил, что все законно, – пробормотал я. – И есть разрешение на вывоз.

– Мы навели справки. Там все липа. Они подделывали документы и по ним вывозили все, что им заблагорассудится. Ты завтра подойди к нам в прокуратуру, дашь показания. Панов ведь предлагал тебе лететь в Германию?

– Предлагал.

– Вот это и напишешь. Что там новенького на работе?

– Ничего, – ответил я, мрачнея. – Большая грызня.

– Деньги? – определил Мартынов.

– А что же еще? Алекперов, руководитель канала, зарегистрировал на себя знак программы и теперь диктует свои условия всем.

– Когда же он успел? – удивился Мартынов.

– Он втихомолку занимался этим, когда Самсонов еще был жив.

– Вот как? – сказал Мартынов.

И я услышал, как изменилась его интонация. Наверное, я сказал что-то важное для него.

Глава 38

Я приехал в прокуратуру вечером. Мартынов ждал меня. У него был вид шахтера, две смены подряд рубавшего уголек. Наверное, он теперь дневал и ночевал на работе.

– Поздновато, – проворчал он.

– Не мог отлучиться. Новый шеф знакомился с нашим коллективом.

– Какой новый шеф?

– Горяев. Занял место Самсонова.

– Ну и как он?

Я скорчил скорбную гримасу. Мартынов понимающе улыбнулся.

– Откуда он вообще взялся?

– До недавних пор продюсировал какую-то программу о членистоногих на сто пятьдесят седьмом канале, – хмыкнул я.

– С таким настроением вы много наработаете, – определил Мартынов.

– Это точно.

Он придвинул мне стул:

– Садись, разговор у нас долгий.

– Чего же так?

– Допрашивать тебя буду. Под протокол.

– Как подозреваемого? – осведомился я.

– Свидетелем ты у нас проходишь. По делу о контрабанде культурных ценностей.

– Значит, всерьез за Панова взялись?

– Всерьез, – кивнул Мартынов. – Ты в чем-то оказался прав, назвав его мафиози. Они целую паутину сплели, и Панов был за главного.

– Они – это кто?

– Там много людей задействовано, Женя. И у каждого были свои четко очерченные обязанности. Одни выясняли, что сейчас ценится и кому можно запродать товар, другие доставали требуемое, попросту говоря – воровали, третьи, как твой Загорский, выполняли роль курьера, перемещающего эти вещицы через границу.

– Неужели Загорский пошел на это? – Я покачал головой. – Может, он просто не знал?

– Он так и пытался это представить, – подтвердил Мартынов. – Не знал, что имеет место контрабанда, документы-то, мол, всегда были в порядке. Но это все отговорки для слабоумных. Расколется в конце концов, никуда не денется.

– Я-то думал, что вы нашли убийцу Самсонова.

Мартынов внимательно посмотрел на меня.

– Связи пока не видно, – признал он. – Но иногда открываются новые обстоятельства, позволяющие взглянуть на дело по-иному.

– Здесь-то что может быть?

– Все, что угодно. Мы отрабатываем сразу несколько версий. Ну, например, почему бы не предположить, что Самсонов каким-то образом был связан с этой контрабандой?

– Самсонов? С контрабандой? Чушь! – уверенно отклонил я эту версию.

Сама эта мысль казалась мне кощунственной.

– А вот ты погоди, – неожиданно мягко не сказал, а почти пропел Мартынов. – У Самсонова ведь крутились огромные деньги. Так? Почему бы не предположить, что он финансировал предприятие твоего Константина Евгеньевича?

– Он не мой! – огрызнулся я.

– Не твой, хорошо. Но все остальное остается в силе – мое предположение о возможной связи Панова и Самсонова.

– Они даже не были знакомы!

– Откуда ты знаешь?

– Мне так показалось.

– Вот видишь – «показалось».

– Да точно я вам говорю! Иногда фамилия Самсонова звучала…

– Где она звучала?

– В разговорах. Когда я, Загорский и Панов иногда упоминали его фамилию. И было понятно, что Константин Евгеньевич и Самсонов лично не знакомы.

– А почему же тогда заходила речь о Самсонове?

– Ну, все-таки такой известный человек. И к тому же мы с Загорским у него работали. Загорский как раз собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал, так Альфред жаловался на него Константину Евгеньевичу…