Владимир Гриньков - Так умирают короли Страница 40

– А тот что же?

– Обещал обломать Самсонову рога.

– Точно? – возбудился мой собеседник.

– Да. Еще в первый день нашего с Пановым знакомства он это сказал.

Мартынов торопливо придвинул к себе чистый бланк протокола.

– Вот видишь, – сказал он и нервно засмеялся. – А говоришь, что никакой связи не улавливаешь.

Я рассказал ему все, что знал: о Константине Евгеньевиче, о Загорском, о Самсонове. Но лично мне в версию Мартынова не верилось. Не мог Самсонов быть связан с этими людьми. Точнее – не могло быть той связи, какая представлялась Мартынову. Я так ему и сказал. Он в ответ только засмеялся:

– Проверим.

За окном было совсем темно, когда наша с ним беседа завершилась и я расписался под протоколом. Этот протокол Мартынов вложил в папку, в которой уже было много-много разных бумаг. Я представил, как эти листики, добавляясь один к другому, множатся и множатся, и уже не разобрать, что где. И в этом беспорядке, в страшной путанице фактов, фамилий и дат корчится бедолага Загорский. Уже не важно, убивал он или нет, это не имеет ровным счетом никакого значения. Только вот эти бумажки и имеют смысл. Я вдруг совершенно четко представил, что такое бюрократическая машина: неистребимое скопище бумажек, каждая из которых – сверхпрочная шестерня огромного бездушного механизма. Человек, попавший меж этих шестерен, обречен. Он будет раздавлен, и ничто не может его спасти.

– Я не верю, что Загорский – убийца! – повторил я.

– Он, значит, не убийца, – поддакнул Мартынов. – Тебя я тоже отбрасываю…

– Спасибо, – вставил я, но он даже не обратил внимания на мой сарказм.

– Вдову тоже выведем из круга подозреваемых – она, как ты утверждаешь, была безутешна и уж ни в коем случае не стала бы лишать человека жизни. Кожемякин, опять же по твоим словам, боготворил Самсонова, так что и о нем забудем тоже. Кто там у нас остается? Демин? По Демину не будет возражений? Ну вот мы и нашли убийцу. Сегодня уже поздно, – Мартынов демонстративно взглянул на часы, – но завтра мы непременно его арестуем.

Он намеренно довел ситуацию до абсурда, чтобы я почувствовал свою неправоту.

– А хотя бы и Демин! – буркнул я, злясь на собеседника. – У него тоже рыльце в пушку. Деньги приворовывал, так что Самсонов даже грозил ему тюрьмой. Демин только сейчас свободно вздохнул, – думал, что теперь будет хозяином программы, да Алекперов оказался покруче…

– Ах да, Алекперов! – вспомнил Мартынов. – Я как раз хотел о нем поговорить. Он ведь действительно замкнул эту программу на себя и действительно начал заниматься этим вопросом еще при жизни Самсонова, у него за спиной. Самсонов что – ничего не знал?

Я пожал плечами:

– Скорее всего – нет. Иначе был бы грандиозный скандал. Он не из тех людей, которые позволяют обходиться с ними некрасиво.

– Вот и я так думаю! Но на что тогда Атекперов рассчитывал?

– Кто смел – тот и съел.

Мартынов замотал головой.

– Э-э нет, – сказал он. – Я сегодня наводил справки, и выяснились очень интересные вещи. На первый взгляд все очень просто. По закону любой, подав заявку, может юридически оформить свое право на что угодно: на новый препарат, на придуманное им для своей фирмы название, на телепрограмму, как в вашем случае. И преимущество имеет тот, кто подал заявку первым, при условии, что нет никого, кто его право на патент оспаривал бы.

– Самсонов не оспаривал, – высказал я предположение.

– Ну конечно! Потому что он даже не знал об алекперовских планах. В итоге Алекперов получил права на программу и даже на ее название. Но я не зря сказал, что только на первый взгляд все просто. Потому что дальше начинают вносить поправки особенности нашей суровой действительности. Во-первых, правовая неразбериха. Во-вторых, наш менталитет, всегдашнее желание судить не «по закону», а «по справедливости».

Мартынов невесело усмехнулся.

– У вас в Останкино уже были подобные случаи, – продолжал он. – Мне рассказывали, что в некоторых программах возникали конфликты, часть коллектива уходила на другой канал и быстренько оформляла свои права на название программы, потому что само название – это уже капитал. Программа выходила лет двадцать, ее знали все, от мала до велика, и, уходя на другой канал, «раскольники» хотели увести за собой и телезрителей. И что?

– Что? – спросил я.

– А ничего. По закону они вроде имели право. А в жизни все обстояло иначе. Программа оставалась за тем, кто вел ее, кто все эти двадцать лет светился в кадре. Ты понял? Те, кто заявил свои права на передачу, формально могли бы потребовать, чтобы конкуренты сменили название. А в действительности всегда получалось так, что им этим правом не удавалось воспользоваться. Сила привычки. Закон буксует, кругом чад и дым – и никаких последствий.

– То же самое могло быть и с Самсоновым?

– Запросто! – убежденно сказал Мартынов. – Хочешь, я скажу, как было бы? Алекперов заявил бы свои права на программу, а Самсонов просто на эти его права наплевал бы. Продолжал бы выпускать свою программу и делал вид, что ничего не происходит.

– Алекперов бы его выгнал.

– И что? – усмехнулся Мартынов. – Самсонов уходит со своей программой на другой канал и работает там – на радость своим новым покровителям и на погибель Алекперову. Что дальше могло быть? – Мартынов поджал губы, раздумывая. – А ровным счетом ничего. Всего два варианта развития событий я вижу. Первый: Самсонов делает свою программу, Алекперов – свою. Алекперовская программа живет месяца три, самое большее – шесть, потом умирает естественной смертью.

– Почему?

– Не могут существовать две однотипные передачи. Одна изначально будет хуже и непременно умрет. А почему именно алекперовская? Да потому, что Самсонов имел очень хорошие позиции в рейтинге и многомиллионную аудиторию. Его невозможно свалить сразу, в одночасье. А людям не нужна битва титанов. Им нужен просто качественный продукт. То, что делает Самсонов, им было знакомо и нравилось. А у алекперовской программы – болезни роста и прочие неприятные штучки. Здесь Алекперов проиграл бы вчистую, так что первый вариант я отбрасываю. Остается еще судебная тяжба, в которой он пытался бы отстоять свое право на программу и задушить конкурента. Но этот вариант еще хуже первого. У Самсонова – слава родителя этой передачи и любовь миллионов. У Алекперова – клеймо стяжателя и едва ли не вора, пытающегося умыкнуть у Самсонова его детище. Ну, и кто выиграет в итоге? Да если бы даже суд признал правоту Алекперова, его программа умерла бы уже на следующий день после вынесения вердикта. Зрители не простили бы ему расправы над своим любимцем – Самсоновым. Выходит, при таком раскладе Алекперову не на что было надеяться.

– Мне кажется, он хотел договориться с Самсоновым, – сказал я. – А оформленные права на передачу – его козырь, если Самсонов будет неуступчив.

– Неуступчив – в чем?

– Я однажды стал свидетелем разговора между Самсоновым и Алекперовым. Алекперов хотел, чтобы наш шеф кое-что подправил в своей передаче.

– Я думал, что Алекперов не вмешивался в эти вопросы.

– Раньше, насколько мне известно, так и было. Но здесь он растревожился из-за рейтингов. У нашей программы начались некоторые сложности. Мы зашатались, и было подозрение, что это неспроста. Причину видели в ошибках, которые Самсонов допускал при разработке сюжетов.

– О чем идет речь?

– Алекперов говорил, что надо бы поменьше злости. Все должно выглядеть весело, как невинная шутка.

– Разве у вас были злые сюжеты?

– В чем-то Алекперов был прав, – признал я. – Если мы показывали идиота, который требует обменять ему сто его рублей на сто долларов и в случае отказа рвет на груди рубаху и требует книгу жалоб, то поначалу-то все выглядит очень смешно, но потом нам шлют письма и обвиняют нас в очернительстве, поскольку мы глумимся над народом, а народ вообще-то не такой.

– Но народ-то действительно не такой, – наставительно произнес Мартынов.

Если бы не его прокурорский тон, я бы смолчал. Но он вывел меня из себя. Потому что покушался на память о Самсонове. Пытался поставить под сомнение то, что тот делал.

– А если народ не такой, то кто же создавал тысячные очереди у контор всевозможных трастов? Кто нес свои сто тысяч, чтобы через неделю получить пять миллионов? Это было добросовестное заблуждение? Или что-то другое?

– Не кипятись, – примирительно сказал Мартынов.

– Самсонов никого не хотел обидеть. Он показывал людей такими, какие они есть. А если это кого-то шокировало, тому надо было прочитать эпиграф к гоголевскому «Ревизору».

По глазам Мартынова я понял, что эпиграф[3] он не помнит, но пояснять ничего не стал – это была моя маленькая месть ему.

– Итак, Алекперов предлагал поменять концепцию, – вернул меня в прежнее русло Мартынов.

– Да. Он пришел к Самсонову и сказал примерно так: рейтинги показывают, что мы в чем-то ошибаемся. Скорее всего, людям хочется чего-нибудь более веселого. Так что дерзай. На что Самсонов ответил: «Что делал – то и буду делать».