Евгений Сухов - Корона жигана Страница 49

Гримерная была заставлена цветами, и их приторно-сладковатый запах щекотал ноздри. На столе перед зеркалом стояли огромные орхидеи бледно-розового цвета. Их ей дарил один милый, симпатичный старичок, который ничего не ждал от дружбы с Ниной, разве что обыкновенного участия. Впрочем, однажды он сумел доказать, что лет сорок тому назад был славным молодцом. Когда она уронила в гримерной губную помаду и наклонилась, чтобы поднять ее, старичок вдруг неожиданно проявил невиданную прыть и сумел заглянуть ей под платье. Тогда Нина сделала вид, что не заметила смелой шалости старичка. А уже на следующий день, в искупление греха, он преподнес ей в подарок золотой перстень с сапфиром. Но больше Нина в его присутствии не позволяла себе таких оплошностей.

Нина посмотрелась в зеркало. Под глазами виднеются легкие морщины. Жаль, год назад их еще не было. Но, видно, все-таки она не так уж плоха, если в нее втюрился прыщавый юнец. А кожа по-прежнему упруга и заставит содрогнуться в любовной тоске не одно мужское сердце.

Цветы лежали даже на столе, закрывая косметику и телефон. Нина взяла охапку хризантем и бережно положила их на столик, после чего подняла трубку.

В заведении имелось три телефонных аппарата: первый находился у директора, вторым пользовался постановщик спектакля, а вот третий, в знак признания ее таланта, был установлен у Нины в гримерной.

И все-таки самым желанным для Нины мужчиной по-прежнему оставался Игнат Сарычев. Помнится, в девичестве она немало понаделала глупостей только для того, чтобы он обратил на нее внимание. И выступление с сольным номером, в костюме Евы, было едва ли не самым ее невинным поступком. Помнится, тогда их труппа произвела немалый фурор. Отдельные журналисты окрестили их модернистами и новаторами в балете.

Теперь все это в прошлом, но воспоминания действовали на нее как хорошее возбуждающее средство. Стоило ей только увидеть Сарычева, как ее рот сам собой уже открывался для поцелуя. А его голос — так это целая поэма, и был он сотворен дьяволом для того, чтобы самую невинную из дев вводить в грех.

Нина помнила номер телефона на память. Когда в трубке раздался приятный женский голос, попросила:

— Соедините меня, пожалуйста, с тридцать пятым.

Через несколько секунд послышалось грубоватое:

— Слушаю.

Такой голос мог принадлежать только черту, стоящему на страже грешников у кипящего котла.

От растерянности она не могла подобрать нужных слов.

— Э-э… мне бы товарища Сарычева.

— Его сейчас нет. Говорите, я передам ему.

Интонации в голосе заметно смягчились. Секунду Нина колебалась, а потом произнесла:

— Сейчас в ресторане «Ноблесс» находится тот, кого вы сейчас разыскиваете… жиган Кирьян.

На несколько секунд в трубке повисло напряженное молчание, потом ее невидимый собеседник поинтересовался:

— Та-ак… Вы звоните из ресторана?

— Да.

— Как мне вас представить товарищу Сарычеву?

— Не надо… Он обо мне знает… Хотя скажите, что это его старая знакомая.

— Хорошо. Выезжаем!

И в трубку ударили короткие нетерпеливые гудки.

Нина удивленно пожала плечами и положила трубку на место. Жаль, ей так хотелось поговорить именно с Игнатом. Она и согласилась на такую «работу» только потому, чтобы встречаться с ним хотя бы изредка.

Нина посмотрела на часы. Через полчаса должен был подъехать еще один ее поклонник — красивый тридцатилетний мужчина, один из немногих ныне, кто имел собственный автомобиль. Самое странное, что он совершенно не пытался соблазнить ее. Даже не напрашивался на чашку кофе. Ну что ж, если его устраивает роль ее личного водителя, тогда не стоит ничего менять.

Неожиданно в дверь постучали. Так скоро? Нина никого не ждала в ближайшие полчаса.

— Входите, — произнесла она слегка растерянно.

Дверь чуть приоткрылась, и в гримерную протиснулся тот самый застенчивый румяный юноша. Выглядел он слегка напряженно и казался очень взволнованным. Теперь юноша напоминал шаловливого гимназиста — любителя подглядывать за барышнями во время гимнастических упражнений.

— Я вам хотел сказать… — голос юноши нервно дрогнул, и он замолчал.

— Ну, говорите, что же вы молчите? — поторопила Нина.

Наряд Нины был из тонкой эластичной ткани и даже при отсутствии фантазии позволял оценить великолепие ее тела. Главный козырь девушки — ее груди. До сих пор они оставались необычайно упругими и являлись предметом ее гордости.

— Понимаете… тут такое дело… — терялся парень.

Нине вдруг пришла шальная мысль: а что, если сейчас отдаться этому милому мальчику. Судя по нерешительности, это будет его первый опыт. И если близость произойдет именно сейчас, то она никогда не сотрется из его памяти.

А какая женщина не мечтает быть единственной!

Нина грациозно поднялась со стула, страусиные перья заволновались, и она сделала навстречу ему два крохотных, грациозных шага. Длинные и тонкие руки гибкими змейками обвили его шею, и девушка произнесла мягким шепотом:

— Милый, нежный мальчик… вы такой смешной… и очень трогательный.

Сейчас их глаза были совсем рядом. Будь кавалер поопытнее, то расценил бы подобное поведение как призыв к более активным действиям. Но вместо решительного поступка он лишь покрывался испариной и потешно сопел.

— Вы меня разочаровали, мадемуазель, — насупившись, твердым голосом произнес юноша. Уголки его губ слегка дрогнули, а лицо, застыв, превратилось в маску.

Юноша вдруг протянул руку. Нина увидела нож с длинным узким лезвием, напоминающий испанский стилет. Собрав на остром кончике мерцание полыхающих свечей, он плавно вошел в нежное женское тело, и на ковер быстрой струйкой побежала кровь.

Следующий удар пришелся в середину груди. Острое жало, больно раздвинув ребра, раскромсало аорту и ушло в булькающее пространство. Нина открыла рот, чтобы закричать, но с ужасом обнаружила, что у нее едва хватает сил, чтобы попросить о помощи.

— Помогите… — прошелестели сухие губы.

Руки безвольно сползли с плеч убийцы, и она, прикрыв ладонями рану, попыталась унять хлещущую кровь.

— Вы меня разочаровали, мадемуазель, — повторил юноша, в его глазах промелькнуло нечто похожее на сожаление.

Слабея, Нина отступила на шаг, слегка покачнувшись, отошла еще на один, попробовала опереться рукой о комод и, не удержавшись, опрокинулась на кушетку.

Кровь залила ноги танцовщицы, блестки перепачкались и померкли, лишь нервно подрагивали страусиные перья.

«Что ты… наделал», — пронеслось в угасающем мозгу девушки, но губы не издали ни звука.

Юноша теперь не казался Нине трогательным гимназистом, перед ней стоял хладнокровный мокрушник. И солистка кордебалета всего лишь одна из его многочисленных жертв.

Парень брезгливо отшвырнул пинком ее ноги в сторону, вытер пальцы о скатерть. Подошел к комоду и с каким-то ледяным спокойствием принялся копаться среди ее вещей. Слабея, Нина видела, как жиган открыл резную шкатулку с музыкой — теперь «Марш славянки» показался ей едва ли не похоронным. Почти с безразличием убийца сгреб ворох драгоценностей, заинтересовался лишь перстенем с огромным синим сапфиром. Поднес к глазам, любуясь преломившимся светом, и так же равнодушно сунул его в карман.

Потом, приподняв шляпу, произнес:

— Извините, мадемуазель, за беспокойство. Не смею вас больше тревожить.

— Помо… — произнесла Нина.

— Помрете? — сделал удивленное лицо жиган. — Если это случится, то мне будет не хватать вас.

Нина сделала отчаянную попытку подняться, но силы оставили ее окончательно. А из-за двери раздавался звонкий голос ее недавнего ухажера:

— Господа! Господа! Мадемуазель Нина просила не тревожить ее. Она переодевается. Имейте совесть, дайте даме привести себя в порядок.

Под ногами что-то негромко треснуло. Сарычев присмотрелся — обыкновенная простенькая бижутерия, какую танцовщицы используют во время выступлений. Золотыми искорками на полу сверкали блестки, было полное ощущение того, что топаешь по догорающему пепелищу. А это что такое? У кушетки крохотными белыми горошинами виднелся просыпанный жемчуг, рядом, на тонкой белой ниточке, еще несколько бусинок. Очевидно, убийца сорвал ее с шеи Нины, и горошинки, падая, отстучали реквием по усопшей.

Нина лежала на кушетке, неестественно подмяв под себя правую руку, голова запрокинулась назад, и страусиные перья, теперь такие нелепые, обломались и торчали из шляпки артистки неприглядным веником. Ее тело уже окоченело, отчего выглядело почти восковым. Трудно было предположить, что совсем недавно оно могло доставлять удовольствие людям.

Нелепо как-то все это. Дико. Стоя у трупа, Игнат чувствовал себя несказанно виноватым. Жаль, что они с Ниной были такие разные, иначе их отношения вылились бы во что-то более серьезное. Хотя к чему теперь запоздалые терзания, к чему травить душу.