Шерриер Кристиан - Не говорите ему о цветах Страница 5

Мне это показалось очень подозрительным. В этот момент мой отец повернулся к кафе, к мужчина тотчас же опустил глаза и принялся за газету. Конечно, он сразу заметил, что она перевернута, и исправил ошибку. Позднее, когда мы сели в наш старенький «пежо», сквозь заднее стекло я увидел, что он быстро поднялся и поспешил к серой малолитражке, стоящей возле церкви. Отец торопился вернуться домой и вел машину очень быстро, так что я потерял этого человека из виду. Вероятно, он на своей колымаге не смог за нами поспеть.

Дома я не находил себе места и беспрестанно раздумывал о происшедшей трагедии. Смерть Жюльетты не была случайной, я не мог представить себе, что она упала с утеса оттого, что у нее закружилась голова. Мы неоднократно ходили с ней в горы, она обожала лазать по скалам и карабкалась по ним, как дикая козочка. Как-то мы совершили экскурсию в Пиренеи, с тех пор я стал звать ее альпинисткой. Нет, абсолютно исключено, что это был несчастный случай. Я не помню, чтобы она страдала головокружениями. Когда мы влезали на вершину, мне было страшновато, а она ничуть не боялась, чему я всегда завидовал. Однажды, когда подо мной обвалился кусок скалы, и я повис на руках, именно она подобралась ко мне и бросила спасательную веревку… В тот вечер, когда она упала со скалы, Урсула мне рассказала, что утром того же дня Роберт разбил все ее ожерелья из ракушек.

Понимаете, господин комиссар, раковины для Жюльетты были тем же, что и цветы для моей матери. В них была вся ее жизнь. Из-за этого она меня немного раздражала. Вечно рылась на пляже, чтобы пополнить свою коллекцию, хотя я должен признать, что ожерелья были действительно красивые. А Роберт все разбил молотком.

Тогда я подумал, не покончила ли она жизнь самоубийством. И спросил мнение доктора Комолли. Тот пожал плечами и ответил, чтоб я оставил эти глупые мысли. А ведь именно доктор делал вскрытие и давал разрешение на похороны. Он не нашел ничего ненормального.

В нашем доме не я единственный сомневался в случайности смерти Жюльетты; сомневалась и моя мать. Как-то утром я шел сзади нее по саду. Она остановилась возле клумбы гераней и начала работать огромным секатором. Вероятно, цветы предназначались Жюльетте, ибо украшение могилы своей дочери внезапно сделалось главным делом в жизни моей матери. Теперь она без конца задавала вопросы такого рода: как я отношусь к бегониям и горшкам с азалиями.

Итак, этим утром моя мать срезала герани и каждому цветку, который осторожно зажимала в руке, она говорила: «Нет, нет, конечно, это не несчастный случай!» Временами она поглядывала сквозь ветви рододендронов на прогулочную дорожку, на стариков на своем посту, и тогда ее лицо искажалось гневом. Без сомнения, для нее все было ясно: виновны старики, замыслившие чудовищное преступление против нее, ее семьи, сада.

И первой жертвой этого преступного замысла стала Жюльетта.

— Мне кажется, смерть вашей сестры не очень-то отразилась на ваших родителях, — заметил Фонтанель.

— Действительно, это странно, господин комиссар, и когда я думаю об этом, сам удивляюсь, как быстро забыли Жюльетту. Мать вскоре опять с головой ушла в сельскохозяйственные страсти или исчезала из дома, и никто не знал, где она пропадает. А отец по-прежнему просиживал в своей комнате, изучая фараонов. Только он стал еще более замкнутым, чем обычно. Совсем редко он спускался к столу, а когда приходил, чувствовалось, что делает это из-за Урсулы. Антуан и Раймонд чуть-чуть погрустили по поводу смерти Жюльетты и вновь начали радоваться жизни, играть и веселиться, как раньше. Отец больше не подходил к лодке, и тогда ею завладели близнецы. Каждый день они отправлялись в длительные прогулки по морю. Урсула давала им деньги, чтобы они покупали себе все необходимое, Концепция готовила еду в дорогу. С самого утра они исчезали и возвращались лишь вечером, что всегда можно было угадать по взрывам смеха в коридоре. Роберт же, казалось, вообще ничего не понял и ходил теперь за Урсулой, как собака.

Может быть, только я принял близко к сердцу смерть сестры. Когда она еще была жива, я был не очень-то внимателен к ней. Вы уже знаете, как меня раздражала ее страсть к раковинам. Но теперь я бесконечно терзался, что за всю ее короткую жизнь уделял ей так мало внимания.

Но потом, вы знаете, как оно бывает, красота Урсулы, ее глаза, улыбка постепенно затмили горе, и я стал мало-помалу забывать о смерти сестренки. Иногда все же она возникала в моей памяти с печальным и почти бескровным лицом. Но почти всегда передо мной была эта немка в романтических одеждах, и рука ее была такой нежной и прохладной, когда она касалась моей руки.

Урсула коснулась руки Жан-Клода и наградила его ослепительной улыбкой.

— Что вы собираетесь делать сегодня после полудня? — спросила она.

— Заниматься. Ведь в сентябре я буду сдавать вступительные экзамены в политехнический. А у вас нет экзаменов?

— Нет, я уже давно бросила занятия.

— А я считал, что… Разве вы не говорили моей матери, что учитесь в университете?

— Разве я это говорила? Не помню. Не знаю… Может быть, я просто хотела произвести впечатление на ваших родителей.

Вид у нее был очень смущенный, как будто она совершила непростительную ошибку. И сразу бодро сказала: «Оставим этот скучный разговор. Я считаю, что вы слишком много занимаетесь. У меня идея! Пойдемте в комнату вашей матери. Я вам поиграю, мы ведь договаривались. Ну, что же вы, идемте», — повторила она, дергая его за руку.

— А мать… — пробормотал он.

— Она ушла и сказала мне, что вернется лишь часам к шести.

— А дети?

— Роберт спит, близнецы уехали на лодке вашего отца. Естественно, он ничего не знает. А Жюльетта… — Урсула сделала паузу, опустила глаза и совсем тихо прибавила — Она умерла.

Рука Жан-Клода судорожно сжалась. Тогда она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Пойдем же, — уже властно потребовала она.

Они поднялись по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Ведь надо было не разбудить Роберта и не привлечь внимания Жака Берже.

Жан-Клод очень волновался. У него было такое ощущение, будто они совершают что-то недозволенное. Они подошли к комнате мадам Берже. Дверь была заперта на ключ.

— Пустяки, — весело сказала Урсула, — вот он.

— Но… где вы его нашли?

— Да ваша мать всегда кладет его в корзинку для рукоделия.

— Не знаю, ведь это…

— Да идемте же, — повторила девушка, открыв дверь.

Комната была погружена в полумрак, слабый свет едва проникал сквозь плотные шторы. Урсула отдернула их и стала осматривать помещение, скорее похожее на оранжерею. Срезанные цветы и комнатные растения были повсюду. Ночной столик украшала ваза с огромным букетом гладиолусов. В углу стоял рояль, покрытый чехлом. Жан-Клод подошел и открыл его.

— Сыграйте что-нибудь, Урсула. Только не Шопена, и не ударяйте слишком сильно по клавишам.

— Подождите минуточку, — сказала она, продолжая рассматривать комнату. — Ваша мать говорила, что у вас много семейных фотографий. Вы знаете, где они лежат? Покажите, пожалуйста, мне, я так люблю их рассматривать.

— Нет, что вы! Не стоит рыться в…

Урсула подошла и прижалась к нему. Жан-Клод покраснел. Он не знал, что делать со своими руками. В конце концов, осмелев, он обнял девушку за талию. Почувствовал выпуклость ее бедер, упругость груди. Он вдыхал запах ее кожи — запах свежести и солнца. Он почувствовал, что у него кружится голова.

— Жан-Клод, ну пожалуйста.

— Хорошо. Думаю, что они в комоде. Мама мне показывала в воскресенье, когда перебирала фотографии Жюльетты. Но только надо, чтобы она ничего не узнала.

Урсула сразу отодвинулась от него. Жан-Клод почувствовал укол в сердце. Он открыл ящик, стараясь ничего не разворошить, и на дне нашел большой коричневый альбом. Он протянул его Урсуле, и она тотчас схватила его и устроилась на кровати.

— Осторожнее, не помните покрывало, а то как бы мать не заметила следы пребывания в своей комнате… Вы ведь знаете. Разразится страшный скандал.

Девушка рассматривала фотографии. Она зажгла лампу, чтобы лучше видеть. Внезапно она слабо вскрикнула.

— Скажите, кто это?

— Да это же отец, — ответил он, бегло взглянув поверх ее плеча.

И добавил: «Это очень давняя фотография, отец с тех пор совсем изменился. Я сам не узнал его, когда мать показывала этот снимок».

Урсула поднесла фотографию к глазам. Казалось, что она была просто очарована ею. Человек на снимке, казалось, имел мало общего с Жаком Берже. У него были густые волосы, твердый взгляд и упрямо очерченный подбородок. Лицо волевого человека. Чувствовалось, что этот человек привык отстаивать свое мнение и отдавать приказы. Под снимком внизу чьей-то рукой было написано: Люшон 1946 год. Быстро, так что Жан-Клод не смог ей помешать, Урсула сунула фото в вырез платья.