Шерриер Кристиан - Не говорите ему о цветах Страница 6

— Что вы сделали! — вскричал Жан-Клод. — Положите фотографию в альбом. Ведь вы прекрасно знаете, что мама сразу заметит ее исчезновение, — и он шагнул к девушке. К несчастью, снимок был в таком месте, откуда он не решился его достать.

— Да успокойтесь же, я верну его, не сомневайтесь. А сейчас дайте я сыграю.

Она села на вращающийся табурет, вскинула голову, как бы ища вдохновения. И внезапно пальцы ее быстро забегали по клавишам. Необычайная и пленительная музыка заполнила комнату. Музыка нежная и печальная. Она вызывала образы иной эпохи: старинные замки и блестящие кавалькады в лесах.

Урсула покачивала головой. Губы полуоткрылись и самый кончик языка был высунут между зубами, что придавало ей вид прилежной ученицы. Жан-Клод погрузился в грезы. Ему казалось, что никогда он не слушал ничего прекраснее.

— Что вы играли? — спросил он, когда она кончила.

— Представьте, это французский композитор — «Таинственные баррикады» Франсуа Куперена. Вам понравилось?

— Ужасно.

— Мне тоже. Я могу эту вещь играть бесконечно.

— Прошу вас, тогда сыграйте еще раз.

И снова ее пальцы побежали по клавишам, и снова Жан-Клод был во власти музыки. Но вот все кончилось. Урсула поднялась и взглянула на часы.

— Думаю, пора уходить. Боюсь, как бы внезапно не вернулась ваша мать.

Девушка была так близко от Жан-Клода. Тогда он сделал то, что никогда бы не осмелился сделать раньше. Он обнял ее. И совершенно забыл о своем безобразном пятне, о своей робости, забыл даже о том, что тайком пробрался в комнату матери. Весь мир был заключен теперь только в Урсуле. А она тоже прильнула к нему, положив голову на его плечо, и ее волосы касались его щеки. Вдруг ее мягкое податливое тело напряглось, словно стало деревянным. Она с силой оттолкнула Жан-Клода. Это произошло так неожиданно, что он пошатнулся и задел ночной столик. Ваза с гладиолусами с ужасным грохотом упала на паркет и разбилась вдребезги. В этот самый момент открылась дверь, и смущенный Жан-Клод увидел свою мать. Мадам Берже, неподвижная, полная отчаяния, стояла на пороге и созерцала поверженные гладиолусы, разбросанные в беспорядке фотографии, ужасно смущенного сына и красную от стыда немку. Ее лицо исказила невероятная мука, она еле добрела до кресла, рухнула в него и, обхватив голову руками, начала беспрестанно повторять: «Господи, господи…» Жан-Клод и Урсула бросились вон из комнаты.

Пока Урсула музицировала перед Жан-Клодом в комнате мадам Берже, Жак Берже работал в своем кабинете. Он был занят расшифровкой текста иероглифов, снятым на большую фотографию. Иероглифы были высечены на камне, который Аменофис-Ахенатон принес в дар богу Солнца. Жаку Берже удалось расшифровать текст, и он восхитился, насколько это красиво. Тем более, что откуда-то проникала нежная и печальная музыка, околдовывающая душу. Он испытал странное волнение, поднялся из-за стола, подошел к окну и, скрестив руки на груди, остался там, тревожно и смятенно вглядываясь вдаль.

Перед его глазами был цветущий сад и за ним море. Жизнь казалась сложной и неимоверно запутанной.

Внезапно, застилая сад и море, как на экране немого кино, возникла картина: огромный зал, какой бывает лишь в старинных замках. Высокие потолки, громадные оконные проемы, сквозь которые виднелся заросший старинный парк. В центре зала за роялем сидит женщина. У нее длинные светлые волосы и прозрачная кожа. Вглядевшись, можно заметить, что она беременна. На рояле в рамке стоит фотография. На снимке изображен он сам, Жак Берже.

Странно, но когда он видит все это, в нем поднимается волна неуемной радости. Ему на глаза попадается серия старинных портретов на стенах, вероятно, воинов, судя по изобилию оружия. В этой портретной галерее имеется какой-то диссонанс, и, вглядевшись пристальнее, он замечает, что один портрет висит очень странно: вверх ногами. Пока Жак Берже размышляет над этой странностью, музыка, уже единожды прервавшаяся, исчезает окончательно. И картина мутнеет и вскоре тает без следа. Перед глазами снова сад и море. Жак Берже глубоко вздохнул, прошелся по комнате и вышел в коридор.

Там он наткнулся на жену, склоненную перед дверью своей комнаты и пытающуюся что-то разглядеть в замочную скважину. В тот же момент он услышал приглушенный шум борьбы и сразу за этим страшный грохот бьющегося стекла. Он увидел, как его жена вздрогнула, горько вздохнула и вошла к себе. Из комнаты выскочила немка и Жан-Клод. Дойдя до конца коридора, Урсула обвила рукой талию Жан-Клода. Прижавшись друг к другу, они спустились по лестнице… Сгорбившись больше обычного, Жак Берже медленно вернулся за свой рабочий стол. Он сел и долго еще сидел неподвижно. Он был похож на старую меланхолическую хищную птицу.

— И вот после этой сцены, господин комиссар, я второй раз увидел человека с шарфом. Мы выбежали из дома вместе с Урсулой. Ей было очень неловко, что из-за нее разбилась ваза, и она все время извинялась. Было, наверное, часов шесть вечера. Мы решили прогуляться по центральным улицам. Я был на десятом небе от счастья. Урсула привлекала всеобщее внимание. Надо сказать, господин комиссар, что она была одета совсем не по моде — в длинное коричневое платье с перламутровыми пуговицами, но оно делало ее еще более женственной и восхитительной.

Мне казалось, что никогда она не была такой красивой. Встречные переглядывались и шушукались, глядя на нас. Но это ничуть не мешало мне любоваться ею. Понимаете, было что-то такое в ее походке, что придавало ей царственный вид.

И эта прелестная девушка, на которую все вокруг обращали внимание, не замечала никого, кроме меня. Мужчины подмигивали ей, улыбались, присвистывали, а Урсула полностью их игнорировала. Она слушала только меня, громко смеялась, когда я рассказывал какую-нибудь забавную историю, иногда посматривала на меня так, что у меня сладко ныло сердце. Я был так счастлив, я торжествовал: это был реванш за все мои неудачи в прошлом! Пожалуй, отдаленно это напоминало состояние, когда в лицее лишь мне одному удавалось решить сложную задачу. Кстати, когда мы шли вот так, прижавшись друг к другу, нам повстречался Перрюшо.

Перрюшо, господин комиссар, это центральный нападающий нашей футбольной команды. Он учился в моем классе и никогда не упускал возможности поиздеваться. Перрюшо всегда называл меня «пятнистый» и, когда мы играли в футбол, посылал мяч с такой силой, что обязательно сбивал меня с ног.

А тогда, увидев меня с Урсулой, этот верзила застыл как вкопанный с открытым ртом. Он даже не улыбнулся, а только бессмысленно таращил глаза. Да, он был просто сражен. Потому что его девушка была толстой и неуклюжей, с волосами, как пакля, и ни в какое сравнение с Урсулой не шла. Можете мне поверить на слово!

Во время нашей прогулки меня смутило одно происшествие. Сейчас я объясню. На углу улицы Клемансо и бульвара Фронт-де-Мер обычно торчит фотограф. Да вы наверняка знаете этого бородатого югослава. Когда мы подошли, он решил нас сфотографировать. Поведение Урсулы меня страшно удивило: она закрыла лицо руками, начала топать ногами и просить, чтобы я запретил югославу нас снимать. Мне ужасно хотелось иметь этот снимок, я принялся ее упрашивать. Но девушка так настаивала, что пришлось подойти к фотографу и сказать, что мы придем к нему в другой раз. А он ответил, что уже снял нас и протянул мне талон, который я быстро спрятал под курткой, чтобы не увидела Урсула. Потом я подошел к ней, она все еще закрывала лицо руками. Я успокоил ее и сказал, что все улажено. Наконец-то она отняла руки от лица, повернулась спиной к югославу, и мы заспешили домой, потому что Роберт должен был вот-вот проснуться.

Мы подошли к вилле, и вот тут я его снова заметил. Человек в шарфе сидел неподалеку от стариков и смотрел на фасад нашего дома. Я обернулся к Урсуле и рассказал ей, что произошло в день похорон Жюльетты. Она страшно перепугалась, схватила меня за руку, и я почувствовал, как она дрожит. Не говоря ни слова, девушка долго рассматривала этого человека. Потом она начала сбивчиво говорить мне, что надо обязательно узнать, кто это такой, и почему он за нами следит. Возможно, это преступник, поэтому нужно все о нем разузнать.

Я был очень горд ее доверием и заверил, что она может на меня рассчитывать. Урсула вернулась на виллу, а я остался на бульваре, разглядывая человека с шарфом. Он был так же тепло одет, как и в прошлый раз. В тот же мятый серый костюм, пуловер и галстук с засаленным узлом. Он курил сигарету за сигаретой.

Чтобы он не заметил меня, я зашел в магазин и там купил какую-то мелочь. Когда я вышел, он шел по бульвару, и у меня пробежала дрожь по спине при мысли о том, что мог его упустить. Я стал за ним красться. Больше всего меня пугало, что он сядет в машину, и тогда уж я точно его потеряю. Но, на мое счастье, этого не случилось. Человек шел довольно быстро и изредка поглядывал на часы, как будто боялся опоздать на свидание. Он даже остановился перед мастерской часовщика сверить время. Часовщик со смущенным видом посмотрел на сотни часов и будильников. Все они показывали разное время. Сквозь стекло мастерской я видел, как часовщик беспомощно развел руками. Человек с шарфом вышел и ускорил шаги. Но вскоре опять пошел медленнее, казалось, он смертельно устал, и мне было легко его преследовать. Я слышал, как он болезненно кашлял. Каждый раз, когда он кашлял, то задыхался и туже наматывал шарф на шею.