Сергей Трахименок - Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] Страница 50

„Нашли дурака“, — подумал Корж, а вслух сказал:

— Ребята, я чужого никогда не брал и сейчас не возьму.

— Ну кто говорит о чужом, Павел? — ласково наезжал тот, что сидел сбоку. — Ты же сам грозился замочить убийцу.

— Где и когда?

— В госпитале, у нас есть показания свидетеля, завтра их тебе следователь покажет.

— Нет у вас такого свидетеля.

— Почему же, Паша?

— Потому что я даже в госпитале ничего подобного не говорил.

— Ну вот, ты уже и писаному не веришь.

— Ни писаному, ни сказанному…

— Ну, Паша, мы к тебе по-хорошему, а ты вот как…

— Не надо, ребята, — сказал Корж, — это лишнее, не тратьте время и не говорите, что вы считали меня мужиком, а я, оказывается, море поджег…

— Какое море? — переспросил тот, кто сидел напротив.

— Обское, — ответил Корж, — здесь другого нет, не то, что у вас…

— А где это у нас, Паша? — спросил тот, что помощнее.

— В Москве, — коротко ответил Корж.

— Ну вот, — изумились оба приезжих опера, которых начальство, видимо, убедило в абсолютной секретности их миссии в Н-ске.

— Ну ладно, Паша, — опять почти ласково начал тот, что сидел сбоку, — мы же знаем, тебе позвонили, ты поехал и замочил Марущака.

„Так, они знают о звонке. Значит, один из телефонов, либо мой, либо абонента был на контроле. Хорошо, что я сразу позвонил Кроеву. Но Кроева сейчас трогать не надо. Что этим ребятам из столицы какой-то Кроев. А вот для следователя его надо приберечь“.

— Мне действительно кто-то звонил и назвал имя Марущака, но это было около одиннадцати.

— А точнее?

— Точнее не знаю.

— Ну, Паша, мог бы посмотреть на часы, ведь ты знал, что тебя будут опрашивать и допрашивать, чего же ты не подготовился? Говорят, ты такой опытный опер… Так сколько?

— Около одиннадцати…

— Ага, а потом ты поехал в гостиницу…

— Полетел в гостиницу, потому что я не мог доехать туда и вернуться обратно менее чем за час, а вы приехали за мной через полчаса.

— И все же? — опять начал свою волынку тот, что помощнее. — Почему тебя видели в десять часов в подъезде?

— Все, ребята, — ответил Корж. — все, что нужно для розыска, я вам сообщил. Остальное не моя забота. Я теперь не сыскарь, а задержанный. Больше от меня вы ничего не услышите.

— Ладно, — тоном того, что сидел сбоку, сказал тот, кто сидел напротив, и поднялся из-за стола.

Он подошел к Павлу вплотную и почти ласково произнес:

— Тогда все, мы на некоторое время прервемся, но ты, Паша, помни о козыре. Он у нас до сих пор в рукаве. Помни… И до десяти вечера постарайся нас вызвать или взять у дежурного бумагу и написать все, как было. Не опоздай, Паша, а то мы тебя козырем по твоей жалкой картишке ка-а-а-к…

Корж снова оказался в камере. Он улегся на топчан и стал думать.

„Что ему могут предъявить для обвинения в убийстве Марущака? Почти ничего. Хорошо, что он сразу почувствовал подвох в звонке и не ошибся. Только бы Кроев не подвел. Так… если завтра вызовут к следователю, нужно хорошо подготовиться. Не сказать лишнего, чтобы не было дополнительной проверки и одновременно нужно сделать так, чтобы показания не были слишком правильными: это тоже подозрительно. Можно даже продумать и дать несколько мелких неточностей так, чтобы картина была более реальной. Это для следователя, а что для ребят? А ничего. Все то же. Правда, они говорили о каком-то козыре, но это может быть обычный оперативный понт, а может, и не понт. А если не понт, то дела мои плохи. Но будем надеяться“.

Корж свернулся калачиком на топчане и постарался уснуть. Но эту ночь он спал намного тревожнее, чем первую.

Проснувшись в очередной раз от холода, он, к ужасу своему, заметил, что дверь камеры приоткрыта.

„Вот он — козырь, а ты не верил“.

Он вскочил на ноги, приблизился к дверям. В коридоре было тихо, видимо, была глубокая ночь. Он долго стоял рядом с отрытой дверью, прижавшись к стене, пока не почувствовал, что в коридоре никого нет. Он выглянул из камеры: дверь в дежурку в конце коридора была тоже приоткрытой, и оттуда в коридор падал косой луч света.

„Если этот проход к нему сделали для крутых ребят, желающих отомстить за Марущака, то в дежурке не должно быть никого“.

Осторожно ступая по грязному бетонному полу, шел он к этой двери, чтобы прояснить обстановку. И опять перед дверью постоял некоторое время, пока каким-то шестым чувством не понял, что там никого нет. Он выглянул из-за двери, и волосы его стали дыбом. Чутье не обмануло его. В дежурке не было никого живого. Дядя Вася-поросенок лежал на столе лицом вниз. И не надо было быть экспертом, чтобы понять, что он был удушен, причем удушен шнурком от ботинка Коржа…

„Вот он — удар козырем по моим жалким картишкам. Если я останусь здесь, то меня пристрелят при пресечении моего очередного убийства, если попробую бежать — при попытке к бегству. Да, это козырный туз, и выше его карты нет. Но во втором случае есть шанс“.

Корж открыл задвижку внешней двери ИВС, поразившись тому, как могли выйти наружу организаторы акции. Теперь надо было пробежать двор до входных железных ворот. Корж знал, что во дворе почти не осталось целых лампочек освещения, и это ему на руку.

Под воротами уже с месяц как провалился асфальт и можно протиснуться, если, конечно, до этого его не пристрелят при той самой попытке…

Он приоткрыл дверь и наугад побежал к железным воротам. На его счастье здесь все получилось удачно: перед воротами он споткнулся на неровностях асфальта, упал и прокатился под воротами прямо на улицу. Полежав некоторое время на асфальте, он поднялся и, как ни в чем не бывало, направился прочь. Было довольно холодно, и он это почувствовал, стоя без ботинок на земле. Делать было нечего, Корж согнул руки в локтях и побежал. Уже подбегая к дому 74 по улице Крылова, он вспомнил, что ключ остался в дежурке. Но ему повезло. После обыска его коллеги забыли закрыть форточку, и он проник в собственную квартиру через нее. Задернув шторы, Павел включил свет и остолбенел: кухонный стол был почему-то в комнате. Но мало того — на нем лежал тот самый пистолет Макарова, который… а, впрочем, это мог быть другой пистолет… Плохо соображая, что делает, Павел подошел к столу и протянул руку.

Здесь с ним опять произошло раздвоение. Равнодушная половинка толкала его посмотреть пистолет, а половинка-аналитик кричала, чтобы он этого не делал.

Он взял пистолет в руки, перевернул его левой стороной, чтобы посмотреть номер…

— Что и требовалось доказать, — раздался знакомый голос мощного московского коллеги.

„Идиот, — пронеслось в мозгу, — тебя так технично купили. Теперь ни один следователь не станет сомневаться в том, что ты застрелил Марущака, поскольку на Макарове останутся твои пальчики, а сам ты вряд ли уже что-либо сможешь сделать, поскольку будешь убит при попытке оказать сопротивление сотрудникам уголовного розыска, сидевшим в засаде в твоей квартире“.

Как только Корж осознал это, раздался выстрел. Его согнуло пополам, и он упал на пол. Из открытой двери по полу тянул сквозняк, Павлу стало холодно, и он проснулся… Сообразив, что все это только сон, он нисколько не обрадовался, а стал прыгать по топчану, чтобы согреться. Мутный свет стал пробиваться сквозь окошко с решеткой. Значит, скоро утро, а там и новый день в изоляторе временного содержания.

— Сколь узок мир, — произнес Корж, входя в комнату для следователей и видя за столом Пряхина, — сколько лет, сколько зим?

Пряхин был явно смущен и начал свою речь с того, что по-человечески понимает поступок Коржа.

— Ох уж эти юристы, — сказал Корж, — понимают поступок. Да надо же называть вещи собственными именами. Это не поступок, а преступление, во-первых, а во-вторых, я к нему никакого отношения не имею. Я об этом вчера сказал коллегам и повторю это сегодня.

— Ну, хорошо, — ответил следователь. — Начнем работать. Фамилия, имя, отчество?

— Скажите теперь, — обратился Корж к следователю, когда он закончил заполнять шапку протокола, — в качестве кого я допрашиваюсь?

Пряхин еще больше смутился.

— Вы задержаны по подозрению… — начал он.

— По подозрению в убийстве какого-то мафиози? — Да.

— Прекрасно, статья 122 уголовно-процессуального кодекса гласит, что задержанным может считаться лицо, застигнутое на месте преступления: тот, на которого очевидцы укажут, как на человека, совершившего преступление, и когда на нем, его одежде или в его жилище будут обнаружены явные следы преступления.

— Я знаю это прекрасно, — ответил Пряхин.

— Тогда скажите мне, уважаемый коллега, кто указал на меня как на лицо, совершившее преступление? Какие явные следы преступления были найдены на мне, моей одежде и в моем жилище?

— Павел Артемович, мы до этого еще дойдем.