Сергей Трахименок - Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] Страница 58

— Ну что вы, Егор Афанасьевич, вам самому еще работать и работать, да и рановато мне на это место.

— Правильно, — сказал удовлетворенно Бородавкин, — на это место рановато. А вот место одного из замов точно ваше… Это я вам, как самый старый работник прокуратуры, говорю. А я, батенька, за свою жизнь ни разу на ошибался.

— Да стоит ли об этом…

— Стоит, стоит. Саша, позволь мне тебя так называть. Чтобы сделать карьеру, не нужно быть семи пядей во лбу, и видеть дальше других. Конечно, нужно быть впереди других, но очень не намного… на полноса. Но и это не главное. Главное в том, что ты не должен причинять беспокойства начальству, то есть тем, кто, в конце концов, решает твою судьбу. Вот ты — следователь — хорошо работаешь, но повышение ты получишь только тогда, когда начальству с тобой будет спокойнее, чем с другим таким же хорошо работающим следователем. Ты сейчас на полноса лучше своих коллег и находишься в резерве на выдвижение. Но ты там не один. А выдвинут будет тот, с кем начальству сподручнее работать, то есть более послушный и не причиняющий беспокойства. Потому что, не приведи Господи, работать с правдолюбцами и защитниками истины. Ясно?

— Ясно, Егор Афанасьевич, но о чем речь?

— Саша, — еще более доверительно произнес Бородавкин, — ты уж меня извини. Но я сердцем чую, что Корж написал письмо не только нам, но и еще оставил послание для тебя. С маньяками так бывает, они, как шахматисты, все на несколько ходов вперед рассчитать могут.

«Почти как ты», — подумал Кроев.

— Он мог, конечно, написать в газету, это сейчас модно, но кто поверит письму в газету. Сейчас туда столько шизофреников пишут. Газеты сами себя дискредитировали в глазах обывателя, и грош цена их публикациям. А вот если информация будет исходить от государственного чиновника, да еще такого, как ты, это совсем другое дело. Ты баллотировался в Верховный Совет России…

— И все же, Егор Афанасьевич, нельзя ли покороче.

— Ой, молодежь, все бы короткую дорогу искали, ну да ладно, можно и покороче. Оставил Корж письмо?

— Оставил.

— Саша, отдай его мне.

— Не могу обещать.

— Как?

— А вот так.

— Ну… Саша, не ожидал от тебя. Ты не шутишь?

— Нисколько. Дело в том, что это письмо мне.

— Саша, это письмо не только тебе, дело в том, что Корж…

— Видите ли, дело не столько в Корже, хотя и в Корже тоже. Он не хотел, чтобы имя его трепали, во-первых, во-вторых, он не хотел, чтобы из-за него пострадал человек.

— Саша, в этом деле нет доказательств, и наша совесть будет чиста. Человека этого не осудят, а остальное нас не касается. Знаешь, вор вора бьет — сокращает преступность. Так что, Саша, это не наша с тобой забота, они сами разберутся. Отдай письмо. Прошу тебя — не порть себе карьеру.

— Не знаю, не знаю, мне как-то не хочется делать это. Я не хочу, чтобы Корж являлся ко мне во сне и укорял, что я не выполнил его просьбы.

— Саша, что за бред ты несешь? Ты — атеист, материалист. Ты же понимаешь, что сразу подставляешь таких людей, как начальник управления, и нас. Что ты выиграешь? Ничего. Конечно, может подняться шум, но его хватит на одну неделю, а неделей жизнь не заканчивается.

— Мне надо подумать.

— Саша, да что тут думать, тут, как в старом анекдоте, прыгать надо.

— Мне надо подумать.

— Хороши, Саша, подумай, хорошенько подумай. Я тебя не тороплю, но не тяни с раздумьями. Ой не тяни…

Кроев вышел из здания прокуратуры, сказал водителю служебной машины, чтобы он ехал домой, а сам пошел вверх по центральному проспекту.

Был обычный зимний день. Темнело, и в январских сумерках сугробы казалось синими, это придавало им дополнительную непривлекательность и холодность. Как бывший следователь, Кроев ассоциировал синий цвет с трупами и, глядя на причудливые формы вершин снежных гор, поеживался.

Кроев не был на похоронах Коржа, если то, что собрали в гроб, можно было назвать Коржом. Павла хоронили его бывшие подчиненные, но не потому, что хотели отдать ему последний долг, а по просьбе начальства, которое знало, чем дольше не будет похорон, тем дольше будут идти разговоры о случившемся.

Александр миновал здание областной администрации, большой гастроном, зовущийся в народе «Под часами», кинотеатр, еще один гастроном и вышел к оперному театру. На лавочках в театральном сквере никого не было. Кому в голову придет сидеть на лавочках в середине зимы. Кроев смахнул снег с края одной из них и сел.

Всего несколько месяцев назад он был здесь с Коржом и злился, потому что не любил эти конспиративные встречи. И вот Коржа нет. Кроев вспомнил их первое совместное дело, когда они в Кедровке брали Петьку Смальченко, убившего заведующего клубом. Вспомнил, как расследовали пожар в Приозерном. Да сколько еще было дел и в Кедровке, и в Н-ске. И Кроеву вдруг представилась Фемида, что была на картине в вестибюле юридического института. Баба с завязанными глазами. На одной чаше весов у нее Корж и его просьба, на другой благополучие Кроева, уважение коллег, возможное повышение по службе.

В конце аллеи показались трое парной. Не надо было заканчивать юрфак, чтобы понять: парни ищут развлечений и на всей аллее для них единственный объект, представляющий интерес, — мужик, сидящий на заснеженной лавочке.

Двое парней остановились метрах в пяти от Кроева, а третий, с ухмылкой на лице, не торопясь, как хозяин положения, приблизился к Александру.

Кроев почувствовал холодок под ложечкой, и ему показалось, что он снова стал подростком и к нему, кривляясь, приближается хулиган по кличке Тортила.

— Мужик, — сказал парень, подойдя к Кроеву и поставив ногу на лавочку, — а дай-ка ты нам закурить.

— Не курю, — ответил Кроев, чувствуя, что голос его дрожит не то от страха, не то от беспомощности.

— А мы тебя и не заставляем, — произнес парень. — Курить, мужик, здоровью вредить. Ты сбегай в комок или магазин и купи нам пачку сигарет.

Кроев не знал, что ответить, а парень гнул свою линию.

— Не хочешь, ну и лады. Тогда дай мне денег, я сам сгоняю, и все дела.

Кроев стал приходить в себя и хотел заорать: да пошел ты… Но парень вытащил из кармана нож и начал в ожидании ответа чистить лезвием под ногтями.

В свете далекого электрического фонаря лезвие тоже было синего цвета и вызвало у Кроева те же неприятные ассоциации. Он почувствовал себя крайне беспомощно. «Если начать сопротивляться — изобьют, и лажа будет завтра на весь город». А в том, что его изобьют, он не сомневался, так как попал в круг не людей, а животных, одетых в людские одежды. Кроев сунул руку в карман, вытащил несколько купюр и протянул парню.

— Мерси, — сказал парень и церемонно раскланялся под хихиканье дружков.

Парни ушли в сторону театра, а Кроев направился в противоположную.

Первая мысль была позвонить в центральный отдел внутренних дел и сообщить, что его ограбили. Но, подойдя к телефону, он передумал эти делать. Постояв немного у плексигласового козырька телефона-автомата, Кроев пошел по центральному проспекту вниз. Путь домой не занял много времени, дорога чуть успокоила его и помогла принять окончательное решение, как поступить с письмом Коржа. Впрочем, на окончательное решение повлияла не дорога… а встреча с хулиганами.

Окончилась зима, минула весна, наступило лето. Н-ск жил своей обычной жизнью. Могила Коржа провалилась, так как некому было поправить ее весной. «Летающий Арго» отстроился и выглядит не хуже прежнего. Историю со взрывами забыли, потому что за это время было много других историй, не менее громких и не менее кровавых. Все оставшиеся в живых герои этой книги работают на прежних местах, кроме Кроева. Александр Петрович этой весной стал заместителем прокурора города…

Игры капризной дамы

Город Каминск, что «находится в самом центре России», является вымыслом автора, как и некоторые события нижеследующих повествований.

Повествование первое

Заложники

«Смерть одного человека — трагедия, смерть миллионов — статистика…»

— Мне пора, пора, — произнес он, осторожно отстранившись от ее рук.

— Да, да, — сказала она и, хотя в голосе ее почти не чувствовалась обида, он угадал ее мысли и произнес:

— Не надо, мы же договорились…

— Договорились, — ответила она упавшим голосом, — а знаешь?

— Что?

На этот раз она уловила недовольство в его вопросе и выдавила из себя:

— Я тебе завтра скажу, — и боясь, что он опять воспримет это как каприз, добавила, — завтра… иди…

Он открыл наружную дверь и некоторое время прислушивался к звукам на улице. Было тихо, насколько может быть тихо в одиннадцать вечера в маленьком поселке на полторы тысячи жителей, в котором единственное вечернее заведение — клуб — закрывается в половине десятого, после последнего киносеанса.