Сергей Ильвовский - Шесть шестых Страница 6

Немигайло внимательно присмотрелся к рукам монтировщика. Из-под закатанных до локтей рукавов ковбойки выглядывали татуировки, явно выполненные не в модном салоне татуажа, а совершенно в ином месте, где тоже немало мастеров, готовых разрисовать кого угодно.

— Вижу, ты человек опытный! Бывали ходочки-то, а?

Вместо ответа монтировщик только зафыркал и зашипел от злости, как разъяренный кот.

— Начальник, да не наезжай ты на Генку! — вступился за напарника второй монтировщик. — Мало ли что у кого по молодости бывает! Генка — мужик правильный, пашет за троих. И сидели мы здесь вместе, никуда не выходили.

— Я и не наезжаю, не за что пока, — миролюбиво согласился Немигайло. — Давайте, мужики, с другой стороны зайдем. Вот Троекуров раньше часто заходил за декорации?

— А чего ему там делать? — спросил быстро успокоившийся Генка. — Туда вообще, кроме нас, почти никто не заходит.

— Объясни поточнее, что значит «почти»?

— Ну, электрики там бывают, когда кабели для осветителей тянут. Вроде бы больше никто.

— Нет, ты забыл, — напомнил его напарник. — Еще для этой игрушки компьютерщики свои кабели тянут и ящики какие-то ставят. А больше точно никто туда не лазает. Чего там в темноте и грязище делать-то?

— Понятно. Ну, с вами еще следователь будет разговаривать, а у меня пока все. Спасибо, мужики.

— Сухое «спасибо» горло дерет, — не преминул подколоть Немигайло Генка.

— Ты извини, друг, но мне его вам промочить нечем. Сами уж как-нибудь…

— Да как-нибудь найдем, чего теперь еще делать? Вы же нас держите, а другую декорацию все равно кровь из носу, а к утру поставить надо. Думаешь, из-за этого съемки перенесут? Как же, разбежались! Кровь только замоют — и понеслась! Тут, начальник, конвейер — не хуже, чем на «ЗИЛе».

Глава 6

Колапушин даже и не представлял, сколько требуется сложной электроники и техники для телесъемок.

Целая стена в аппаратной была занята несколькими рядами больших телеэкранов, которых здесь было не меньше полутора десятков. Перед ними — огромный пульт с сотнями разноцветных регуляторов, ручек, кнопок и тумблеров. Микрофоны, какие-то кабели и еще всякие штуки, названия которых Колапушин и не знал.

На отдельном столике стояли два компьютерных монитора с клавиатурами перед ними. Что-то тихонечко гудело — возможно, вентиляторы, но видно их не было.

— Вот, Арсений Петрович, пожалуйста, садитесь поближе к пульту, — радушно пригласил режиссер Гусев и подвинул большое вращающееся кресло поближе. — А я напротив пристроюсь. Тут нам никто не помешает разговаривать. Можете покурить, если курите.

— Да как вам сказать? Курю иногда, но стараюсь делать это как можно реже. Две-три сигареты в день, не больше.

— Завидую вам — я так не могу. Пробовал бросать, но не получается. Я и плюнул на эти попытки — зачем на старости лет себя зря мучить?

Режиссер вынул из кармана джинсового жилета пачку «Парламента» и зажигалку, а порывшись в ящике под пультом, достал небольшую пепельницу, которую аккуратно пристроил на краешке стола.

— А здесь разве можно курить? — удивленно поинтересовался Колапушин.

— Категорически запрещено! — закуривая отозвался режиссер. — И не только здесь, а вообще во всем здании. Но мне, как режиссеру, делают некоторое послабление. Вытребовал, знаете ли, для себя персонально. Со скандалами, но вытребовал. Что я им, мальчишка? Не могу же я постоянно на улицу выскакивать — некогда мне! Да вы не стойте, садитесь.

Колапушина немного покоробило такое явное пренебрежение правилами, но виду он не подал.

— Скажите, Виктор Александрович, это ваше постоянное рабочее место? — спросил он, устраиваясь в удобном кресле. — Вы всегда здесь работаете?

— Только во время съемок моих программ. Когда снимают другие передачи, здесь работают другие режиссеры. А так… Конечно, у меня есть свой кабинет, но это на другом конце Москвы. А я в этой студии снимаю еще одно ток-шоу, так что для меня и здесь почти дом родной.

— А у редакторов вашей передачи тоже кабинеты в другом здании?

— Нет, они постоянно находятся здесь, отбирают игроков для программы, составляют вопросы. В общем, все службы программы расположены в этом здании, тем более что некоторые из редакторов сразу на нескольких проектах работают — конечно, не одновременно.

— Более или менее понятно. Скажите, а сколько дней длятся съемки?

— Для этой программы обычно четыре. Сегодня был как раз последний.

— А вы сегодня ничего необычного не заметили? Все было так же, как в остальные дни?

— Дни съемок нельзя приравнивать к остальным. А сегодня к тому же последний день.

— Вы не могли бы мне объяснить подробнее? Чем именно съемочные дни отличаются от всех остальных и в чем особенности именно последнего дня?

— Съемка — это съемка, этим все сказано! Очень много работы и огромное напряжение. К этому ведь готовятся больше двух месяцев, а снять все надо только за четыре дня. Не должно быть ни малейшего сбоя графика ни с чьей стороны! Это относится абсолютно ко всем службам. Начинаем с утра, по четыре передачи каждый день. Иногда только к двум ночи домой попадаешь.

— Простите, я что-то не понял? — недоуменно переспросил Колапушин. — Вы же говорите, что снимаете четыре передачи в день. Но ведь она идет по телевизору только час. Почему же вы тогда так поздно заканчиваете?

— Даже меньше часа она идет — там же еще реклама. Но это по ящику. А снимается все дольше, намного дольше. Потом, естественно, монтируется — вот и получается в результате час.

— Монтируется? Вы что-то меняете уже после съемки?

— Нет, зачем же! Да и невозможно ничего изменить — что сделано, то сделано. Просто материал снимают одновременно несколько операторов. При монтаже надо выбрать нужные планы, что-то несущественное и лишнее сократить, в хронометраж уложиться, «синхрон» поймать — точное совмещение звука с изображением. Камеры-то звук пишут, конечно, но он, как у нас говорят, грязный, много посторонних шумов, поэтому пишем отдельно, с радиомикрофонов, которые надеты на каждого игрока и ведущего, а потом совмещаем. И во время съемки много перерывов. Вылетел, скажем, один игрок — надо обязательно сделать перерыв.

— Зачем?

— Необходимо убрать монитор, за которым он стоял, передвинуть мониторы остальных игроков, немного переставить свет. Иногда ведущий сбивается — тогда его реплику приходится переписывать заново. Бывают и другие перерывы, по просьбам редакторов, но об этом вы лучше у них самих спрашивайте.

— Значит, как я понял, работа в эти дни у вас очень напряженная?

— Не то слово, Арсений Петрович! А еще этот рваный ритм постоянно… Так, знаете ли, все это выбивает из колеи. Нам недаром после съемок три дня отгулов дают, в себя только на третий день и приходишь.

— А чем все-таки отличается именно последний день?

— Последний — он и есть последний. Все уже измучились до предела и ждут не дождутся, когда он закончится! А сегодняшний — тем более.

— Почему именно сегодняшний?

— Понимаете, — ответил Гусев нехотя, — нас ведь вообще прикрыть могут. Вот отсняли материал, а пойдет ли он в эфир — совершенно неизвестно. Новый сезон начинается, что там будет теперь с сеткой вещания — известно только самому главному начальству. Аннинская, шеф-редактор, с утра уже взвинченная какая-то была. Может, что и знала. Правда, потом успокоилась. А в последней игре опять к концу так разошлась, что я даже обиделся.

— А вот эта последняя игра чем-нибудь отличалась от остальных?

— Ну если не считать, что игрок выиграл шестьдесят миллионов, то абсолютно ничем.

— Вы не могли бы мне поподробнее рассказать? И не только о сегодняшней игре, но и вообще о проекте. Я, честно говоря, вашу передачу терпеть не могу. Какая-то она… неприятная. Если случайно на нее наткнусь — тут же переключаюсь на другой канал.

— А зачем рассказывать? — Виктор Александрович широким жестом обвел рукой огромный режиссерский пульт и ряды экранов на стене. — Все пленки пока еще здесь. Можно отсмотреть любую, с какой угодно камеры. Вам что показать?

— Если можно, самое начало. Я и правил-то вашей игры толком не знаю.

— Пожалуйста…

Гусев нажал какие-то кнопки на режиссерском пульте, перемотав пленку до нужного момента. На профессиональном видеомагнитофоне перемотка заняла совсем немного времени.

На одном из экранов режиссерского пульта возникла та самая студия, которую Колапушин уже видел сегодня. Но на экране она выглядела совершенно не так! В ярком свете на фоне красочной блестящей декорации вокруг постамента с шестьюдесятью миллионами, которые охраняли четыре автоматчика, были равномерно по кругу расставлены шесть игровых пультов с мониторами. За пультами стояли шесть игроков — две женщины и четверо мужчин. На переднем плане был виден ведущий в блестящем ярко-синем смокинге.