Владимир Полудняков - Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы Страница 7

— Ты, мужик, где хочешь, а бутылку давай, а вы, — обратился он к сообщникам, — готовьте бабу.

— Не трогайте жену, — взмолился инженер.

В ответ раздался хохот:

— Тебя тоже поимеем.

Морозов, заикаясь от страха, прошептал:

— Оставьте нас…

Его слова и плач жены никак не могли затронуть обнаглевших подонков.

Морозов вспомнил, что на кухне в буфете, внизу, должна быть бутылка коньяка. Они, непьющие, держали коньяк для какого-нибудь особого случая. Он встал и поплелся из комнаты.

— Ты куда? — грозно рявкнул главарь.

— На кухню, там есть бутылка…

— Я с тобой, а то окочуришься. Ты слышал, ты нам еще нужен. Пока…

Они прошли на кухню. Морозов присел, раздвинул дверцы буфета. Вот она бутылка, а рядом… сверкнул нержавеющей сталью разделочный кухонный топорик.

Из комнаты послышался шум и славленный крик жены. Бандит повернул голову в сторону комнаты и похотливо хмыкнул. Морозов резко встал и обушком сильно ударил его по голове сбоку. Бандит обхватил голову, кровь выступила между пальцами. Он повернулся и удивленно посмотрел на инженера, но глаза его уже стали мертветь. Морозов со страшной силой еще раз ударил его топором в лоб и, не дожидаясь, когда тот рухнет на пол, бросился в комнату.

Жена лежала поперек кровати, а распалившиеся подонки, рыча и брызгая слюной, срывали с нее одежду. Один при этом заламывал руки, другой сел на ноги. Морозов топором ударил его по затылку, и обмякшее тело с грохотом ударилось об пол.

Мгновенно отрезвевший третий преступник, побелевшими от ужаса перед надвигающейся смертью глазами, завороженно смотрел на Морозова.

— Дяденька, не убивай, — пролепетал мужик.

Больше ничего он сказать не успел.

Арнаутский тогда вел это дело на предварительном следствии. Три трупа — событие, которое обязывало прокуратуру возбудить уголовное дело. Стас и его коллеги, которым он рассказывал про этот случай, были поражены заключением экспертизы. Удары были нанесены с такой силой, что все три черепа раскололись, смерть наступила мгновенно. Физически слабый человек в стрессовой ситуации совершил невозможное. Динамическая сила ударов соответствовала шестистам килограммам на один квадратный сантиметр кости. Дело было прекращено до суда. Сделанный вывод категоричен: Морозов находился в состоянии необходимой обороны.

В преступном мире такие факты хорошо известны. На «мокрое» дело идут окончательно деградировавшие, исключившие себя из этой жизни нелюди. Многие не могут решиться на убийство.

Арнаутский часто размышлял о психологии жертвы и преступника. Да, наверное, его бегство тогда, восемь лет назад, можно было как-то оправдать. Но многолетнее молчание он не мог оправдать ни перед самим собой, ни перед другими.

Пришла Зайцева, и он вернул ей дело. Они не успели перебросится с ней и парой слов, раздался телефонный звонок, прервавший их разговор, и они распрощались.

Арнаутский вышел из прокуратуры. Он бесцельно брел по Невскому, не обращая внимания на новые, но уже обыденные приметы старого проспекта: супервитрины, назойливую рекламу, тусовку с флагами у Казанского собора, поток иномарок. Он был раздавлен, ошеломлен трагической гибелью девушки и сознанием своей вины, вставшей перед ним с очевидностью факта. Стас понял, что теперь его жизнь непоправимо раскололась на две. Одна — благополучная, ставшая вдруг вчерашней — семья, карьера, достаток. Другая — прошлая, ставшая настоящей — смерть Лены и груз вины за ее гибель.

Домой Стас пришел поздно вечером. Дети уже спали. Растревоженная жена спросила, не случилось ли чего. Обычно он сообщал, где и насколько задержится. Стас как-то отговорился, и Светлана решила не досаждать мужу своими вопросами. И совершила ошибку: возможно, многое в их дальнейшей жизни пошло бы по-другому, если бы, мягко расспросив, она дала ему возможность выговориться.

Ночью, впервые за восемь лет, Стас увидел во сне Лену. Живую, такую, какой он запомнил ее: она стояла против солнца, и волосы, светясь вокруг головы, обрамляли ее нежное юное лицо золотистым нимбом. Он шел к ней, но расстояние между ними не сокращалось, что-то вроде плотной прозрачной стены не давало ему приблизиться, разделяло их… Такой, как во сне, она снова вошла в его жизнь.

Днем, на работе, которая заставила сосредоточиться на конкретных делах и судьбах других людей, Стас отвлекся от вчерашних мыслей, не вспоминал сон. Работа снова затянула его, не давая роздыха. И в этот, и в последующие дни она поддерживала его тем, что была такой же, как всегда: знакомства с новыми людьми, сложнейшие жизненные коллизии, участие в процессах, победы и неудачи. Однако через некоторое время Стас стал замечать за собой, что отказывается от ведения дел, связанных с убийствами. Он больше не мог защищать тех, кто поднял руку на себе подобного, даже если чувствовал, что обвиняемый в убийстве не виновен. Изучать фототаблицы, знакомиться с экспертными заключениями он уже не мог — это было выше его сил. Сразу же перед глазами всплывали те страшные фотокадры, в голову лезли слова из той экспертизы…

Прошел месяц после чтения в кабинете Зайцевой. Свою Леночку, так он теперь называл ее про себя, Стас видел во сне каждую ночь. Она являлась ему с глазами, в которых не было ни капли укора, всегда печально молчаливой и от этого еще более прекрасной. Иногда она приближалась, и он мог дотянуться до нее, прикоснуться к нежной теплой руке. Во сне он чувствовал, что его переполняет любовь к ней… Она всегда появлялась в том легком голубом платьице, которое было на ней при жизни, в сиянии волос, свободно спадавших на спину…

Светлана заметила, что с мужем происходит что-то странное. На супружескую измену это было не похоже. После работы и в выходные дни он всегда был дома, с семьей. Все так же заботился о детях, играл с ними вечерами. Так же страстно обнимал ее ночью. Но, уснув, спал беспокойно, что было на него совершенно не похоже. Светлана подумала, что его что-то удручает и ему снятся кошмары, но как-то раз включила ночник, чтобы посмотреть на лицо спящего мужа, который что-то бормотал: на его спокойном лице была едва заметная, блаженная улыбка. Она успокоилась.

Между тем ночные сны стали оказывать влияние на дневную жизнь Арнаутского. Они делали его таким счастливым, что он вспоминал их днем, пытаясь оживить в памяти подробности приснившегося. Коллеги заметили странности в его поведении — рассеянность, отрешенность, блуждающую на лице беспричинную улыбку. Во время делового разговора он вдруг уходил в себя, теряя контакт с собеседником. После того, как во время судебного процесса произошло несколько курьезов: Арнаутский невпопад отвечал на вопросы судьи, и та резко отреагировала на несерьезное, по ее мнению, ведение дела адвокатом, — Стас решительно заявил заведующему консультацией, что берет внеочередной отпуск. Возражений не было. Жена обрадовалась, она тоже считала, что Стасу необходимо отдохнуть, и они решили всей семьей хотя бы на неделю слетать на Кипр. Удовольствие от поездки омрачилось тем, что Стас дергался и раздражался, все порывался вернуться домой и с трудом дотянул до конца.

Дома Стас затих. Наладился привычный семейный ритм, который чуть было не рухнул за время недельной поездки за рубеж. Светлана не стала усугублять напряженность, возникшую между ними, излишним анализом и ненужными вопросами. Уладилось, обошлось, ну и хорошо. Она чувствовала, что причина не в ней, не в семье, не в работе и не в сопернице. А Стас продолжал встречаться с Леной во сне, эти ночные свидания стали настолько привычными и постоянными, что Стас уже даже не пытался понять причины и возможные последствия этой странной ночной жизни. В его снах появилась последовательность, как в телесериалах, события развивались логически, очень связно, продолжаясь от сновидения к сновидению. Арнаутский уже не разбирал, где явь, а где фантазии, и ждал развития отношений с любимой. Она стала живой, осязаемой, неотрывной частью его жизни. Стас понимал, что эта, другая, тайная жизнь не может не сказаться на его взаимоотношениях с женой, но ничего с собой поделать не мог, да и не хотел. В снах он вдохновенно, жадно восполнял упущенные возможности.

Как-то во сне Лена была по-особому печальна, ничего не говорила, Стас долго, настойчиво пытался ее расшевелить, заглядывая в ее прозрачные глаза, целуя руки, плечи, шею. Она грустно улыбалась и что-то шептала, но Стас никак не мог разобрать ее слов. И только пристально вглядевшись в ее мокрое от слез лицо, по движению губ разобрал слово «ма-ма».

Стас проснулся в холодной испарине. Мертвым зеленым светом электронных часов было обозначено четыре часа утра. Рядом тихо дышала Светлана. Стас резко сел, снова посмотрел на жену и, убедившись, что она спит, осторожно встал и пошел на кухню.

«Мама… Как же я забыл о ее родителях? Что с ними, как они пережили ее смерть? Лена не случайно сказала о маме. Я должен немедленно ее увидеть», — подумал Стас, посмотрел на часы и вспомнил, что еще ночь, придется ждать до утра.