Владимир Колычев - Выстрел, который снес крышу Страница 9

– Какого Горуханова?! – удивленно отозвался мужской голос в трубке.

– Горуханов Станислав Сергеевич. Криминальный авторитет.

– Знаю, кто он такой. Но давно ничего о нем не слышал. Наверное, сидит до сих пор… Простите, с кем я разговариваю? Представьтесь, пожалуйста!

– Торопов Павел Евгеньевич.

– Откуда звоните?

– Кабинет главного врача психиатрического диспансера.

– А-а…

– Что «а»? Горуханов давно уже освободился, и пять дней назад, в понедельник, двадцать четвертого августа, его застрелили на Фабричной улице. Вы должны об этом знать.

– А вот не знаем.

– Быть этого не может!

– И кто его застрелил?

– Клоун…

В трубке послышались короткие гудки.

– Зачем вы про клоуна сказали? – с насмешкой, но вместе с тем и с упреком спросила Эльвира Тимофеевна. – Какой нормальный человек в это поверит?

– Так он же ненормальный… Так, сейчас…

На этот раз Торопов позвонил в справочную и узнал номер начальника Ульяновского РОВД и даже смог дозвониться до него. Но тот заявил, что ничего не знает об убийстве Горуханова, а через некоторое время Эльвире Тимофеевне позвонили из милиции и грозно потребовали отвадить пациентов от ее рабочего телефона.

– Ну, теперь убедились? – с сожалением спросила Павла врач.

– В чем я убедился? В том, что милиция не хочет работать? Или в том, что братва решила не предавать смерть Горуханова огласке?

– Какая братва? – опечаленно вздохнула женщина.

– Ну, скажем так, его окружение. Может, его труп просто посадили в машину и увезли…

– А может, и не было никакого трупа?

– Может, и не было трупа, – кивнул Торопов. – Может, киллер всего лишь ранил его… Хотя он стрелял в голову. Но я знаю, случается и такое, что после пулевого ранения в голову человек выживает.

– Да, но не всегда при этом остается душевно здоровым.

– Вы на что намекаете?

– Не думайте, к вам это не относится. Расстройство психики у вас началось еще до того, как вас ударили по голове. К вам являлась жена, разговаривала с вами, говорила, что любит и вас, и своего любовника. Осуждала, что вы убили… На фоне ярко выраженной вины за содеянное, тревоги, страха у вас развился иллюзорный галлюциноз, наплыв множественных визуальных и вербальных иллюзий обвиняющего или угрожающего содержания.

Эльвира Тимофеевна снова раскрыла папку, где под надписью «История болезни» четко просматривались его фамилия, имя и отчество, заглянула в содержимое папки, которое состояло из плотной стопки сшитых листов бумаги. Долго просматривала документы, наконец нашла нужную запись.

– Вы убили Гришечкина Юрия Степановича одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения… Так вот, ваша жена упрекала вас в том, что вы его убили. И что стреляли в нее. Но при этом она утверждала, что сама она выжила…

– Откуда вы все это знаете?

– Ну как же! Вот записи, которые вел ваш лечащий врач, Дмитрий Викторович Семжин…

– Не знаю такого!

– Знаете, но не помните. Дмитрий Викторович сейчас в отпуске, но скоро выйдет, тогда снова займется вами. А пока я за него… Да и в любом случае вы находитесь под моей персональной опекой. Я главный врач этой больницы, и я в ответе за всех своих пациентов. Мы много беседовали с вами, вы должны помнить меня.

– Я вас помню, но я не ваш пациент!

– Хотите ознакомиться с историей болезни?

Торопов лихорадочно схватил папку, одну за другой перелистнул несколько страниц, и сделал это порывисто, едва не порвав рубаху.

– Павел Евгеньевич, не надо нервничать! Помните, вы должны держать себя в руках.

Это было не личное дело, как он подумал, а история его болезни, вшитая в стандартную папку. Здесь не было анкет, автобиографий, но имелось нечто вроде характеристик, которые давали на него лечащие врачи: Дмитрий Викторович Семжин и Эльвира Тимофеевна Архипова. Но эти характеристики являлись составной частью истории болезни. Врачи наблюдали за ним, делали свои выводы, только многое из того, что было написано, Торопов не понимал – слишком сложный был у психиатров почерк. Да и термины не совсем понятные… Но это была история его болезни! И его жизни в описании врачей, с фактами его биографии, с датами, за которыми скрывались поворотные и страшные моменты его судьбы. История эта была написана за три последних года. В две тысячи шестом поступил, а в две тысячи девятом так и оставался в больнице… В дурдоме…

– Не могу в это поверить!

– Очень хорошо, что вы в это не верите, – чуть ли не ликующе улыбнулась женщина. – Очень хорошо!.. Вы думаете, почему я предоставила вам свободу действий? Потому что после удара я обнаружила в вашем сознании признаки просветления. Слышали, наверное, что клин клином вышибают, так и у вас – одно потрясение затмило другое. Ваша жена до сих пор продолжает являться вам, но вы уже не верите, что она жива… Или верите?

– Нет, не верю.

– И это меня радует… А то, что после встречи с женой вы увидели меня, так это побочное действие транквилизатора… Продолжать? Или лучше поговорим завтра? А то, я смотрю, наш разговор вас уже утомил. Вам бы отдохнуть немного, а то глаза красные от перенапряжения…

– Да нет, мне бы со всем этим побыстрее разобраться.

– Побыстрей не получится. Хотя все может быть… Так вот, вы уже не считаете свою жену живой. Это прогресс…

Павел вспомнил, о чем думал, засыпая после встречи с женой и Эльвирой Тимофеевной. Он собирался утром начать поиски Маши. А ведь это была сумасшедшая мысль. Но ведь утром сумерки в голове рассеялись, и он осознал, насколько далекими от здравого смысла были его намерения.

– Я бы даже сказала, большой прогресс. Настолько большой, что перед ним меркнет ваша новая навязчивость. Ну, придумали себе клоуна, ну, гоняетесь за ним; но вот мы с вами сейчас поговорили, и вы уже начинаете осознавать, что не было никакого убийства. И клоуна тоже не было… Или все-таки был? – интригующе посмотрела на собеседника женщина.

– Нет, не было, – сообразил Павел.

Точно, Эльвира Тимофеевна держит его за психа. И изменить ее мнение можно только хитростью.

– Ну, зачем же вы меня обманываете, Павел Евгеньевич? – с капризным каким-то возмущением посмотрела на Торопова врач. – Я же вижу, что вы не совсем еще осознали навязчивость своих фантазий. И все-таки хорошо, что вы умеете контролировать себя… Я ведь сразу поняла, что мы с вами находимся на правильном пути, поэтому решила подыграть вам. Но, думаю, нам больше не надо экспериментировать. Мы разобрались, что не было никакого убийства, что не было никакого клоуна. И сейчас нам с вами осталось переварить все это. Сейчас для нас главное, чтобы к вам больше не являлась ваша жена, поэтому я отменила все лекарства, назначенные вам прежде.

– Я принимал лекарства?

– Конечно…

– И какие, если не секрет?

– В истории болезни все записано, если есть желание, можете ознакомиться. А сейчас, извините, мне некогда… Да, кстати, я распорядилась оставить вас в той самой палате, где вы провели несколько последних дней. Думаю, вам сейчас не стоит находиться в обществе других больных. Это может остановить наметившийся прогресс. Как говорится, с кем поведешься… Ну все, вам уже пора.

Эльвира Тимофеевна нажала на кнопку под столом, и в кабинет к ней зашел молодой санитар с тяжелым, исподлобья, взглядом. Угрюмость в нем, но злости нет.

– Михаил, отведи, пожалуйста, Павла Евгеньевича в его палату.

– А я что, передвигаться теперь буду исключительно под конвоем? – с мрачной усмешкой спросил Торопов.

– Мне нравится ваш вопрос, – мягко и снисходительно улыбнулась врач. – Мне нравится ваше возвращение в прошлое, когда вы еще не были больны… Я так понимаю, вы вспомнили кабинет следователя, откуда вас выводили под конвоем.

– Вы угадали. Да, я вспомнил кабинет следователя. Но ведь здесь же не тюрьма.

– Нет конечно.

– И я знаю, где находится моя палата.

– И я знаю, что делаю… Поймите, Павел Евгеньевич, вы сейчас пережили стресс, и я не знаю, как это может отразиться на вашем поведении. Вдруг вы впадете в буйство? Не думаю, что это случится, но пусть Михаил все-таки за вами присмотрит… До свидания, Павел Евгеньевич!

Санитар тихонько тронул Торопова за плечо, и он поднялся. Да, надо уходить, раз такое дело.

– Паша, я не понял, ты чего-то боишься? – удивленно и фамильярно спросил в коридоре санитар.

– А ты что, меня знаешь? – подозрительно покосился на него Торопов.

– Ну, ты даешь, Паша! Это же я, Миша! Мы с тобой в шахматы играли!

– В шахматы?!.. Да, я играю в шахматы…

– Еще бы не играешь, почти всегда у меня выигрываешь! Ты что, правда меня не помнишь?

– Нет.

– Здорово тебя профессор приложил.

– Кто?

– Профессор… Ты что, правда ничего не помнишь? Вы с ним по парку гуляли, он тебя теорией поля грузил… Он всех этой теорией грузит. Дескать, он ее раскрыл, обосновал, сделал все необходимые расчеты и теперь может летать.