Ричард Пратер - Разворошенный муравейник Страница 11

Глория исчезла в маленькой кухне, и я услышал, как она гремит стаканами и кубиками льда. Затем она высунулась из двери и спросила:

— Что ты хочешь? Скотч, бурбон, джин? Я встал и подошел к двери кухни.

— Бурбон, пожалуйста. С водой. Не очень много воды. Брюнетка занялась смешиванием, а я наблюдал за тем, как она отмеривает компоненты на глазок, — она не была искусным барменом. Глория наливала, смешивала, наклонялась… Платье великолепно обтягивало ее полные формы. Я снова подумал, настоящие они у нее или приобретены в дамском магазине под названием «Сверхсекретно».

— Вот. — Она снова подвела меня к кушетке, села на некотором расстоянии и протянула мне стакан. Это был мягкий, хороший бурбон. Глория попробовала свой напиток, потом сделала глоток и тут же выпила его залпом и поставила на колено пустой стакан.

— Ого! — воскликнул я.

— По правде говоря, я не очень это люблю, — призналась певица. — Я пью, чтобы хорошо себя чувствовать. — Она покачала головой. — Мне сейчас хорошо.

Она встала и обошла кушетку. Я медленно проглотил половину своего напитка, как вдруг услышал какой-то металлический звук. Я повернул голову. Глории не было видно, темно-синяя штора, закрывавшая вход в спальню, была задернута. Я быстро проглотил остаток своего бурбона.

За портьерой ощущались какие-то движения, слышались звуки мелодии. Она начала расслаблять меня, в то время как я продолжал наблюдать за драпировкой. Глории понадобилось около пяти минут. Наконец занавес раздвинулся, и я увидел Глорию, освещенную сзади теплым, мягким светом. Она изменилась. О, как она изменилась! На ней было серое дымчатое прозрачное неглиже, которое, казалось, обыкновенный паук мог сплести за неделю. Глория с улыбкой направилась ко мне. Она шла как девушка, исполняющая свадебный таитянский танец. Я ее не остановил. Я люблю танцы. Покачивая бедрами, брюнетка подошла к большому окну с шаловливой улыбкой на губах и, потянув плетеный шнур, задернула занавески. Затем она прислонилась к стене.

— Нравится? — проворковала она.

— Очень, очень нравится.

Мой язык болтался, как веревочка. Девушка рассмеялась глубоким, грудным смехом:

— У тебя пустой стакан. Давай, я тебе повторю. Она близко подошла ко мне, взяла из моей руки стакан. Ее грудь была настоящей. Действительно настоящей.

Брюнетка опасно наклонилась, взяла обеими руками мою голову и откинула ее, смеясь глазами и губами. Холодный стакан, который она держала в руке, прижался к моему уху, и я почувствовал ее губы, теплые, даже горячие. Они прижались к моим. Эти губы были очень мягкими, как бархатные занавески, даже мягче. Это было сначала. Затем они стали твердыми, настойчивыми, требовательными. Я подумал, а нужен ли мне еще стакан бурбона, и решил, что нет. Я был прав.

Я открыл ключом дверь своей квартиры, вошел и включил свет — маленькую настольную лампу справа от двери. В первой комнате у меня было два аквариума с тропическими рыбками. Рыбы как люди. Они не любят, чтобы в глаза им внезапно ударил яркий свет.

Мне казалось, что я уже целую неделю на ногах. Я вошел в кухоньку и заглянул в холодильник. Нашел бутылку и приготовил себе крепкий стаканчик на ночь. Было половина четвертого ночи.

Квартирка у меня маленькая, состоит из смежных комнат — кухоньки, спальни и ванной в «Спартан-Апартмент-отеле» на Норт-Россмор-стрит, в Голливуде. Это совсем недалеко от «Уилшир-Кантри-клаб». Квартира удобная. В гостиной одно глубокое кожаное кресло для меня, еще два коричневых очень мягких кресла и очень большой, шоколадного цвета диван. Три пуфика разбросаны по всей комнате как попало. Пол покрывает золотисто-желтый, от стены до стены, ковер с высоким мягким ворсом: ступаешь по нему, и кажется, что идешь по матрасу. Есть большой низкий черный лакированный кофейный столик, на котором валяются последние номера журналов «Плейбой», «Аквариум» и «Кавалер». Причем размещены они довольно искусно — так, чтобы прикрыть водяные круги, давно оставленные стаканами со спиртным. Комнату украшает искусственный камин, а над ним — квадратная картина с изображением обнаженной женщины. Картина выполнена яркими масляными красками.

Нравится? Ну и идите к черту. Мне очень нравится.

Ну а теперь опишем спальню: голливудская постель, конечно, подушки, два стула, туалетный столик. В ванной — комбинация ванны и душа, коричневый изогнутый по форме тела керамический унитаз и медицинский кабинет с зеркалом. Наконец, в кухоньке: газовая плита, холодильник, уголок для завтраков. Бутылка бурбона. Еда.

Я отнес свой напиток в спальню и начал вылезать из своей одежды. Я повесил серый габардиновый костюм в шкаф, повесил на крючок свой галстук, засунул специальные деревянные распялки в коричневые ботинки фирмы «Кордован» и бросил рубашку, трусы и носки в мешок для грязного белья.

В ванной встал под душ. Стоя под жесткими, брызжущими струями воды, я с удивлением думал о людях, с которыми мне пришлось столкнуться в течение этого длинного, но интересного вечера. Со мной уже бывало такое: я встречал более интересные фигуры, чем те, которые изображены на квитанции из китайской прачечной. Да, сегодня был интересный вечер.

Я намылился, обмылся, выключил душ и растерся толстым полотенцем. В постели, поставив оба будильника на восемь часов утра, я лежал при открытых окнах, накрывшись простыней и ощутив наконец некоторую прохладу. Я думал о Глории, Максайн, Робин и Джо, пока не погрузился в сон.

Глава 7

Я услышал только последние звонки первого будильника, перекатился на другую сторону кровати и начал снова погружаться в прекрасную картину несуществующей страны, где черноглазые гурии в прозрачных бюстгальтерах и целлофановых юбках шаловливо танцевали вокруг моего трона. Девушка с пышным бюстом и копной рыжих волос щекотала мою щеку своими длинными ресницами. Я взглянул в ее раскосые зеленые глаза, находившиеся совсем близко, и они вдруг превратились в два уголька. Ее ресницы начали расти, удлиняться, потом утолщаться и превратились в острые железные шипы, которые стали впиваться мне в шею.

Второй, большой будильник прозвучал как гонг в бочке для дождевой воды. Ночной кошмар мгновенно рассеялся. Я сел, выругался и посмотрел на часы. Восемь часов утра. Абсолютно мерзкое, несчастное время суток. Я с отвращением провел языком по небу, сжал губы, поморгал и стремительно выкатился из постели. Стоявшая на столике около меня кружка свалилась, чуть не стукнув меня по макушке. Внутри моего черепа, вероятно, еще сохранились следы вчерашней драки. Встряска от движения, которое я сделал, спуская ноги на пол, отдалась болью в моей макушке.

Выхватив из шкафа халат, я потопал в ванную, плеснул водой себе в лицо, почистил зубы и провел гребешком по волосам. Правда, с волосами при этом не произошло никаких изменений.

В кухоньке я поставил на плиту воду, чтобы она закипела, включил кофейник и снял с полки коробку каши. Да, именно каши. Завтрак. Мысль о плотном завтраке всегда заставляет меня испытывать чувство обреченности.

Я высыпал горсть хлопьев в кипящую воду и стал наблюдать. Каша тошнотворно булькала, и мой желудок отвечал ей таким же тошнотворным бурлением. Не раздумывая, я отнес кашу в ванную и вылил прямо в керамический унитаз. Быстро и просто. С завтраком было покончено. Я одолел один тост и две чашки черного кофе, после чего наконец проснулся.

Я облачился в серо-голубой габардиновый костюм. Потом довольно надолго задержался, выключая свет в аквариуме. Накормил рыб живыми дафниями, наконец расправил плечи и вышел из квартиры.

Жесткое и бесстыдное, как энергичный делец с Мейн-стрит, солнце поднялось уже до половины неба. На улице не было ни малейшего ветерка. Смог щипал глаза. Американский флаг над «Уилшир-Кантри-клаб» бессильно и неподвижно висел в дымке смога.

Я сел в «кадиллак», свернул с Россмор на Розвуд и направился к Северному Виндзору.

Мне казалось, что ей идут блузка и укороченные брючки. Но в обтягивающем желтом свитере, клетчатой белой юбке, прозрачных нейлоновых чулках и коричневых с белым туфлях на шпильках она возбуждала еще больше.

— О, доброе утро, мистер Скотт! Вы бодрый и ранний, — произнесла Робин мягким, приятным голосом.

— Я подумал, что кое-что забыл вчера вечером. Решил заскочить, чтобы еще немного поговорить.

Девушка нахмурилась, но открыла дверь и предложила мне войти. Я вошел и… ну-ну! Там, на том же желто-зеленом диване, снова сидел раздраженный мистер Кэш. На нем был новый коричневый твидовый костюм, но лицо сохраняло прежнее мрачное выражение.

— Доброе утро! — весело поздоровался я. Он медленно поднялся с дивана и, широко расставив ноги, свирепо уставился на меня.

— Ради Христа, ты, ищейка, почему не занимаешься своими бумагами? Ты что, никогда не остаешься дома? — злобно спросил он.