Мишель Лебрен - Детектив Франции Выпуск 8 Страница 14

Он тихонько положил трубку на рычаг и вслушался. В доме царила мертвая тишина. Что касалось Черепа, то опасаться, что он расшумится, теперь уже не приходилось. Гастон мысленно удостоил его сожаления. Череп был неглупым человеком, по — своему даже образованным, и если бы он захотел применить свои способности на какой — нибудь достойной и честной стезе, то мог бы претендовать на выход в самые высокие сферы. Став же на криминальный путь, он понес заслуженное наказание. Преступление никогда не окупается.

Встав на колени, Гастон Беррьен обшарил карманы своей жертвы. Он с интересом ознакомился с его удостоверением личности. При жизни Черепа звали Альбер Перуж, родился в пятнадцатом округе Парижа девятого января тысяча девятьсот двадцать пятого года. В графе «профессия» значилось «служащий».

В бумажнике Перужа, помимо нескольких похабных фотографий, на которые Гастон взглянул лишь мельком пресыщенным взглядом, он обнаружил любовное послание, подписанное «Пиньюш», и две денежные купюры по пять тысяч франков каждая. В карманах — платок, залежалые билеты на метро, билет в кино и нож со штопором.

Спрятав всю добычу в ящик ночного столика, Гастон закурил сигару. Филипп явится с минуты на минуту.

Он бесшумно вышел из комнаты, закрыв её на ключ и положив его в карман. Затем он спустился вниз, вышел в сад и открыл дверь ограды. По пути в дом он оставил незапертой и входную дверь. Шляпник прошел в столовую, попыхивая сигарой. В темноте уютной комнаты он расслабился настолько, что заснул. Филиппу пришлось слегка потрясти его, чтобы услышать:

— А? Что? Ах, это ты. Ты меня разбудил.

— Это уж точно, — прошептал Филипп. — Так в чем же дело?

Чтобы окончательно прийти в себя, Гастон налил себе в пузатую рюмку коньяку. После этого, склонившись в полутьме к шурину, он коротко рассказал ему о разыгравшейся драме. Филипп на минуту задумался.

— Ты правильно сделал, что позвал меня. А я уже и могилу приготовил для этого бедолаги, набив, однако, при этом мозоли. Она ждет его. Давай перетащим его в мою машину, я поеду и закопаю его, как условились. Нет проблем. И все же этот тип был опасен со всеми этими его предосторожностями. Если бы ты не пристукнул его, мы оказались бы в той ещё ситуации! К счастью, в целом все прошло неплохо. Где тело?

— Наверху, одному его вниз не снести. Филипп в свою очередь подкрепился коньяком и предложил:

— На всякий случай надо бы выпотрошить его карманы, чтобы затруднить опознание.

— Уже сделано. Я рассчитывал обнаружить в его бумагах имя женщины, что нас заложила, но ничего не нашел, кроме письма, подписанного «Пиньюш»… Это уменьшительное от какого — то имени. Нет ли кого среди наших девочек с таким имечком?

Филипп стал рассуждать вслух:

— Пиньюш, Пиньюш… В письме не было других данных?

— Никаких.

— Пиньюш… Посмотрим — ка ещё раз: Барбара, Жильда, Роза, Стефани, Лулу, Коринн, Адриенн, Мишлин… Нет, никакой Пиньюш среди них не вижу. Но письмо ты сохрани. Я добуду образцы почерка всех наших малышек, и простым сравнением мы все выясним.

Внезапно его, казалось, поразила одна мысль:

— Послушай, но узнав, кто это, придется…

— Увы, ты прав, — прервал его Гастон. — Весьма сожалею, но…

— Досадно. Надо ведь: ни одного прокола за пять лет, а тут вдруг навалилось все сразу, одно за другим, и мы вынуждены… Ах! Не нравится мне все это.

— Как будто я в восторге! — вздохнул Гастон. — Еще коньяку?..

— Капельку. Спасибо. Кстати, возьми пистолет, он мне больше не нужен. Пока не нужен.

Гастон положил оружие на стол. Осушив рюмки с коньяком, оба поднялись на второй этаж. В коридоре Филипп стукнулся коленом о здоровый, деревенского фасона, сундук и приглушенно выругался.

— Ш — ш — ш… — взъярился Гастон.

Филипп, потирая ушибленное место, терпел изо всех сил. Приоткрылась дверь, и в темный коридор вырвался прямоугольник света. Возникла фигура одетой в домашний халат Франсуазы. Она упрекнула:

— Ты бы лучше свет зажег, чтобы не… Смотри — ка, Филипп! Добрый вечер. Вот это сюрприз!

Щелкнул выключатель, залив коридор светом.

Мужчины застыли в полной растерянности, беспомощно ответив руки и еле сдерживая рвущиеся наружу ругательства. Франсуаза забеспокоилась:

— Надеюсь, Лили здорова?

— Да, да, все в порядке, — поспешил заверить её Филипп. — Я просто находился тут неподалеку, увидел, что горит свет, и подумал: зайду — ка я их проведать. Вот и все. У вас все в порядке, Франсуаза?

Они по — родственному расцеловались. У Гастона в голове теснились невысказанные проклятия. Он спросил у жены:

— Почему ты не спишь?

Уловив в его голосе нотку раздражения, Франсуаза удивленно взглянула на него:

— У меня мигрень. И я шла за порошками.

— Ну что ж, спокойной ночи. Нам с Филиппом надо поговорить.

Франсуаза закрылась в ванной. Мужчины тут же проскользнули в комнату Гастона. Тщательно заблокировав дверь, они шумно перевели дух.

— Ну до чего же ты неловкий, — упрекнул Гастон. — Если бы ты не врезался в этот сундук…

— Она все равно бы вышла, — оборонялся Филипп. — Лучше взглянем на труп.

Увидев череп, он ухмыльнулся:

— Словно часы проглотил!

Момент для шуток был выбран явно неудачно, что и заметил ему Гастон, насупив брови.

— Надо его раздеть и спороть все метки с одежды. Помоги,

Они забросили тело на кровать, содрали с него пальто, костюм, рубашку и обувь. На нижнем белье меток не оказалось, посему его трогать не стали. Зато с других вещей сняли все маркировки химчисток, две — три этикетки и все это сожгли в пепельнице. Затем мертвеца стали облачать в одежды.

— Странно. Он ещё теплый.

— Прошел — то всего час… Осторожно, ботинок падает.

Усопший Перуж позволял вытворять с собой все, что угодно, его тело было мягким и покладистым. Одев его полностью, они избавились от его портмоне и документов. Нож Филипп положил в карман, решив закопать его вместе с трупом. Было уже полпервого ночи. Осталось только перенести ношу в машину Филиппа.

— Выгляни в коридор, все ли там спокойно. Филипп высунулся из двери и огляделся:

— Давай.

Они наклонились над телом, с трудом подняли его, один — за руки, другой — за ноги, и двинулись к выходу.

— У меня болит колено, — заныл Филипп, припадая на одну ногу.

— Был бы повнимательнее…

Молчаливая погребальная процессия уже двигалась по коридору, как вдруг замерла: одна из дверей стала медленно приоткрываться.

— Нет, только не это, — жалобно застонал Гастон.

Попятившись, они ввалились обратно в спальню Гастона как раз тогда, когда из своей комнаты вышла Эвелин с распущенными волосами и в розовой пижаме. Она ничуть не удивилась, увидев своего дядю, и ослепительно улыбнулась ему:

— Добрый вечер, дядюшка Филипп, как поживаешь?

Филипп отпустил ноги покойника, чтобы расцеловаться с племянницей. От резкого перепада нагрузки Гастон потерял равновесие, отступил на три шага назад и повалился на кровать, натянув поверх себя усопшего. Пружины от такой тяжести натужно заскрипели. Эвелин, которой с её места не было видно, что происходило в спальне отца, принялась объяснять Филиппу:

— Что — то не спится. Решила сходить на кухню, выпить сахарной воды.

Гастон, тихо проклиная судьбу, кое — как отделался от трупа и снова принял вертикальное положение. Он поспешил прикрыть дверь, в то время как в коридоре Эвелин продолжала расспрашивать дядю:

— А как дела у тетушки Лили?

— Все хорошо. Послушай, здесь так холодно, а ты стоишь на сквозняке. Ложись — ка поскорее спать.

— О! Ну что ты, дядя Филипп. Стоит такая чудесная погода. Сна ни в одном глазу. Вот, думаю, не прогуляться ли мне по саду. Ведь ночью розы пахнут сильнее…

Гастон ждал, что его непременно хватит удар. Он поискал глазами, чем бы разрядиться, увидел сигару, яростно откусил солидный кусок и закурил. Только бы Филипп поскорее отделался от малышки! Ну скорее же! Однако Филипп поддался очарованию разговора с племянницей.

— Так ты, значит, сдаешь экзамен по философии в июле?

— Да. Во всяком случае, попытаюсь… О! Все будет в порядке. Я сейчас в очень хорошей форме. Поздновато, однако, ты пришел к папе.

— Да, целый день болтался туда — сюда.

Гастон смотрел на вытянувшийся на кровати труп и вдруг почувствовал себя безвольной игрушкой в каком — то зловещем фарсе: пальцы трупа внезапно зашевелились, а сам он сдавленно застонал.

Труп не умер.

Полный непосредственности разговор дяди с племянницей наконец завершился. Эвелин, сходив на кухню, вернулась к себе. Гастон и Филипп переглядывались, стоя перед кроватью, на которой постанывал труп.

— А ты разве не послушал, бьется ли у него сердце? — спросил Филипп.