Лоренс Блок - Время убивать Страница 19

Вот и теперь получилось, что я сознательно запрограммировал Генри Прагера на самоубийство.

Разумеется, я добивался совершенно другого. Однако случилось худшее. Я усиленно подталкивал его ко второму убийству, которое он без моего нажима наверняка бы не совершил. Он убил Орла-Решку, но если бы я уничтожил конверт с компроматом, Прагеру незачем было бы совершать преступление снова. Это я принудил его к покушению, которое оказалось неудачным. Загнанный в угол, он — обдуманно или необдуманно — покончил с собой.

А ведь я вполне мог бы уничтожить конверт.

Перед Орлом-Решкой у меня не было никаких обязательств. Я только согласился вскрыть конверт, если он перестанет мне звонить или оставлять сообщения. Я вполне мог обойтись без его денег и отдать церкви все три тысячи. Конечно, я нуждался в средствах, но не был доведен до крайности.

Орел-Решка поспорил со мной и вышел победителем. Он знал, что так и будет: «Я думаю, что ты сделаешь все как надо, ведь я давно заметил, что для тебя что-то значит разница между убийством и любыми другими преступлениями. Как и для меня. В своей жизни я делал много плохого, но никогда никого не убивал. И я всегда старался держаться подальше от тех, на чьей совести лежит этот тяжкий грех. Такой уж я человек. Я думаю, что и ты тоже такой…»

Если бы я ничего не предпринял после гибели Орла-Решки, Генри Прагер, конечно, не лежал бы сейчас в пластиковом мешке. Но между убийством и другими преступлениями и в самом деле есть существенная разница. Этот мир значительно хуже, чем мог бы быть, поскольку часто случается, что убийцы остаются безнаказанными. Они разгуливают, упиваясь свободой, как разгуливал бы и Прагер, если бы не вмешался я.

Несомненно, все могло бы сложиться иначе. Пуля не должна была попасть в глаз маленькой девчушки. Но попробуй объясни это неумолимому персту Судьбы.

Когда я ушел, служба все еще продолжалась. Я миновал пару кварталов, не задумываясь, куда иду, а затем завернул в «Бларнийский камень»,[2] чтобы «причаститься».

Ночь была долгой.

Бурбон не производил на меня своего обычного действия. Я переходил из бара в бар, и в каждом непременно замечал кого-нибудь, кто настораживал меня. Я все время видел его в зеркале, и, куда бы ни шел, он неизменно следовал за мной. Бесконечные передвижения и волнение, вероятно, нейтрализовали действие алкоголя. Время, которое потратил на обход баров, я, вероятно, мог бы с куда большей пользой провести в одном из них, спокойно потягивая свой бурбон.

Я оставался относительно трезвым еще и потому, что заглядывал в строго определенные бары. Обычно я пью в малоосвещенных уютных заведениях, где порция составляет две, а если тебя знают, то и три унции. Но этой ночью я заходил в бары вроде «Бларнийского камня» и «Белой розы». Цены здесь ниже, но зато и порции меньше: если платишь за унцию, то и получаешь унцию, которая к тому же на треть разбавлена водой.

В одном из бродвейских баров по цветному телику я посмотрел последнюю часть баскетбольного матча. «Никсы» проигрывали, к концу игры разрыв увеличился до двенадцати-тринадцати очков. Это была четвертая игра турнира.

Парень, сидевший рядом со мной, сказал:

— В следующем году от них уйдут Лукас и Дебюшер, у Рида все еще не в порядке колени. Не может же один Клайд управиться за всех! Так они и будут сидеть в дерьме.

Я кивнул. Его мнение показалось мне вполне обоснованным.

— Три тайма они все никак не могут проснуться, Коуэнс и еще один парень получили по пять предупреждений и все равно никак не могут попасть в корзину. Даже — мать их за ногу! — не пытаются.

— Это я их сглазил.

— Что вы сказали?

— Стоило мне начать смотреть игру, как команда просто развалилась. Наверное, я их сглазил.

Он внимательно оглядел меня и отодвинулся.

— Не дури, парень, — сказал он. — Я вовсе не хотел тебя обидеть.

Он просто не понял меня. А я говорил совершенно серьезно.

Я завершил свое турне в баре Армстронга, где подают превосходное виски. Жаль, что к этому времени я перестал ощущать вкус спиртного. Ночь была спокойная, и Трина смогла присесть за мой столик.

— Я была очень бдительна, — сообщила она, — но мне так и не удалось засечь его.

— Кого?

— Нашего ковбоя. Я просто хочу сказать, что не видела его. Ведь предполагалось, что я буду действовать, как агент ФБР.

— А, ты говоришь об этом Мальборо! Я, кажется, встречал его сегодня.

— Здесь?

— Нет. В другом месте. Ну и насмотрелся я сегодня на подобных типов!

— С тобой что-то случилось?

— Да.

Она прикрыла мою руку ладонью.

— В чем дело, дружок?

— Становится все больше людей, которым я должен ставить поминальные свечи.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать, Мэт. Ты, часом, не пьян?

— Пытался надраться, но безуспешно. Бывали у меня и лучшие дни. — Я отхлебнул кофе, поставил чашку на клетчатую скатерть и вынул серебряный доллар Орла-Решки. Вношу поправку: мой доллар, ведь я купил его за свои кровные. Подкинув монету, я сказал: — Вчера ночью кто-то пытался убить меня.

— Боже! Где-нибудь рядом?

— В нескольких кварталах отсюда.

— Неудивительно, что ты так…

— Дело не в этом. Сегодня я отплатил за это покушение. Сам убил человека. — Я думал, она уберет руку, но она не шелохнулась. — Я убил его не в буквальном смысле слова. Просто он сунул себе в рот маленький испанский пистолет — их целыми тоннами привозят с Каролинских островов — и нажал на курок.

— Почему же ты считаешь, что убил его?

— Потому что это я загнал его в угол, и у него не оказалось другого выхода. В конечном итоге виноват я.

Она глянула на часы.

— Да пропади все пропадом! — сказала она. — Сегодня, для разнообразия, я могу уйти и пораньше. Если Джимми захочет наказать меня, то и черт с ним!

Заведя обе руки назад, она развязала тесемки передника. Ее грудь всколыхнулась.

— Хочешь проводить меня домой, Мэт? — спросила она.

За последние месяцы мы несколько раз помогали друг другу справиться с гнетущим чувством одиночества. Нам нравилось бывать вместе, и в постели тоже, но и она, и я знали, что эти встречи никогда не приведут к чему-либо серьезному.

— Мэт?

— Боюсь, сегодня от меня тебе будет мало радости, малышка.

— Тогда ты позаботишься, чтобы меня не ограбили по пути домой.

— Ты знаешь, что я хочу сказать.

— Да, мистер Детектив, но вы-то не знаете, что у меня на уме. Я все равно не подпустила бы тебя сегодня к себе. — Она коснулась моей щеки указательным пальцем. — Тебе надо побриться. — Ее лицо смягчила улыбка. — Я предлагаю тебе кофе и мое общество, — сказала она. — Надеюсь, ты не откажешься?

— Нет, не откажусь.

— Только кофе и дружескую беседу.

— Отлично!

— Но не чай и сочувствие — ничего подобного.

— Согласен.

— Еще бы! А теперь ответь мне: разве это не самое лучшее предложение из тех, что ты получил сегодня?

— Конечно, лучшее, — признался я. — Тем более что никаких других и не было.

Она сварила превосходный кофе и принесла мне пинту харперовского. Бутылка была едва начата, а к тому времени, когда я выговорился, стала почти пустой.

Я рассказал все, что мог. Опустил только то, что могло вывести на Этридж или Хьюзендаля, и не стал упоминать о секрете Генри Прагера. Я не назвал его имени, хотя, заглянув в утренние газеты, она легко могла бы узнать, о ком шла речь.

Когда я закончил, она несколько минут молчала, сидела, склонив голову и полусомкнув веки. От ее сигареты поднимался легкий дымок. Наконец она сказала, что просто не представляет, как я мог бы действовать иначе.

— Предположим, ты дал бы ему понять, что ты не вымогатель, Мэт. Предположим, ты собрал бы убедительные доказательства его причастности к убийству и предъявил бы их. Ты ведь все равно разоблачил бы его, верно?

— Да, так или иначе.

— Он покончил с собой, потому что боялся разоблачения, предполагая, что ты шантажист. Но если бы он знал, что ты собираешься передать его дело копам, согласись, он сделал бы то же самое.

— У него могло не оказаться такой возможности.

— Не к лучшему ли, что она у него была? Никто не принуждал его совершить то, что он совершил. Это было его собственное решение.

Я обдумал ее слова.

— И все же что-то тут не так.

— Что именно?

— Точно не знаю. Просто чувствую.

— Просто у тебя такая привычка — во всем плохом винить себя. — Ее слова попали в точку. Я побледнел. Заметив это, она стушевалась. — Извини, — сказала Трина, — извини, Мэт.

— За что?

— Я была чересчур резка.

— Правда часто звучит резко. — Я встал. — Утро вечера мудренее.

— Не уходи.

— Я получил обещанный кофе и возможность выговориться. Спасибо тебе. А теперь мне лучше пойти домой.