Приют тайных соблазнов - Татьяна Нильсен Страница 30

тоже, но он благоразумно промолчал, потому что знал, лучше жену не драконить нелестными высказываниями о родителях, иначе ругань не закончится никогда. И всё-таки не мог оставить последнее слово за женщиной. – Ну конечно, мы турки толстокожие, как бегемоты, а вы, русские чувствительные и возвышенные. Видел я, как под Тамбовом в деревне, мужики литрами самогон сорокаградусный, как воду в горло заливают.

– Ой, да вы, свою ракию не меньше нашего хлещете, только что русские самогон водой запивают, а вы ракию с водой разводите. Хрен редьки не слаще!

Эти дебаты могли длиться долго, ни к чему толковому не приводили, оставался только осадок раздражения и неудовольствия друг другом. И как, кстати, оказалось появление полицейского Рафика, который самым задушевным образом передал просьбу Шапошникова посодействовать в расследовании дела. Компания расположилась за столиком в уличном кафе. Когда покончили с обедом, юркий официант принёс пирожные и чай для дамы и холодного пива для мужчин. Эрин, пряча радость под маской заботливого мужа, взяв за руку жену и заглядывая в глаза, с чувством признёс:

– Послушай дорогая, лучше, если ты поедешь в Тамбов одна. Я же займусь расследованием в Турции. Ты сообщишь мне, когда прилетишь в Стамбул, и мы вместе отправимся в Анталию. Ты же видишь, насколько серьёзная и ответственная просьба.

Все трое остались довольны друг другом. Рафик мысленно потирал руки от того, что турок легко согласился сделать то, о чём его просили русские коллеги. Наташа с облегчением подумала, что повидается с родителями и отдохнёт от постной, вечно недовольной физиономии Эрина. Она считала, что муж с женой иногда должны ненадолго расставаться, от этого их отношения только укрепятся. И потом, мать то помалкивала, а вот отец часто высказывался по поводу зятя, что, мол, ни украсть, ни покараулить, ни выпить, ни закусить. Одно слово «турок». Сидит без эмоций, как «чурка с глазами» в то время, когда стол со смеху катается над частушками, да побасками.

«Обана, чугуночка,

Болит у милки правый глаз,

Я по-русски не красива,

По-турецки в самый раз!»

Пел отец, специально меняя «по-татарски» на «по-турецки», чтобы подзадорить дочь.

«Когда дождик моросил,

Я у милки попросил,

Когда дождик перестал,

Она давала, я не стал».

А Эрин искренне недоумевал, почему все хохочут от этой незатейливой, визгливой песенки и кто у кого, что просил?

«Мне мой милый подарил

Золотые часики,

Вот за эти часики

Живу я на матрасике!»

Поначалу тесть вытирал из глаз брызнувшие от смеха слёзы и пытался объяснить суть матрасиков и часиков, а потом махнул рукой от того, что турок оказался безнадёжным и непроходимым в смысле юмора. Он вообще никогда не слышал, чтобы зятёк искренне, громко, до слёз над чем-то смеялся, никогда не замечал слёзы от грусти и печали. Наверное, у турков не принято, открыто и ярко выражать свои чувства. Но родители уважали выбор дочери и дальше семейных стен, разговоры не выходили. Для всех родственников, соседей и друзей, когда приезжал зять, то появлялся знатный гость и лучший друг, только отец про себя добавлял: «лучший» – после Гитлера!

Но Наташа не собиралась так быстро сворачивать свои планы. Отель они оплатили ещё на три дня вперёд, поэтому женщина намеревалась вовсю насладиться городом, а уж потом, на пару дней к родителям. Она сообщила об этом мужу, а тот был, как тот Вася – на всё согласен.

А Эрин мысленно благодарил русских, что так ловко всё разрешилось. Он с удовольствием займётся интересным делом. Окунётся в привычную, национальную атмосферу. Он любил Стамбул с тех самых пор, когда учился в Полицейской Академии. Ему нравились узкие улочки старого города и широкие проспекты новых кварталов. В этом городе непостижимым образом соединились две культуры европейская – благообразная, деловая, и азиатская – с бесконечными торговыми рядами, кальянами, ароматами кофе и корицы. У него сохранились телефоны и адреса друзей, с которыми он, благодаря случаю, и встретиться.

Глава 7

Шапошников дожевал пирожок, стоя у дверей телекомпании, вытер промасленной салфеткой рот с пальцами и выбросил смятый комок в урну, заваленную окурками. «Боятся пожарников, – подумал с усмешкой полицейский. Он помнил время, когда почти во всех организациях курили прямо в кабинетах, уткнувшись в форточку. Они-то в отсутствии посторонних, так и продолжают дымить в кабинете, несмотря на строгий запрет. – Правильно остерегаются, пожарники штрафами обкладывают по самую макушку за курение в неположенном месте».

В небольшом холле располагалась пустая будка охранника. Страж порядка, видно, особой дисциплиной не отличался, и Серёга засунул назад в карман корочки, которые приготовился предъявить. Оглядевшись, полицейский прошёл по длинному коридору к тем самым запасным дверям, за которыми вероятно и скрылся убийца. Навстречу попадались люди, кто-то выходил из дверей, кто-то говорил по телефону, кто-то торопился с бумагами в соседний кабинет. Странно, но на него, человека постороннего, совершенно никто не обращал внимание.

«В этой колготе можно грохнуть кого угодно, никто, ничего не заметит, – размышлял полицейский и вертел головой, читая таблички на дверях. – Какая разница с кого начинать, коллектив, по всей видимости, небольшой, все друг друга знают. Каждый скажет по слову и получится картинка. А вот директора компании я оставлю на десерт».

Серёга угадал – характеристика получилась, куда с добром. Коллеги Вельяминова оказались людьми эмоциональными и впечатлительными, собственно, как и все творческие люди. И если при жизни они не высказывали прямолинейного, личного отношения, то после смерти можно было сказать всё начистоту. И их не волновало утверждение, что про покойника или хорошо, или ничего. После убийства прошло уже три дня, всех уже допросили под протокол и страсти утихли. Вот тут, в непринуждённой обстановке выяснилось много интересных подробностей. Оказалось, что товарищи по работе не особенно жаловали Захара. То есть каждый занимался своим делом – кто рассказывал про новую стройку, кто о хищениях в госструктурах, кто про детские дома и сиротские приюты, кто-то снимал рекламу, кто-то кропал острые социальные расследования, а Вельяминов крутился в среде легкомысленной и даже развратной. Снимал репортажи из ночных клубов, ресторанов, банкетов, собирал сплетни, подглядывал, как ведут себя пьяные звёзды, что одевают и с кем спят. Называлось это всё «Звёздная пыль». И вот эту пыль, иногда на грани дозволенного, в виде сенсации демонстрировал канал «Питер ТВ». Звёздам зачастую было по барабану, что о них говорят и показывают, лишь бы мелькать на экране. Для шоу бизнеса это являлось рекламой, а каналу такие репортажи поднимали рейтинг. Но не у всех поголовно в этой тусовке в башке находилась мякина