Сью Графтон - «У» – значит убийца Страница 33

Тринни обратила внимание на мое занятие.

– Это проспекты Берлин.

– И куда она собралась?

– Еще не решила. Но говорит, что ее привлекает Аляска.

– Вы тоже поедете?

На лице Тринни появилось разочарованное выражение.

– У меня нет денег.

– Очень жаль. Реклама выглядит заманчиво. А Берлин нравится путешествовать одной?

– Да, нравится. Не всегда, правда, но если хочет ехать одна, то так и говорит об этом. Она уже совершила одну поездку осенью.

– Вот как? И куда же она ездила?

– В Акапулько. Ей там очень понравилось. Говорит, что если еще раз поедет туда, то возьмет меня с собой.

– Здорово. Прошлым летом я была в Вьенто-Негро, но это самый дальний юг, на котором мне приходилось бывать.

– А я и там не была. Берлин всегда любила путешествовать. А у меня нет такой страсти. То есть, я хочу сказать, что предпочитаю другие занятия.

– Какие, например?

– Ну, не знаю. Люблю шить и готовить.

Я решила сменить тему.

– Смерть Лорны, должно быть, явилась для вас тяжелым ударом. Вы уже успокоились?

– Пожалуй. А вот им до сих пор тяжело. Раньше мама и папа были гораздо ближе друг к другу, а после смерти Лорны, похоже, все изменилось. Такое впечатление, что сейчас смерть Лорны тревожит только маму. Она постоянно говорит об этом. Берлин даже обижается. Ее действительно это расстраивает. А как же мы? Неужели мы совсем не в счет?

– А вы были дружны с Лорной?

– Не очень. Лорна вообще сторонилась всех. Она жила в своем мире, а мы в своем. У нее был этот коттедж, и ей нравилось уединение. Ненавидела, когда люди заходили к ней без приглашения. Да ее часто и дома не бывало, особенно по ночам. Она где-то гуляла. Всегда давала понять, что не надо ходить к ней, пока она сама не позвонит и не пригласит.

– Вы часто виделись с ней?

– Не очень, и главным образом здесь, когда она заходила. А за те три года, что она прожила в коттедже, я побывала там раз, ну, может быть, два. А Берлин нравилось туда ходить. Она любопытная по натуре. А Лорна была загадочной.

– В чем это выражалось?

– Не знаю. Ну, например, почему ее так раздражало, когда люди заходили к ней? Что тут страшного? Да и с нами могла бы быть поприветливей. Мы ведь ее сестры.

– А вы знали, куда она ходит по ночам?

– Не-а. Возможно, у нее не было какого-то определенного места. Я постепенно более или менее привыкла к этим ее странностям. Она не была общительной, как ми. Вот мы с Берлин подружки, вместе гуляем, ходим на свидания и все такое прочее. Вот сейчас у каждой из нас есть приятель, в выходные мы вместе ходим в кино и на танцы. А Лорна никогда не делала нам ничего приятного. Нет, делала, конечно, иногда, но ее приходилось упрашивать.

– А как вы узнали о ее смерти?

– К нам приехала полиция, они сказали, что хотят поговорить с папой. Он и сообщил маме, а уж она нам. Это было ужасно. Мы ведь думали, что Лорны нет в городе, мама сказала, что она уехала в отпуск. Поэтому и не волновались, что она не звонит, думали, позвонит, когда вернется. Даже подумать страшно, как она лежала там и гнила.

– Да, это ужасно.

– Ох, Господи. Я начала кричать, а Берл побелела, как привидение. Папа был в шоке, а мама и того хуже. Она до сих пор не пришла в себя. Она бродила по дому, кричала и плакала, рвала на себе волосы. Я ее никогда не видела такой. Обычно именно она поддерживает всех нас. Как тогда, когда умерла бабушка. А ведь это была ее мама. В тот раз она держалась спокойно, заказала билеты на самолет, собрала вещи, чтобы мы смогли отправиться в Айову на похороны. Мы еще были юными, несмышлеными, все время плакали. А она все организовала. Но вот сейчас, когда узнала о смерти Лорны, мама совершенно расклеилась.

– Для родителей страшно пережить своих детей.

– Да, все так говорят. Но полиция считает, что ее убили, и тут уж ничем не поможешь.

– А вы как считаете?

Тринни пожала плечами.

– Возможно, она могла умереть от аллергии. Мне не нравится думать об этом. Очень неприятно.

Я снова сменила тему.

– А это вы были с Лорной в Сан-Франциско в прошлом году?

– Нет, это Берлин. А кто вам сказал об этом?

– А я познакомилась с парнем из фильма.

Тринни оторвалась от своего занятия и с интересом взглянула на меня.

– С которым?

Глава 12

Она моментально покраснела. Несмотря на темно-русые волосы, цвет лица у Тринни был светлый, и румянец ярко горел на щеках. Она отвела взгляд и внезапно гораздо интенсивнее занялась своей работой. Я видела, что ей очень хочется сменить тему разговора. Тринни склонилась над футболкой с таким видом, будто важнее всего было именно сейчас малевать все эти черточки.

– Тринни?

– Что?

– Как вам удалось увидеть пленку? Но только не говорите "какую пленку", потому что вы прекрасно знаете, о какой пленке идет речь.

– Я не видела никакой пленки.

– Ох, не надо. Разумеется, видели. Иначе откуда вы могли бы знать, что в фильме снимался не один мужчина?

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – с легким раздражением парировала Тринни.

– Я говорю о порнофильме, в котором снялась Лорна. Помните? Вам об этом рассказала мама?

– Наверное, мама и об актерах говорила.

– Гм-м, – промычала я самым скептическим тоном. – Как это случилось? Лорна дала вам пленку?

– Не-ет, – словно по слогам протянула Тринни, делая вид, что ее обидело мое предположение.

– Так откуда вы знаете, что там снимался не один мужчина?

– Я предположила. А в чем дело?

Я внимательно посмотрела на нее. И тут мне в голову пришла очевидная мысль.

– Так это вы упаковали кассету и положили ее в почтовый ящик?

– Нет. И вообще, я не обязана отвечать, – огрызнулась Тринни, но на щеках ее снова вспыхнул румянец, который был лучше всякого детектора лжи.

– А кто?

– Я ничего об этом не знаю, так что можете сменить тему. Это вам не заседание суда, и я не под присягой.

Прямо-таки речь адвоката. Мне даже на секунду показалось, что сейчас она заткнет пальцами уши, чтобы не слушать меня. Я попыталась заглянуть ей в глаза.

– Тринни, – проворковала я.

Она не отрывалась от футболки, лежавшей перед ней, нанося спирали ярко-оранжевой объемной краской.

– Послушайте. Меня не волнует что вы сделали, и я клянусь, что ни слова не скажу об этом вашим родителям. Я пыталась узнать, кто прислал им кассету, и теперь я это знаю. Как бы там ни было, но вы всем нам оказали услугу. Если бы вашу маму не расстроила эта пленка, она не пришла бы ко мне, и все расследование заглохло бы. – Я подождала, а затем попыталась подтолкнуть ее к разговору. – Это была идея Берлин или ваша?

– Я не обязана отвечать.

– Может быть, просто кивнете, если я права?

Тринни добавила на рисунке несколько зеленых звезд. Секунды тянулись медленно, но я чувствовала, что наш разговор не окончен.

– Готова поспорить, что это сделала Берлин.

Тишина.

– Я права?

Не глядя мне в глаза, Тринни подняла одно плечо.

– Я расцениваю этот ваш жест как ответ "да". Значит, пленку отправила Берлин. Но у меня есть еще вопрос. Где она взяла ее?

Снова тишина.

– Послушайте, Тринни, я очень прошу вас. – Этим способом выуживать секреты я овладела еще в школе, он особенно эффективен, когда речь идет о сокровенных девических тайнах. Я заметила, что Тринни сдается. Нас всегда обуревает желание поделиться с кем-то, особенно если при этом предоставляется возможность обвинить кого-то другого.

Тринни провела языком по зубам, словно отыскивая попавший туда волосок. И наконец вымолвила:

– Клянетесь, что никому не скажете?

Я подняла руку, как будто даю присягу.

– Я никому не скажу ни слова. Даже не заикнусь об этом.

– Нам просто надоело слушать о том, какая она расчудесная. Ведь она вовсе не была такой. Да, хорошенькое личико, прекрасная фигура, но и что из этого? Понимаете?

– Конечно.

– Да плюс ко всему она брала деньги за секс. Мы с Берлин никогда бы так не поступили. Так зачем же возносить Лорну до небес? Она не была идеальной. Даже хорошей не была.

– Такова уж человеческая натура, я думаю. Лорна ушла из жизни, но твоя мама хранит в сердце ее идеальный образ. И очень трудно отказаться от него, если это все, что у нее осталось.

Тринни начала заводиться.

– Но Лорна была стервой. Думала только о себе. На маму и папу почти не обращала внимания. Домашнюю работу делаю только я, тружусь, как пчелка, а толку никакого. Лорна все равно оставалась любимицей мамы. А мы с Берлин – так себе. – От избытка эмоций кожа Тринни начала менять окраску, как у хамелеона. Внезапно полились слезы. Она закрыла лицо руками, всхлипывая от рыданий.

Я дотронулась до ее руки.

– Тринни, это неправда. Ваша мама вас очень любит. В тот вечер, когда она пришла ко мне в офис, она много рассказывала о вас и Берлин, о том, какие вы хорошие, как помогаете ей по дому. Да вы просто сокровище для нее. Честно.