Олег Голиков - Крымский Джокер Страница 38

Не знаю, сколько это длилось по времени, помню, что третий раз мочить свою тряпочку я не стал — хватило ощущений под завязку. Я лежал тихо и молча, и думал над случившимся. Бородатый с Сашей ещё делали подходы к бутылочке. Но я был в полной прострации от «увиденного». Или почувствованного? Или пережитого? Хотя, какая разница. Не было ничего, кроме удивления и горечи, что меня так жестоко обманули в той тёмной комнате.

— Ну что, Толстый? Теперь ты догнал, что бухлом можно ноги мыть? — тихо спросил Шурик минут через …дцать.

— Н-да… — лишь смог я промычать, — н-да…нехило…

А Бородатый опять был в восторге. Рассказывал про какую-то карусель. Про то как он, говоря любое слово, приводил её в движение. Но я подозревал, что он пережил примерно то же самое, что и я. Только воспринимает и рассказывает по-другому.

— А всех одинаково впирает? — спросил я у мудрого Длинного, подозревая, что его сущность тоже присутствовала на наркотическом рандеву.

— Да нет… Одним кажется, что за ними львы гоняются, — улыбнулся «доктор» Саша, другие в коммандос играют, палят во всё, что движется…

Но, честно говоря, я ему не поверил. Не поверил — и всё тут.

Уж больно хитрозадо он улыбался.

Но бутылочку мы честно выдышали до конца — и вечер за окном изменился.

Всё было и так и не так одновременно. Память ещё держала звуки и образы странной игры сознания. Коридор общаги сразу бросился в глаза своей геометрической замкнутостью. Мы молча курили и смотрели новыми глазами вокруг. Вернувшись, я заметил, что и комната имеет строгие черты параллелепипеда. Как гроб…

— Наверно, это дико вредно для лёгких, — как в лужу пёрнул я.

— Да уж, — не полезно это точно, — задумчиво сказал Длинный и прилёг на кровать.

— А мне понравилось! Ахуенно! — Бородатый, как всегда, напоминал большую игривую и небритую собаку. Ему всегда всё нравилось. Даже когда Витёк Молибог приплёлся из библиотеки и принюхавшись строго спросил:

— А что вы красили здесь, а?

Борода среагировал мгновенно:

— Пятна выводили… С души….

И туту меня в голове всплыла концовка «Степного Волка». Но, не сказав ничего вслух, я долго перед сном вспоминал и думал. Думал и удивлялся. Особенно тому образу, который возник, когда Саша поведал про свои ассоциации пятновыводителя «Сополза». Как в детском фильме, когда оживали шахматы. Очень похоже. Очень…

После этого случая течь в моей крыше стала расширяться. Я всё вокруг примерял к «подпространству Сополза». Доставал Бородатого и Длинного вопросами, на которые они потом уже просто не реагировали. Короче, вёл себя крайне неприлично и возбуждённо. И, действительно, бухло уже не приносило того психологического удовлетворения как раньше. Но опять же появилась возможность ещё более мрачно и эффективно загружать мимолётных весёлых подруг по постели, которые всегда тянулись к трансцендентальному. Конечно, про пятновыводитель — ни слова! За это из универа бы попёрли на раз-два-три. Но про иные миры и измерения тёр я неслабо. Потому что почти не врал. Именно в тот период я заметил, что не могу врать на ровном месте. Даже ставил опыты. Я могу лишь приукрашать виденное и слышанное. Но ума не приложу, как люди заливают на все сто.

Итак, мир мой изменился. Всё стало зыбким и подвижным. А тут ещё и Шура Длинный залёг в дурдом.

Саше как правильному ялтинцу было западло идти в армию. Дело в том, что в Ялте среди реальных пацанов считалось дурным тоном служить: «занятие мужчин — это рок-н-ролл…». Собственно, всякая социальная активность среди определенного круга ялтинцев была подозрительна — и даже поступление Длинного в университет, многими его приятелями воспринималось с недоумением.

Обычно правильные ялтинцы выбирали карьеры «дворников и сторожей», а вовсе не капитанов дальнего плавания. Ялта, в определенном смысле, была крымским Питером — со всеми вытекающими из этого последствиями.

Саша не был настроен нарушать неписанные правила хорошего тона, тем более, что с поступлением в университет можно было рассчитывать на отсрочку. Каково же было его удивление, когда ему, свежеиспеченному студенту, пришедшему сняться с учета в ялтинском военкомате сообщили, что с учебой придется подождать, а пока — послужить, и вручили повестку.

Первым делом было отмечено такое событие в общаге — проводы удались на славу. Однако вместе с проводами закончились и положительные моменты в таком повороте судьбы. И Саша, запасшись больничным листом, явился на призывной пункт только через месяц после окончания призыва.

Серьезные мужчины в форме объяснили, что статья за уклонение у Саши уже практически в кармане, и посоветовали не играть с огнем. Отсрочку до весны все же дали. Нужно было срочно что-то предпринимать… И он залёг в дурку.

Остались мы с Бородатым одни с неунывающим комсомольцем Витей Молибогом.

Правда, Саша навещал нас раз в две недели — но ему пить было нельзя, поэтому он одаривал нас различными похищенными в психушке таблетками.

Это, говорит, от страха. Это для сна, и так далее…Доктор, одним словом.

И вот настал день, когда Шурик приплёлся с убитым видом, белым военным билетом и какой-то страшной отметкой в паспорте.

— Влепили таки, ублюдки, — сетовал он на врачей, — четвёртую статью влепили — шизофрению! Совсем нюх потеряли, мутанты в белых халатах!

Я ни фига не понял, и попросил:

— Да расскажи ты в чём дело? Что за беда?

Длинный тяжело опустился на стул, закурил и поведал нам следующее:

— Первую неделю все шло просто отлично: По утрам я ходил с коллегами на трудотерапию, совершенствуясь в сборе картонных коробок под мармелад, а после обеда беседовал с лечащим врачом. Очень, кстати, миловидной девицей по имени Оля, недавней выпускницей симферопольского мединститута. Беседы сводились, в основном, к обсуждению проблем современной психиатрии, систем классификаций психологических типов и прочих вещей, не лишенных приятности.

И вдруг… — все переменилось буквально в один день: Ольгу переводят в другое отделение, я перехожу под опеку другого врача.

Саша помрачнел и, помолчав, продолжил:

— Этот гнус…. Ну, в общем, пришлось начинать все с начала. Доказывать, что даже если я не пою по ночам в палате оперных арий, не грохаюсь на больничной дискотеке в припадке эпилепсии, и даже не пытаюсь сигануть из окна, когда его сиделка по дурости закрыть забывает — словом, не пользуюсь обычными развлечениями сопалатников — это еще не повод выписывать меня с приговором «здоров». Доказал, бля, на свою голову — он мне «четверку» влепил! — Чему их там учат, в этом грёбанном медыне?!

Любому первокурснику должно быть известно, что шизофрения подразумевает нарушения как в мыслительной, так и в эмоциональной и волевой сферах. Косить по первому пункту мне, как студенту матфака, было не с руки, а по третьему — влом: больно хлопотно овоща изображать. Я и упирал на нарушения в эмоциональной сфере. Нарисовал бы коновал хоть маниакально-депрессивный психоз, не так было бы обидно: пережал я, значит, просто. И вот, пожалуйста — «четверка» на ровном месте!

Мы с Бородатым утешали его как могли. Даже пытались острить: типа, «четвёрка» это вовсе не такая уж плохая отметка; в следующий раз подучит урок получше — будет «пятёрка», и так далее. Пришлось даже сходить занять медицинского спирта с пол-литра у студенток-медичек на пятом этаже.

А что делать?

Спирт. Медицинский. Чистый как слеза!

О, сколько в этом словосочетании!..

Выпили, слегка разбавив водой. Горло драло неслабо. Снова обсудили сашину ситуацию.

Но сам он, пребывая в состоянии депрессии, только всё более активно материл врачей-вредителей. Робко постучались девочки-медички, испросив разрешения присоединиться. С ещё поллитрой неразбавленного. Почему нет?

Ну да… почему бы не взвыть песнягу-другую на фоне скорби друга?! Почему бы не станцевать на столе?! И ногами в баклажанной икре? Саня! — Не бей очки!! Они у тебя одни!.. Какого хера?.. Игорь, — я люблю тебя… И как давно? Что за хуетень под ногами?

Кто наблевал?…Длинный — не бзди — прорвёмся! Дайте кто-нибудь папиросу!.. Уберите нож, мать вашу! Шизофреники! Саша — я не тебе!.. Прости… Нет!! Не надо!.. Окну — звиздец…. Витя — иди к бую!.. А к-как тебя з-зовут?.. Ирра?… Иррационально!!