Борис Старлинг - Мессия Страница 11

Ред спускается вниз по лестнице и идет в гостиную. Окно закрыто.

«Интересно, если бы тебе пришлось открыть окно снаружи, стал бы ты потом закрывать его изнутри? Маловероятно. Значит, ты входишь через парадную дверь».

Ред внимательно осматривает дверь с внутренней стороны. Три замка, ко всем подходит один и тот же ключ, средний блокируется. Дверь не отжата, ни один замок не сломан и не поврежден. Следовательно, остается три варианта.

Первый. «Ты вскрываешь замок отмычкой».

Нет. На это требуется немало времени, да и опасно. Слишком велика вероятность того, что тебя увидят или услышат.

Второй. «У тебя есть свой ключ, которым ты и пользуешься».

Но ключей нет ни у кого, кроме самого Филиппа и Элисон. А убийца почти наверняка мужчина.

Что оставляет только одну возможность.

Филипп Род сам открывает тебе дверь.

В час ночи?

В двери имеется глазок. Ред вглядывается в него и видит спину констебля, кажущуюся, из-за оптического искажения, неестественно широкой.

Филипп должен сперва посмотреть в глазок. Он, безусловно, не стал бы открывать дверь в час ночи, не сделав этого. «Значит, он видел тебя и впустил».

Кого можно впустить в такое время?

Знакомого. Человек, выдающий себя за сантехника или еще кого-нибудь из ремонтных служб, исключается — они по ночам не ходят. Значит, все-таки знакомый?

А может быть, тот, кто попал в беду?

Или делает вид, будто попал в беду?

«Кто у двери? Кто ты?»

Ладно, вернемся назад. «Кем бы ты ни был, Филипп открывает тебе дверь».

Скорее всего, Филипп подходит к двери в трусах. Не станет же он спускаться обнаженным. Да и накидывать плотный халат тоже, скорее всего, не станет, благо ночь теплая.

Итак, Филипп, в одних трусах, открывает дверь.

«Но чтобы повесить его, тебе нужно пройти назад, к лестнице. И какая-то правдоподобная причина, побуждающая его подняться по ней обратно». Нельзя же просто так взять и повесить человека против его воли: накинуть петлю на шею и заставить его спрыгнуть с лестничной площадки. Он просто не станет этого делать. Можно, конечно, оглушить его чем-нибудь, например дубинкой. Но такой удар оставил бы след, а на теле Филиппа никаких повреждений не обнаружено. Только связанные запястья и, конечно, следы на шее. Никаких признаков борьбы.

Значит, Филипп не догадывался, что произойдет.

Он возвращается по лестнице. «Ты где? Перед ним? Нет, скорее позади него. Поднимаешься на лестничную площадку и сталкиваешь оттуда Филиппа. Один конец веревки привязан к перилам, другой накинут петлей на его шею».

Итак, он падает в пролет. В его положении естественно было бы схватиться за веревку, пытаясь ослабить сдавливание шеи. Только вот он этого сделать не может. Руки-то у него связаны.

А почему он позволил себя связать? Ясно, что под угрозой.

«Когда Филипп открывал тебе дверь, он не боялся. То есть не подозревал о том, что у тебя есть какое-то оружие. А какое? Конечно, у тебя есть веревка, и…

Разумеется, нож. Тот самый, которым ты вырежешь ему язык. Под угрозой ножа он позволяет тебе связать его, а потом ты сталкиваешь его с площадки.

А когда ты вырезаешь ему язык? Раньше, чем сталкиваешь с лестничной площадки, или уже потом?»

Ред поднимается по лестнице к площадке. Он видит потертости там, где была закреплена веревка.

А вот крови на лестничной площадке нет. Вся кровь внизу, на полу. «А ведь вырежи ты ему язык наверху, кровью была бы залита вся площадка». Но там никакой крови нет.

«Выходит, ты сталкиваешь Филиппа, а потом — когда он висит там, задыхаясь, — наклоняешься, залезаешь ему в рот и начисто отрезаешь язык».

Ред пытается представить себя на месте Филиппа. Он и есть Филипп — его тело дергается в петле.

«Так. Ты наклоняешься, чтобы все было видно. Левой рукой обхватываешь меня за шею, удерживая, потому что я дергаюсь, а правой засовываешь мне в рот лезвие».

Как там говорил Лабецкий? «Кровь хлестала с таким напором, что неразрезанные пленки и жилы во ртах обеих жертв просто сорвало».

Ред запускает руку себе в рот и, просунув язык между пальцами, зажимает его.

16

Полчаса спустя, когда он уже расхаживает по дому Джеймса Каннингэма, Ред ощущает во рту вкус рвоты.

Ему не хочется думать об этом. Его так и подмывает упростить дело и сказать, что и тут произошло то же самое. Однако он не может пойти на это, пока у него не будет уверенности, а чтобы обрести эту уверенность, ему придется пропустить все через себя. Или пропустить себя через эту машину для отжимания белья.

Каждое убийство необходимо рассмотреть как самостоятельное, самодостаточное событие. Да, связь между убийствами Джеймса Каннингэма и Филиппа Рода существует, тем не менее это два отдельных преступления.

Начнем с самого начала, как раньше. Возможности проникнуть в дом иначе, как через парадную дверь, у убийцы не было. Никаких проходов через сад, никакой боковой двери, никакой возможности незаметно влезть в окно верхнего этажа. В этом смысле все так же, как и на Рэдипоул-роуд.

Следовательно, та, основная версия, что жертва открывает убийце дверь, работает и в данном случае.

Был ли это человек, которого Каннингэм знал? Насколько вероятно, чтобы у него и Филиппа Рода имелись общие знакомые?

Едва ли. У них мало общего. Разница в возрасте в целых два поколения, совершенно несхожий род занятий, да и жили они в разных частях города.

Четыре часа утра, и раздается дверной звонок.

Где находится Джеймс Каннингэм? В постели, конечно.

Ред поднимается наверх, в спальню. Каннингэм спит — спал — в большой двуспальной кровати. Постельные принадлежности на левой стороне чуть смяты, другая сторона постели нетронута. Никаких признаков борьбы.

Джеймс Каннингэм, услышав звонок, поднимается и слегка расправляет одеяло. Его не вытряхивают из постели, то есть получается, что нападают на него не в спальне. Но почему тогда ночная рубашка епископа найдена как раз здесь, на полу спальни? Не похоже, чтобы Каннингэм стал открывать дверь в трусах, не говоря уж о том, чтобы сделать это нагим. Как он спал — в ночной рубашке и трусах? Маловероятно.

Ред разворачивается и медленно спускается по лестнице.

Четыре утра, раздается звонок в дверь. Каннингэм идет вниз и открывает дверь. А что потом?

А потом кто-то выколачивает из него дерьмо на пол гостиной, вот что. Но до того, по ходу дела, он снимает ночную рубашку и надевает трусы.

Перед мысленным взором Реда формируются и переформируются образы.

Он ощущает, как они выкристаллизовываются, становятся четче.

Связь с Филиппом.

Трусы. Где Каннингэм держит свои трусы?

В спальне.

«Итак, ты заставляешь Каннингэма подняться наверх в его спальню, где принуждаешь надеть трусы и снять ночную рубашку. Ты моложе и крепче. И у тебя есть минимум два предмета, которые можно использовать как оружие. Дубинка, которой ты его колошматишь, и нож, которым ты вырезаешь ему язык».

Ред возвращается в спальню. Остановившись сразу за дверью, он оглядывается по сторонам.

«Находясь здесь, ты заставляешь Каннингэма переодеться. Он подходит к комоду и достает трусы. Потом надевает их.

Видишь ли ты его полностью обнаженным?

Вряд ли епископ станет раздеваться перед тобой, разве что ты его вынудишь. Скорее всего, он сначала, под рубашкой, надевает трусы, а потом уже снимает рубашку. Иного тебе и не требуется, иначе с чего бы ты позволил надевать трусы человеку, которого собираешься убить? Таким образом, он ни на секунду не остается перед тобой обнаженным. Что означает сохранение хоть какого-то достоинства».

Ред стоит на пороге спальни, сразу за входной дверью. У него такое ощущение, будто он способен заставить сложившийся в его сознании образ епископа материализоваться прямо в комнате.

«А ты? Где все это время находишься ты?

Да здесь, где же еще».

Ред осознает, что стоит именно там, где стоял убийца.

«Ты следуешь за Каннингэмом вверх по лестнице, заходишь за ним в спальню и стоишь у самой двери, чтобы быть уверенным, что он не сбежит. Но почему в таком случае ты не убиваешь его прямо здесь, в спальне? Может быть, ты оставил оружие внизу? Нет. Оружие у тебя с собой, чтобы угрожать епископу, если тот попытается сопротивляться. Получается, что нет никакого смысла вести Каннингэма вниз».

Если только не…

В его голове звучат слова Лабецкого: «Ночная рубашка валялась у дверей спальни. Без следов крови, но слегка порванная».

Слегка порванная!

Ред застывает неподвижно у двери спальни и ждет, когда его осенит.

Епископ стоит там, в трусах, а в руках у него ночная рубашка, которую он только что снял.

«И он бросает ее в тебя. Вот что он делает. Она попадает тебе в лицо, и, пусть на мгновение, ты теряешь контроль над ситуацией. И в эту секунду, пока ты сбрасываешь рубашку с лица, Каннингэм проскакивает мимо тебя.