Виктория Платова - Ужасные невинные Страница 19

– Успокойся, – увещевает меня Жан-Луи.

– Я просил капуччино!

– Он не готовит капуччино. Он – профессиональный бариста и профессионально готовит эспрессо. Ничего другого.

Бариста, Лора непременно залезла бы к нему в штаны, чтобы выведать секреты мастерства, Лора непременно поинтересовалась бы его мочой, досужие языки утверждают, что у нее кофейный запах и цвет, это правда, милый? о-о, йоу!.. Бариста. Как будто это что-то объясняет. Я не могу найти объяснения ничему – откуда появилась Тинатин и почему упоминание о ней так взволновало Жан-Луи? почему Тинатин поцеловала меня? Почему она согласилась поехать с нами и почему исчезла? Я тупо смотрю в стаканчик с кофе – подлец Киану и вправду профессионал, только профессионалы могут оставлять автографы на поверхности, пенные рисунки, а то, что я вижу сейчас, – именно рисунок. Несколько рисунков. Они дрожат и меняются, накладываясь друг на друга: ушная раковина, неровный круг, имеющий отдаленное сходство со зрачком, скорчившаяся фигура, все это я уже видел, видел! В неверных, зыбких сумерках поцелуя. Стоит мне только подумать об этом, стоит мне об этом вспомнить – и стаканчик начинает плавиться прямо на глазах, одна, две, три дырки, будто прожженные сигаретой, еще и еще, кофе вытекает из стаканчика, брызжет во все стороны… ты видишь это, Лу?..

«СЛУЧАЙНО, БАЛЬТАЗАР»

…Надо бы съездить домой, переодеться. Все утро я думаю об этом, о многом другом, но и об этом тоже. Надо бы съездить, привести себя в порядок, надо бы просто отоспаться, отличная идея. Голова раскалывается, трещит по швам, хотя ничего крепче пива мы с Лу не пили. Да и пива было немного.

Ночь я провел с Жан-Луи. Не в «Пирелли», из «Пирелли» мы ушли через полчаса после бесславной гибели пластикового стаканчика. Вернее, ушли мы поодиночке, сначала он, потом я, я едва не упустил Лу. И упустил бы, если бы не его хромота, оказавшаяся благословенной. Жан-Луи прихрамывает сильнее, а я бегаю быстрее, чем мне казалось, теперь даже не вспомнить, когда я так выкладывался. На стометровке в школе?

Кажется, я был чемпионом школы по бегу на сто метров.

Как сначала был чемпионом по ненависти к собственному отцу. Мне просто повезло, что я успел догнать Жан-Луи. Мне всего лишь хотелось побольше узнать о девушке, которая пьет мохито с неудачниками из видеопроката и откусывает головы несчастным влюбленным («это не метафора, Макс!»).

…В почтовом ящике болтаются семь писем.

Четыре – явный спам, зарегистрируйте фирму, помощь в аудите, продажа DVD-дисков, магазин горящих путевок, Мадагаскар, Сенегал, Албания, какой дурак поедет в Албанию?.. Еще одно послание – от Рыбы без трусов.

Rubabeztrusov – Пи, увлечение постмодернизмом не прошло бесследно. Я подозреваю, что без трусов Пи выглядит гораздо экстравагантнее, чем косяк сельди в вышеозначенной детали туалета.

В письме от Пи две ссылки, «это тебя позабавит, старичок»: половые извращения в животном мире и лас-вегасская группа «Jenny's Tortures»21, садо-мазо-рок-н-ролл, смотреть видео, качать файлы в формате МРЗ.

«Загляни в наш чат „J’embrasse Pas“, и ты узнаешь такое, что навсегда изменит твою жизнь. Ты уже никогда не будешь прежним. Если в твоей жизни произошло что-то важное – загляни!!!» – тоже можно отнести к разряду спама, если это не шутки Rubu beztrusov, большого любителя подрочить перед монитором.

Идиот.

Раскрыть последнее письмо не удается, глючит ссылка, к тому же я вижу Лору.

Лора – утром, в редакции, – это из ряда вон, раньше трех часов она здесь не появляется, если появляется вообще. За судьбу «Порша» можно не волноваться, все закончилось благополучно, во всяком случае – для него, можно ли сказать то же самое о Лоре? Черная футболка, черные джинсы, ботинки на шнуровке, Лора даже не заглядывает в комнату, где сижу я, идет дальше по коридору. В конце коридора – место для курения.

Сигареты у меня кончились еще ночью. Придется стрелять у Пи.

Пи курит до отвращения патриотическую «Яву», Яночка, секретарша г-жи Паникаровской, фатальная крашеная блондинка по кличке «хочЮмачо», – ментоловый «Вог», Лора сегодня без мундштука. Никаких дежурных объятий, никаких поцелуев, черт знает что, мы с Лорой ведем себя как тайные любовники!..

– Привет, – говорю я. Лора кивает.

– …ончЮдо, – щебечет Яночка. – Настоящий мачо.

– У нашей Яночки новый роман, – хихикает Пи, вечный наперсник всех фатальных крашеных блондинок. – Кто он, Яночка?

– Трехскоростной вибратор, – делает предположение Лора.

Типичное противостояние стервы-брюнетки и дурыблондинки, Лора убеждена, что вместо мозгов у секретарши – все те же крашеные волосы, уложенные в несколько слоев. Яночка же пребывает в уверенности, что Лорин клитор снабжен миниатюрными яйцами.

– Фи, какая глупость, – морщится Яночка. – Вибратор – это для тебя, Лора. Ни один приличный молодой человек к тебе и на сто метров не подойдет.

– Брейк, девочки. – Пи делает примирительный жест рукой. – И что в твоем понимании приличный молодой человек, душенька?

– Приличный – это приличный… Это… Это… – Яночка закатывает глаза, подобрать эпитет она не в состоянии.

– Это тот, который платит за интим-услуги вперед. – Теперь уже Лора закатывает глаза. – И не подкладывает тебя под своего начальника.

– Ну тебе виднее, Лора…

– Это тот, у кого ни разу не было глистов.

– Фи, какая гадость!..

Я курю Яночкин «Вог» и потому предпочитаю не вмешиваться.

– Хотите орешков, девочки? – Пацифист Пи все еще полон желания примирить стороны и даже вынимает из кармана пару грецких орехов.

– Орехи портят эмаль, – замечает Яночка. – И вообще…

– А ты, Макс? Орехи, между прочим, положительно влияют на потенцию.

– Нет… Что-то не хочется.

Герда, старая норвежка,Рассказала мне о том,Как сидел внутри орешкаЧерт с рогами и хвостом.

Когда мама была мамой, когда она не пила разбавленное спиртом вино и не прижигала папашину щетину зажигалкой, она читала маленькому Максу этот стишок. Я до сих пор его помню, я помню его в таких инфернальных хичкоковских подробностях, и эти подробности так пугали меня когда-то, что за всю свою жизнь я не расколол ни одного ореха.

Если бы сейчас я расколол орех, из него выпал бы Жан-Луи.

…Спаривание бабочек-махаонов – первое, что я увидел в его берлоге. Отличная макрофотография, висящая на стене против входа. Есть еще одна – дальше по коридору: спаривание богомолов, те же пугающие масштабы действа, голова самца уже оторвана. Мне легко представить на месте богомолов Лу и Мод, себя и Тинатин я представит не могу, но, возможно, именно так выглядит страсть по Жан-Луи.

Квартира Лу состоит из комнаты и кухни, фактура стен что-то неуловимо напоминает мне. Комната почти пуста, если не считать узкой кровати, стола, стула и камина в углу. Вряд ли Жан-Луи когда-либо пользовался камином, он заложен кирпичами, кладка совсем свежая. Я видел немало каминов в недрах старого ЭсПэБэ, обычно они украшены голландскими печными изразцами – мельницы, домики с островерхими крышами, как вариант – танцующая парочка в сабо. Камин в комнате Жан-Луи ничего общего с мельницами не имеет, вместо изразцов – сколотый в нескольких местах пожелтевший мрамор. Полка для фотографий – вот что это такое; для фотографий, хоть и не таких масштабных, как спаривание бабочек-махаонов. Три снимка в рамках на каминной полке и фарфоровая статуэтка, господи ты боже мой, Жан-Луи похож на сентиментального толстого бюргера из Кельна, отца одной из совращенных мной немок.

У Жан-Луи нет даже телевизора, но есть еще одна комната, которую я сразу не заметил: дверь в нее плотно прикрыта. Я пялюсь на дверь, подобно жене Синей Бороды, может, именно за ней Лу прячет свое истинное лицо: среднестатистическая кровать и стол со стулом могут принадлежать кому угодно. Нет даже плохонького постера с Франсуаз Фабиан – Мод, а уж его-то я надеялся увидеть в первую очередь.

– Да ты аскет, Лу!

Жан-Луи оставляет мою реплику без внимания.

– А там что? – я указываю подбородком на дверь.

– Кладовка.

Так я тебе и поверил, Лу!

– Пиво можно выпить на кухне.

Жан-Луи не очень-то гостеприимен, но ведь никто не заставлял его открывать передо мной входную дверь. Но если уж открыл… А фотографии на камине имеют такое же отношение к нему, как и спаривающиеся бабочки:

стена с одиноким окном, за ним нет ничего, кроме черноты;

фронтон какой-то лавки – то ли бакалейной, то ли чайной, вьющиеся растения в кадках, выставленные на улицу, на переднем плане – велосипед: краска на раме облупилась, сквозь нее проступает ржавчина;

близкая перспектива улицы: беленые стены домов, синие двери, синие ставни, открытые террасы вторых этажей, каменные плиты мостовой тоже кажутся побеленными, – все это напоминает Средиземноморье, но я не совсем уверен. В глубине кадра – там, где крылья улицы почти смыкаются, – силуэт человеческой фигуры.