Виктория Платова - Ужасные невинные Страница 48

И.М.

Надпись в правом нижнем углу каждой из фотографий. Скорее всего, это инициалы фотографа, авторский знак, ничего общего с инициалами Иисуса Христа.

«Илья. Письма».

Скачанные из электронного почтового ящика и сохраненные послания, если судить по ярлыкам: их не так много, десять-пятнадцать штук, наугад я открываю одно:

«Август, малыш, что-то потерялись мы в этой жизни. Получила ли ты мои последние снимки? Те, которые я отправил тебе из Самарканда? Что скажешь?..»

Не то, совсем не то!

«…видел твоих голожопых ковбоев на сайте у Джима. Растешь, мать. И здорово поработала со светом… Мои фильтры пригодились?..

…предложили отснять серию для путеводителя по Греции. Нужно что-нибудь нетривиальное. Ты ведь там была, может, подскажешь пару мест…

…есть возможность поучаствовать в одном симпатичном дублинском проекте, рабочее название «Русское ню», сообщи, свободен ли у тебя конец сентября текущего года. Или свяжись с Вадиком, он курирует это начинание с нашей стороны…

…И кстати, как твоя новая любовь? Уже затянула ее в койку?..»

Ничего, что подпадает под категорию «будет интересно». Ладно, третья попытка.

«Август, проявись, плиз!!! Ломился, как бесноватый, но опять тебя не застал. Маленькая дрянь, которая теперь сидит у тебя на телефоне, сказала, что ты отчалила в Европу. Ты нужна мне, нужна! Хотя бы изредка проверяй мыло, умоляю!..

…если бы я был уверен, что в твоем ящике никто не пасется… если бы я был уверен… нет, не так, все равно всего не напишешь. Нет, не так, НИ-ЧЕ-ГО не напишешь, ты мне нужна, ты мой друг, Август. Единственный. И как всякий единственный друг, ты всегда в зоне недосягаемости… Происходит что-то странное, страшное… я больше не справляюсь… и не могу остановиться. И не могу все это остановить. И вернуться тоже не могу. Но я ни о чем не жалею. Она – лучшее, что могло со мной произойти, но так и не произошло. А я все надеюсь, что произойдет… Один поцелуй считается, Август?..»

Эй, паренек, спроси об этом меня. Один поцелуй считается, еще как считается! Одного поцелуя вполне достаточно, чтобы полностью изменить жизнь, а ты не из храброго десятка, как я посмотрю. Переживаешь, скулишь, цепляешься за бритоголовых подружек, трясешь перед ними кальсонами. Хорошо, что мне некому писать такие дурацкие сопливые письма. Я в лучшем положении, чем ты, приятель.

«…Посылаю фотографии, они все объяснят. Теперь-то ты не будешь считать, что крыша у меня поехала? Они стоят того, что мне пришлось пережить, они все искупают, разве нет? Только сейчас мне пришло в голову, что я второй день в Альпах. Я даже этого не заметил, представляешь! Все сузилось до размеров объектива, и в нем я вижу только то, что хочу видеть. Или только то, что хочет она…»

Эй, паренек, мне тоже это знакомо. Это называется: ты влип, приятель. Вляпался, воткнулся. Японские сказочки в вольном изложении обрусевшего Хайяо заканчиваются одной фразой: «Желаю счастья, желаю счастья!» Похоже, это не твой случай.

Примерно так думаю я, вяло наблюдая, как ревность заплевывает монитор. Речь в письмах идет о Тинатин, ни о ком другом. Сначала Макс Ларин, теперь еще и этот фотограф, везде я нахожу следы девушки, в которую отчаянно влюблен. Письмо, только что прочитанное мной, – последнее. Последнее по времени из всех, находящихся в папке. Я никогда не был в Альпах, но что-то о них слыхал.

И совсем недавно.

Марго не упоминала об Альпах, с барменом в «Че..» мы говорили лишь о собаках, достоинствах меню и латиноамериканских выбрыках субкоманданте, что еще? «Че посещает публичный дом в Катманду, Непал», но Непал – это Гималаи, никак не Альпы. Совершенно машинально я щелкаю на папку «Илья. Работы».

«Стокгольм».

«Нормандия».

«Самарканд. Гур-Эмир».

«Суздаль. Ростов Великий».

«Микрокосмос».

Еще какая-то географическая срань, на которую не стоит тратить время. Что может поведать миру о Стокгольме фотограф с русским именем Илья? Несколько точек – на них топчутся все, кому не лень, несколько ракурсов, затертых до дыр объективами таких вот фотоподвижников.

Программа просмотра изображений и факсов.

Изображений, вот-вот, именно.

Неплохо, совсем неплохо. И даже чувственно. Труп на асфальте, под головой – растекшееся темное пятно, вполне интернациональное. И труп тоже интернациональный – белый мужчина без каких-либо отличительных особенностей, если не считать пятна. Оно бликует, в нем отражаются вечерние огни, два отморозка – вот что я вижу перед собой. Один отморозок не постеснялся прислать душещипательный снимок, вторая не постеснялась сохранить эту дрянь в своем компьютере. «Отморозки» в данном случае – лишь первое подвернувшееся слово, я не осуждаю ни Август, ни Фотографа, да и с чего мне их осуждать после всего случившегося со мной? С тем же успехом я мог назвать их папарацци, или любителями абсента, или любителями езды на оленях; остальные фотографии в папке «Стокгольм» – бросовая пейзажная лирика, они даже хуже, чем урбанистические экзерсисы Август, развешанные по стенам. Но для путеводителя сойдет.

Стоп.

Эту фотографию я уже видел. И тоже совсем недавно.

Фронтон какой-то лавки – то ли бакалейной, то ли чайной, вьющиеся растения в кадках, выставленные на улицу, на переднем плане – велосипед: краска на раме облупилась, сквозь нее проступает ржавчина.

Так и есть. Снимок в рамке, он стоял на каминной полке в квартире Жан-Луи. Я вспоминаю фотографию, а следом за ней и имя фотографа, о котором мы говорили с Лу и который был знаком с Тинатин. Илья. Илья Макаров.

И.М.

. Это его инициалы. Илья Макаров, никаких сомнений. Жан-Луи сказал мне тогда, что Илья Макаров погиб в Альпах, его накрыло лавиной или что-то в этом роде, «только сейчас мне пришло в голову, что я второй день в Альпах», на какой по счету день он погиб? – на третий, на четвертый? Скорее всего, последнее письмо в папке и вправду оказалось последним.

На то, чтобы просмотреть все, времени у меня не хватит, наяды рано или поздно выскользнут из ванной, и мне бы не хотелось, чтобы они меня застукали. Но и расставаться с папкой «Last temptation» тоже нет никакого желания. Задачка для первоклассника, справиться с ней не составит труда, нужно лишь найти подходящий носитель.

Чего только нет у Август в ящиках письменного стола!..

Несколько портсигаров, настоящая гаванская сигара в футляре, бумаги, снова бумаги, ворох авиабилетов, леденцы с налипшими на них табачными крошками, носки, пара шелковых трусиков, степлеры, детский крем в тюбике, канцелярские кнопки, карманная Библия, карманный Коран, брелки из магазинов дьюти-фри, бутылочки со спиртным, прихваченные из гостиничных номеров; индийские благовония, китайские благовония, нефритовые четки, нефритовая черепаха, рыбешка из оникса, прокладки, тампоны, фотопленка, уйма фотопленки; бензин для зажигалок «Zippo», табак для кальянов, несколько купюр – долларовых и евро, монеты: круглые, квадратные, монеты-многогранники и монеты с дыркой посередине, шахматные фигурки – ферзь и ладья, дорожная карта Европы, солнцезащитные очки со сломанной дужкой, еще одни – абсолютно целые, засушенный кленовый лист. Нефритовые четки наверняка были подарены Август в честь начала какого-нибудь очередного романа, а рыбешка из оникса – возвращена в честь его окончания. Что вообще думает Август о любви? На что похожа любовь в представлении Август? На карманную Библию или на пару шелковых трусиков? На дорожную карту Европы или на монету с дыркой посередине? Или на все содержимое ящиков письменного стола сразу? От любви можно избавиться, побрившись наголо, а то, что отрастет, – будет уже новой любовью…

Дискеты и диски.

Как раз то, что мне нужно. Их много, очень много, «как у дурака махорки», сказал бы Пи. «Как у сенегальца гашиша», сказал бы Великий Гатри. Если я одолжу у Август один из дисков, вряд ли она заметит это. Конечно, я обошелся бы и дискетой, но есть немаленькая вероятность, что «Last temptation» не влезет на одну дискету целиком.

Чистым оказывается третий по счету диск, и я перекачиваю на него все содержимое папки «последнее искушение».

Готово.

Теперь остается главное – пристроить диск, чтобы он не бросался в глаза. В заднем кармане джинсов он не поместится, в нагрудном кармане рубахи – тоже, к тому же все уже занято мелочевкой покойного Макса Ларина, остаются шмотки Лоры, но и здесь выбор невелик: легкая куртка, висящая в прихожей, и рюкзак, он стоит там же.

Я выбираю рюкзак.

Чтобы для него добраться, мне придется выйти в коридор.

…Дверь в ванную распахнута настежь – это первое, что я вижу. Второе: две проклятые эксгибиционистки, сидящие в джакузи друг против друга. Зрелище, которое заставляет трепетать мои ноздри, хотя все выглядит благопристойно и даже целомудренно, и Лора, и Август, кажутся моложе своих лет (и хрен их знает, сколько на самом деле им лет) – две школьницы в жаркий полдень на исходе лета или две сестры-близняшки. Но если бы у Лоры была кошка, она назвала бы ее пошлым именем Джейн. А если бы у Август была кошка, она назвала бы ее претенциозным именем Ван-Гог.