Борис Старлинг - Мессия Страница 52

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — откликается Алекс. — Но это было бы пустой тратой времени.

Ред встает.

— Я уверен, что ордер не потребуется. Спасибо вам всем за сотрудничество.

Они уже почти у двери, когда Ред оборачивается и смотрит на Джанет.

— Знаете что?

— Что?

— Вы единственная на свете, кто, поговорив с этим человеком, умудрился остаться в живых и об этом рассказать.

Они уходят раньше, чем она успевает ответить.

73

— Три больших капучино, пожалуйста.

Всего семь тридцать утра, но Ред уже чувствует себя так, будто прожил половину жизни.

Кафе поблескивает металлической чистотой. При ценах, которые там запрашивают, так и должно быть.

Капучино подают в больших картонных чашках с маленьким отверстием в крышке, через которое и следует пить. Видимо, эта дырочка обеспечивает наилучшее сочетание кофе и пенки в каждом глотке. «Стиль Сиэтла» — написано на каждой чашке.

— Эта идея насчет того, чтобы смешивать пенку с кофе, сущее дерьмо, — сообщает Джез. — Если тянуть кофе через эту дырку, почти вся пенка останется внутри. Правда, потом можно снять крышку и вылизать стаканчик изнутри — вот это и есть самое вкусное.

С дымящимися чашками в руках они выходят из кафе и идут обратно в Скотланд-Ярд. Ранние пташки из числа тех, кому приходится добираться на работу общественным транспортом, выходят из метро, направляясь по большей части к Японскому банку по ту сторону Виктория-стрит. Всякого рода чиновников в этом районе работает гораздо больше, но ни одно правительственное учреждение не открывается в такую рань.

— А это интересно, не так ли? — говорит Ред.

— Что?

— После того как принцип его действий стал достоянием гласности, Серебряный Язык счел возможной какую-то форму контакта. Раньше он обходился без этого, а тут взял и позвонил самаритянам.

— Потому что знает, что там не ведутся записи и его разговор не проследят, — предполагает Джез.

— Верно. Но контакт есть контакт. Почему же все-таки он это делает?

— Может, у него крыша едет? — предполагает Кейт.

— А может, он хочет остановиться, — говорит Джез.

— Нет. — В этом Ред убежден полностью. — Останавливаться он не собирается. Мы это знаем. Он намеревается довести это дело до конца. А вот Кейт, возможно, права: от всего этого он мог сдвинуться еще пуще.

Мобильный телефон Реда издает трель. Все трое инстинктивно останавливаются. Ред передает свой капучино Кейт, отстегивает телефон от пояса и отвечает:

— Меткаф.

Кейт и Джез ждут, пока он говорит. На сей раз ничто в нем: ни поза, ни тон — не выдают волнения. Разве что усталость да желание, чтобы все это поскорее закончилось. Ред говорит, посматривает на коллег и слегка кивает головой.

Очередной труп. Два за одно утро. Точно так же, как было в самом начале.

Неожиданно в голосе Реда все же появляется тревожная нотка.

— Кто? Да, конечно. Я знаю, кто он такой… Конечно знаю. Трудно не знать человека, о котором талдычат в выпусках новостей чуть ли не каждый хренов вечер… Где? Да, я знаю это место. Какой номер? Хорошо. Мы будем там… Я сейчас с ними… Нет, мы пойдем пешком, это много времени не займет. Тут только и нужно, что пройти по улице… Послушайте, к чему эта долбаная спешка? Он ведь мертв, не так ли?

Ред со щелчком закрывает телефон и говорит им два слова:

— Саймон Баркер.

— Член парламента? — уточняют они в один голос.

— Он самый.

— Боже мой, — говорит Кейт. — Где он?

— Катрин-плейс. — Ред указывает в направлении вокзала Виктория. — Пять минут ходьбы в ту сторону.

Он забирает свой капучино из руки Кейт.

— Пошли. Кофе пить можно и на ходу.

74

«Симон — пила: в соответствии с преданием его распилили».

75

То, что Саймон Баркер оказался избран Серебряным Языком для мученической смерти, явилось ироническим завершением его красочной жизни. За двадцать пять лет в Палате общин Баркер нажил столько врагов, что большим количеством желающих им смерти могли бы похвастаться разве что Джон Фитцджеральд Кеннеди да Джей Ар Юинг из телесериала «Даллас». Трудно было назвать социальную группу, не имевшую на Баркера зуба. Гомосексуалистов он именовал «дьявольским отродьем», матерей-одиночек — «безответственными распутницами», члены Ирландской республиканской армии были для него «безмозглыми выродками» либо «кровавыми мерзавцами», женщины-парламентарии — «задирающими носы лесбиянками». Говоря о палестинцах, он не упускал случая помянуть «намотанное на башку полотенце», а об африканцах отзывался как о «детях джунглей». Мало кого радовали подобные эпитеты, звучавшие в устах человека, как-то раз (причем лишь наполовину в шутку) описавшего себя как «Чингисхана с внешностью Кена Ливингстона»[12].

По мнению Саймона Баркера, введение единой европейской валюты представляло собой наиболее верный путь к полной экономической и политической погибели Британии, полицию надлежало наделить практически неограниченными полномочиями по части проведения обысков и арестов, вынесение окончательных приговоров следовало сделать всеобщей практикой, а вот иммиграцию, напротив, пресечь. А поскольку он, ничуть не беспокоясь за свое высокое положение, не упускал ни единой возможности громко, во всеуслышание, заявить о своей позиции, каковую считал позицией большей части консервативно мыслящего населения страны, известность этого человека была такова, что большинству министров кабинета не приходилось об этом даже мечтать.

И теперь Саймон Баркер мертв. Распилен пополам.

Катрин-плейс представляет собой тихую боковую улицу, отходящую от Букингемского дворца, украшенную черными, сохранившимися с викторианских времен фонарными столбами и неброскими латунными табличками с наименованиями обосновавшихся здесь немногочисленных, но солидных компаний. Эта улица находится почти точно посредине между Палатой общин к востоку и ближайшими окраинами поддерживавших Баркера избирательных округов Кенсингтон и Челси — к западу.

В то утро к половине седьмого Саймон должен был появиться на Би-би-си, где, в программе «Деловой завтрак» предстояло обсуждение последних поправок к уголовно-правовому законодательству. Водитель, заехавший за парламентарием в половине шестого, обнаружил, что дверь дома открыта, а когда на звонок никто не откликнулся, вошел внутрь, чтобы поискать пассажира. В результате чего завтрак водителя оказался на ковре у двери в гостиную.

Тело Саймона лежит перед камином. Оно расчленено пополам, по поясу, и нижнюю половину Серебряный Язык оттащил примерно на фут от верхней. Две половинки тела разделяет океан крови.

Каждый раз, когда Ред думает, будто ни на каком месте преступления он уже не увидит больше крови, чем здесь, он оказывается не прав. Вот и теперь то же самое — это преступление самое кровавое из всех. Кровь Саймона лилась потоками из обеих частей тела, и теперь она хлюпает под ногами Реда, когда он подходит к трупу и садится на корточки.

Кожа Саймона порвана там, где вонзилось лезвие пилы. Ред склоняет голову в сторону и рассматривает нижнюю часть торса.

В разрезе это похоже на сэндвич. Кожа снаружи как слой теста, внутренности как начинка. Внутренние органы поблескивают различными оттенками красного, светло-голубого, пурпурного, желтого и черного. В воздухе распространяется зловоние желчи.

Ред морщится.

Линия рассечения проходит примерно в дюйме ниже пупка. Серебряный Язык выбрал для осуществления своей операции именно то место, в каком мог проделать задуманное, преодолевая наименьшее сопротивление. Лезвие пилы рассекало лишь мягкие ткани, мышцы и внутренности, и единственным твердым препятствием, с которым ей пришлось соприкоснуться, был спинной хребет.

Глаза Реда устало пробегают по остальному телу Саймона. Заляпанные кровью трусы выглядят совершенно неуместно, находясь не посередине тела, а на вершине обрубка.

И руки, и лодыжки связаны, так что сопротивляться Саймон не мог.

Реду нет нужды видеть лицо, но он все равно смотрит.

Глаза Саймона Баркера не широко распахнуты от ужаса, они плотно зажмурены от боли.

Представьте, что вам ампутируют конечность без анестезии. В прежние времена, до изобретения наркоза, больному вставляли между зубами деревянную планку, чтобы он не откусил себе язык. Серебряному Языку, однако, не было необходимости делать что-то подобное, поскольку язык своей жертве он отрезал заблаговременно, прежде чем взяться за пилу. Это заодно избавило его от необходимости выслушивать оглушительные вопли.

«Интересно, — думает Ред, — сколько времени потребовалось Саймону, чтобы умереть?»

Он встает и обводит взглядом комнату. Она безупречно прибрана. Журналы ровной стопкой сложены на столике рядом с диваном. Настольный компьютер зачехлен. Картины аккуратно развешаны на стенах.