Николай Леонов - Доброе лицо зла Страница 17

Двигался полковник Гуров очень быстро, напоминая текучую струйку воды или капельку ртути: только что он лежал на земле, и вот – на ногах и атакует тех двоих, что еще остались боеспособными.

Отморозки настолько не ожидали, что намеченная жертва вдруг сама превратится в охотника, что на несколько коротких мгновений растерялись. А Гуров уже был между ними – он, используя инерцию своего движения, закручивал правый пируэт, сделавший бы честь любой солистке балета.

Р-раз! Гуров неуловимо махнул правой рукой, раскрытая ладонь его пошла отвесно вниз, и один из оставшейся на ногах сладкой парочки выпустил «розочку», покатился по земле, подвывая от боли. Перелом локтевой кости предплечья – очень болезненная штука!

Два! Левая рука Гурова, согнутая в локте, сжимает горло второго. Тот хрипит, дергается, нелепо размахивая арматуриной, но через несколько секунд оседает, полузадушенный.

…Гуров склонился над тем, которому он изрядно попортил внешний вид, и без того благообразием не отличавшийся. А уж без уха, да перемазанный собственной кровищей… Словом, не рожа, а иллюстрация к ужастику про вампиров и зомби.

В эту рожу Лев небрежным жестом ткнул служебные «корочки».

– Читать умеешь, придурок? – ласково спросил Гуров. – Так прочти, осознай, на кого ты и твои дружбаны напали. И подумай, какую веселую жизнь я вам устроить могу. То, что я с вами сделал, это ведь забавы детские. Так что сейчас ты мне будешь вдумчиво и откровенно исповедоваться. Тема исповеди: «Кто? Где? Когда?» Проявишь искренность – я разжалоблюсь и не стану вальцевать вас на нары. Понятно тебе, насекомое?

Читать «насекомое» умело и в ситуации разобралось с ходу…

Глава 9

…Утром следующего дня Гуров позвонил Виктору Покровскому, чтобы еще раз уточнить диспозицию и порядок действий на сегодня. Кроме того, Льву хотелось услышать голос Покровского, приблизительно оценить его психологическое состояние и настрой. Для опытного сыщика и телефонного разговора достаточно, а Гуров к тому же неплохо знал Виктора. Результатами Лев остался доволен: Покровский, конечно же, нервничал – кто бы на его месте сохранял абсолютное спокойствие? – но держал себя в руках. Пожелав другу удачи, Лев договорился о встрече в восемь часов вечера, после того, как деньги попадут к похитителям и Покровский переговорит по телефону с дочкой. Но на этот раз светиться на Почтовой Гуров не захотел, договорились встретиться в небольшом скверике между Малой Ордынкой и Пятницкой, который Гуров и Крячко давно облюбовали и даже называли «кабинетом на пленэре». Станислав должен был подтянуться туда же. Скверик со старинной церквушкой был хорош еще и тем, что все подходы к нему великолепно просматривались, и, если бы похитители задумали прицепить Покровскому «хвост», сыщики легко бы обнаружили это: и Лев, и Станислав прекрасно умели засекать «наружку», тем более непрофессионально поставленную. Того, что «хвостик» могут навесить ему самому или «другу и соратнику», Гуров не опасался: противник не мог ничего знать об их со Станиславом сегодняшних планах. А таскаться за ними целый день по всей Москве, да так, чтобы не заметили… Кишка тонка! Да и смысла большого в том, чтобы плотно пасти их с Крячко, не просматривалось ни с какой стороны.

Сыщики разделились: Крячко остался в Управлении для взаимодействия с Лисицыным, который с непреклонностью бульдозера продолжал взламывать файлы Светы Покровской в поисках «чего-нибудь интересного». Степень «интересности» как раз и должен был определять Станислав. Второй его задачей было выяснение «текущих координат» незадачливого воздыхателя Светланы – Андрея Александровича Трошина. Это только на первый взгляд такая задача была пустяковой, но если прикинуть, сколько в столице Трошиных – фамилия-то не из экзотических, равно как имя, – сразу становится ясно, что придется попотеть. Но Гуров был уверен – Станислав справится быстро: чего-чего, а упрямства и въедливой целеустремленности «другу и соратнику» было не занимать.

Сам же полковник Гуров отправился, следуя совету Петра Орлова, на поиски «вечного студента с золотыми руками», Владика М.

Льву повезло. Ознакомившись в деканате филфака МГУ со списками студентов-третьекурсников дневного отделения, он легко обнаружил единственную подходящую кандидатуру: Владислава Медведева. Свой интерес к студентам-филологам перед симпатичной секретаршей деканата Гуров даже мотивировать не стал: ссылки на некую туманную «оперативную необходимость» вкупе с его служебным удостоверением хватило выше крыши.

Но вот светить свой интерес к конкретному студенту Медведеву полковник Гуров не хотел: к чему осложнять парню жизнь? Тут ведь проявляется оборотная сторона уважения с оттенком робости: раз милиция заинтересовалась человеком, значит, что-то с ним неладно и придется ему несладко! Ведь что думает о милиции средний российский обыватель? Да то, что всемогущие менты могут засадить в кутузку кого угодно, когда угодно и за что угодно. А под настроение – так и ни за что. Самое интересное, что подобные представления предельно далеки от истины… Какие там, к лешему, всемогущие! Отъявленных и патентованных бандюганов и то не сразу и не запросто на нары упечешь, а только строго соблюдая их гражданские права и процессуальные нормы! Вот, кстати, во многом поэтому полковник и старший оперуполномоченный Лев Иванович Гуров несколько недолюбливал УПК и массу служебных инструкций, стоящих на страже гражданских прав законченных мерзавцев, по которым скамья подсудимых давненько горючими слезами обливается. Шерифам на Диком Западе со своей клиентурой, ей-богу, проще разбираться было.

Только демонстрировать заинтересованность именно во Владиславе Медведеве не понадобилось: в списке были указаны адреса студентов, и через пять минут полковник Гуров, покинувший деканат, уже звонил коменданту общежития гостиничного типа на улице Островитянова – Медведев оказался иногородним и проживал там. Коменданту Лев представился родственником Светланкиного однокурсника, мол, в столице проездом и хотелось бы увидеться со Славиком, если тот не укатил куда на каникулы.

Снова повезло: никуда из Москвы Владислав Медведев покамест не уехал и, по словам коменданта, в данный момент находился в своей комнате на четвертом этаже. Уехал как раз его сосед по двухместному «номеру», что и вовсе было замечательно – никто не помешает разговору.

Ругая про себя последними словами хулиганов, испохабивших его «Пежо», Лев Гуров отправился в Беляево. В метро он не попадал давненько и, выбравшись на свет божий, с десяток минут приходил в себя от толкотни и поголовного истеричного хамства своих невольных попутчиков. Но за десять минут пешего хода от станции «Беляево» до модерновой башни общежития успокоился, лишний раз с элегической грустью отметив про себя: не та стала Москва, далеко не в лучшую сторону изменилась, но… Что поделаешь?

Легко миновав окамуфляженного охранника на вахте – тот, взглянув на гуровские «корочки», лишних вопросов «куда?», «к кому?» и «по какой надобности?» задавать не стал, – Лев поднялся на четвертый этаж и постучался в дверь с номером 430.

Никакой реакции. Но и сомнений никаких: хозяин комнаты был дома. Возможно, даже не один, а в развеселой компании. Из-за двери в бодром маршевом ритме и с весьма солидной громкостью доносилось хоровое пение, точнее, надрывный ор:

«Пустим петуха на потроха – // Неплоха получится уха! // Вон стоит ольха, // на ольхе – доха. // Ловит в той дохе блоху сноха!»

Гуров поморщился, постучал сильнее. Незапертая дверь, открывающаяся вовнутрь, от его стука послушно отворилась. Лев пожал плечами и вошел в комнату. Нет, компании, слава богу, не наблюдалось.

На одной из двух кроватей лежал, вытянувшись во весь рост, худощавый черноволосый парень в полосатой тельняшке и плавках. В зубах он сжимал дымящуюся сигарету. Судя по атмосфере, напоминающей венерианскую, парень сторонником здорового образа жизни не являлся и сигарета была далеко не первой. Выглядел парень так, словно последние два месяца он то ли слишком мало ел, то ли слишком много пил. Впрочем, не исключены и обе эти причины. В изголовье кровати стояла табуретка, на табуретке – заполненная окурками консервная банка из-под кильки в томате и приличный кассетный магнитофон, из которого как раз и доносился молодецкий хор, с пафосом и темпераментом мартовских котов горланящий о геройском подвиге чьей-то снохи.

Парень смотрел на магнитофон внимательно, словно микробиолог на опасную бактерию под микроскопом, и взгляд у него был весьма характерным, даже красноречивым – точно он долго жевал что-нибудь вроде куска мыла, посыпанного сахаром, и никак не мог выплюнуть. Эпическая картина с петухом, ольхой и блохой ему была чем-то явно не по нутру. В руках парень держал тетрадку с ручкой.

Он поднял на появившегося невесть откуда Гурова взгляд печальных карих глаз, выключил магнитофон и, тяжело вздохнув, с грустью произнес: