Валерий Маслов - Москва времен Чикаго Страница 20

— Конечно, конечно, — тотчас согласился премьер-министр, — представляйте. Я немедленно дам свое согласие в Администрацию Президента. Мне ведь все равно туда докладывать. — И, помедлив всего мгновение, тихо и, как показалось Генпрокурору, вкрадчиво спросил: — Вы ведь не звонили еще Президенту?

— Нет, Николай Николаевич, я всегда соблюдаю субординацию.

— Вот и прекрасно, — одобрил Николай Николаевич. — Вам — искать и ловить, мне — докладывать.

„И получать награды“, — мысленно докончил за него Генеральный прокурор, но вслух, конечно, этого не сказал.

— Я сообщу вам о ходе расследования. Материалы дела Джевеликяна практически готовы для передачи в суд.

— Да вы не спешите, — посоветовал премьер-министр. — Надо к этому вопросу отнестись серьезно: это все же не рядовой преступник. На его совести наверняка еще немало жертв, кроме этой несчастной журналистки.

— Конечно, „висяков“, то есть нераскрытых заказных убийств, в которых подозревается Джевеликян, немало.

— Вот и прекрасно, — почему-то выбрал именно это неподходящее слово Николай Николаевич. — Расследуйте.

И положил трубку.

Как и ожидал Усков, его начальник постарался устроить Джевеликяна так, чтобы тому надолго запомнилось пребывание в местах заключения. Арестованного Мягди поместили, хотя и в хорошо охраняемую, но заполненную „под завязку“ камеру следственного изолятора в Бутырках. В небольшой сырой каморке, рассчитанной максимум на шесть человек, находилось тридцать. Здесь не то что спать, стоять было негде. Джевеликяну, конечно, как известному авторитету, сразу отвели самое почетное место на нижней койке, но и в таких условиях Мягди чуть не стало дурно. После комфорта сталинской дачи, теплого южного климата, ласкового солнца, изумрудного моря и роскошной еды тюремные условия произвели на него удручающее впечатление. Теперь он понял, почему Усков во что бы то ни стало стремился упрятать его за решетку — понимал, какое психологическое воздействие произведет на арестанта все это убожество, которое должно сломить его волю и вынудить дать необходимые показания.

И Андрей не стал медлить, а сразу на следующее утро поехал в следственный изолятор, чтобы допросить Джевеликяна.

В тесном боксе, перегороженном мелкой металлической сеткой и органическим стеклом, он сел на обшарпанный стул и разложил перед собой папку с делом. Спустя несколько минут сюда же привели и Джевеликяна.

Андрей взглянул на него и поразился удивительным переменам, происшедшим с этим холеным респектабельным господином всего за одну ночь. Куда делись его лоск и ухоженность, самоуверенный вид и чувство собственного достоинства, всегда исходящие от Мягди?

Перед ним сидел поникший, осунувшийся зек с лицом, заросшим черной щетиной. Удовлетворенный этой метаморфозой, следователь начал задавать вопросы.

Но Джевеликян упорно молчал. Он равнодушно смотрел мимо Ускова. Точно того и не было в тесном боксе.

Андрей понял, что хотя Мягди и сломлен физически, но не душевно. И конечно же, он рассчитывает на поддержку с воли.

Не исключал такой возможности и Усков. И потому он должен был сделать все, чтобы заставить арестованного разговориться и дать показания.

Но что могло заинтересовать Джевеликяна сейчас, в этой обстановке тюремной камеры?

И вдруг в голову Ускову пришла спасительная идея. И он неожиданно произнес то, чего арестант от него никак не ожидал услышать:

— Кстати, я случайно встретил в Сочи Джульетту Степановну. Она приехала туда искать вас.

Мягди вздрогнул, и в его глазах показался неожиданный интерес. Он повернулся к Ускову:

— Это правда? Грешно смеяться над чувствами человека, который неведомо за что парится в тюрьме.

„Неведомо за что“ Усков пропустил мимо ушей.

— Разве я когда вас обманывал? По-моему, слову Ускова можно верить так же, как и слову Джевеликяна.

Андрей нарочно польстил самолюбию Мягди — нужно было любой ценой заставить его разговориться. И на Джевеликяна это подействовало. Он распрямил плечи, приободрился и даже обратился к следователю с просьбой:

— Дайте закурить, чувствую себя сегодня очень паршиво.

Усков не курил, но всегда брал с собой пачку сигарет, когда шел на допрос к арестованным. Он знал, как много значит для зеков даже такая мелочь, как лишняя сигарета.

Достав из кармана пачку сигарет, протолкнул ее в маленькое окошко, которое ему специально оставили незакрытым.

Мягди с удовольствием затянулся, закинул ногу на ногу. Уверенность в себе возвращалась к нему. К тому же он был довольно тщеславным мужчиной и услышать от своего главного врага, что его разыскивает такая женщина, было вдвойне приятно.

— Расскажите мне о ней, — попросил Мягди. — А я взамен поделюсь с вами тем, что интересно следствию.

— Да, собственно, много рассказывать нечего. Я ее встретил дважды: сначала в Москве, затем в Сочи. Здесь она позвонила мне, чтобы узнать, где вы. Но я тогда сам этого не знал. А в Сочи мы встретились случайно, в гостинице „Москва“. Она там была с Зиной. Приехала специально, чтобы отыскать вас.

Он немного помолчал и добавил:

— Надо сказать, что она вас любит. Ни за что не согласилась помочь следствию, чтобы выдать вас. Сильная натура!

— Да, Джульетта — женщина особая, — мечтательно произнес Мягди. — Потому меня к ней так и тянет, что она не похожа на всех остальных!

Он чуть-чуть помолчал, еще раз с видимым удовольствием затянулся сигаретой:

— Ну, теперь спрашивай, сыщик. Ты это заслужил.

Усков не стал обращать внимание на то, что арестант перешел с ним на „ты“: это сейчас было совершенно не существенным. Главное, что он сам, добровольно, согласился отвечать. Глупо этим не воспользоваться.

— Вы признаете, что совершили убийство корреспондентки радио „Свобода“ Аллы Слонимцевой?

Джевеликян прекрасно помнил разговор с адвокатом на сталинской даче и не преминул воспользоваться его бесценными советами:

— Это было действие, совершенное мною в состоянии глубокого душевного аффекта. У меня и в мыслях не было совершать какое-то насилие над этой женщиной.

— Но свидетели утверждают, что видели вас входящим в ее кабинет, затем услышали выстрелы, а потом увидели, как вы покидаете кабинет с пистолетом-пулеметом. Вы отрицаете это?

— Нет, не отрицаю. Но до сих пор не могу понять, откуда у меня могло появиться в руках оружие? В силу несоответствия своих психофизиологических качеств той экстремальной ситуации, в которой я оказался под воздействием ее клеветнических репортажей, я, видимо, не смог удержаться.

Следователю пришлось довольствоваться признанием Джевеликяна в такой туманной формулировке. Впрочем, факт убийства был доказанным и подтвержденным свидетельскими показаниями. Мягди это понимал и не стал отрицать. Это было главным в сегодняшнем допросе, который фиксировался на видеокассету. Потому Усков поспешил перейти к следующему вопросу, пока заключенный еще был разговорчив.

— Скажите, какие у вас отношения с господами Титовко и Петраковым?

Тут Джевеликян насторожился. Он понимал, куда гнет следователь. Если сейчас он скажет хоть слово против своих друзей и, таким образом, втянет их в свое уголовное дело, ему можно больше не надеяться на их помощь. И потому Мягди сделал дипломатический ход:

— Андрей Трофимович! Я провел ужасную ночь. Сделал вам официальное признание своего участия в этом прискорбном акте с журналисткой. Может, на сегодня достаточно?

Андрею ничего не оставалось, как согласиться. Давить на заключенного не было никакого смысла.

— Согласен, Мягди Акиндинович. В таком случае прошу вас подписать протокол допроса.

Джевеликян насторожился еще сильнее. Он знал, что их разговор записывается. Но для суда аудио- и видеозапись не является достаточным аргументом. А вот подпись под признанием, пусть и в завуалированной форме, об убийстве журналистки — это уже дело серьезное.

И он мягко, но твердо отказался:

— Согласитесь, что подпись под протоколом признания — вещь очень серьезная. Она грозит мне многими годами заключения. Здесь я что-либо сделать без адвоката отказываюсь. Пригласите его на следующий допрос!

Усков ничего не ответил. Ему и самому нужно было время, чтобы решить, как лучше и юридически грамотно оформить свои взаимоотношения с заключенным. Так, чтобы они стали неопровержимыми доказательствами в суде. И потому молча поднялся и вышел из маленького, мрачного и тесного бокса.

Петраков возвратился к себе в город совершенно расстроенный и напуганный. И взволновало его не задержание Джевеликяна, но сам факт ареста. Если сегодня Усков добрался до Мягди, завтра на очереди может оказаться и его величество мэр. Тем более что оснований для этого предостаточно.