Фридрих Незнанский - Вспомнить себя Страница 24

Вот и все. Прощайте. Иван Фролов, бывший старший оперуполномоченный Комитета государственной безопасности Советского Союза».

На второй записке был совсем короткий текст:

«У меня к вам, господин прокурор, имеется просьба личного характера. Женщина, которая передаст вам письмо с материалами против Переверзина, совершенно не в курсе моих дел. Но если ее имя, пусть даже случайно, прозвучит и где-то всплывет, она будет немедленно уничтожена. Об этом мне говорит весь мой опыт работы в системе госбезопасности. Среди тех, кто уже пущен по моему следу, я знаю, имеются бывшие мои „коллеги“. Поэтому я прошу вас, Геннадий Викторович, не трогайте женщину. Она действительно ничего сказать не сможет, кроме того, что я неоднократно ночевал в ее постели, прячась от преследователей в разные времена. И.Ф.»

— М-да…

Липняковский смотрел то на письмо, то на эту Василису, беспокойно ерзавшую на стуле. Ну, с ней-то было ясно. Конечно, ничего не знает. Но вот дом ее! Это большой вопрос. Хотя, если этот Фролов ушел навсегда, то он у нее ничего не оставил бы. Или все-таки оставил, чтобы однажды, когда погоня отстанет, вернуться потихоньку? И зажить новой жизнью? Такое возможно. Но если он чего и оставил, так речь может идти только о деньгах. С собой-то он унес хоть и крупную сумму, но, с другой стороны, и жить на эти валютные сбережения удастся недолго. И без всякого шика. Так на что он мог рассчитывать, убегая? А на то, что, если сам погибнет, хоть бабе достанется, которая согревала его в своей постели «в разные времена». И стоит ли ради каких-то денег?.. А что на это скажет начальство? Не прикажет ли оно перетряхнуть весь ее дом, с распарыванием перин и подушек? И, опять же, чего ради?..

А может, просто вторую записку убрать? Но как объяснить появление Василисы? Да бог с ним, в конце концов, пусть еще Турецкий посмотрит, может, у него дельная идея появится…

Липняковский протянул женщине конверт и шариковую авторучку.

— Напишите мне, пожалуйста, ваш адрес и номер телефона, если есть, и можете отправляться по своим делам. Но предупреждаю: никому ни слова, иначе за вашу жизнь я не отвечаю, это понятно?

Она потерянно кивнула и стала писать на конверте. Закончила, протянула следователю. Витольд посмотрел и сунул конверт в ящик стола.

— А телефона у меня нет, — сказала она виновато. — То есть Коля мне оставил, но я могу только кнопку нажимать, если он позвонит. А номер я не знаю. И он не звонит.

Хотел было сказать Липняковский, что никогда уже не позвонит ей Николай, но промолчал. Зачем лишние слезы? У нее и так в голове все перемешалось.

— Идите, Василиса Захаровна. Если чего потребуется уточнить, я найду возможность встретиться, чтобы не привлекать к вам внимание. А вы помалкивайте. Он, кстати, ничего не оставлял?

— Да… как сказать… — она потупилась, и Липняковский насторожился. — Денег оставил… не очень много. Хотя он аккуратный был, всегда вперед платил.

Что ж, следователь так и подумал.

— Ну и хорошо. Никому не рассказывайте, а я, считайте, и не слышал. Всего доброго.

Василиса вышла, а Витольд, поглядев ей вслед, подумал, что у Куратора, которого теперь, кажется, можно называть так уже без кавычек, губа была не дура. Он вспомнил тело Фролова, лежавшее на цинковом столе, в морге. Крепкое, жилистое. И пальцы стальные. Пятьдесят семь лет всего мужику было? Немного… Или очень много?.. «Чекист» из советского прошлого… Вон куда скатился… К бандитам… Значит, такая судьба выпала… Подумал вдруг о себе: а сам так смог бы, ну, если б сложилось? И первый ответ был: нет! Никогда… Но, подумав, покачал головой из стороны в сторону, не то чтобы сомневаясь, но… что-то вроде бы томило. А разве у этого, у Ивана, жизнь была? Система трещала и ломалась на глазах, а ты — в самом ее эпицентре… И как бы себя повел на его месте? Если бы самому, скажем, пришлось?..

Но Витольд Кузьмич вовремя вспомнил расхожую фразу, которой постоянно козыряли еще недавно журналисты всех средств массовой информации: «История не знает сослагательного наклонения»… Это верно. А раз так, то нечего и задаваться вопросом, что было бы, если бы все было иначе?..» Работать надо.

Телефонный звонок оторвал от размышлений на общеисторические темы…

— Витольд Кузьмич, срочно подойдите в приемную.

Это позвонила секретарша Рогаткина. Что за срочность такая? Опять, что ли, Генеральная прокуратура?

— На проводе наш мэр, — негромко, зажимая ладонью микрофон трубки, сказала женщина. — Кажется, очень взволнован. Искал Геннадия Викторовича, а я сказала, что на месте только вы. Вот, — она протянула трубку.

— Слушаю, Липняковский.

— Здравствуйте, это Смородин Виталий Семенович. Как вас, простите?

— Витольд Кузьмич.

— Я очень вас прошу, мне надо срочно переговорить с вами. Вообще-то я хотел бы с Рогаткиным, но он куда-то отъехал надолго, а дело не терпит отлагательства. Вы не могли бы прямо сейчас подскочить в мэрию? Если надо, я готов машину подослать.

— Нет, спасибо, не надо. А что за вопрос? Это я к тому, что, может быть, какие-то материалы с собой захватить, Виталий Семенович?

— Я думаю, вам ничего не надо брать с собой. Итак, я вас жду…

Черт возьми! Беги туда, вернись сюда… От прокуратуры до мэрии пять минут езды. Идти пешком — пятнадцать минут, но по этой жаре? Прошу простить…

— Мэр вызывает, срочно нужна машина, — сказал Липняковский.

— Водитель внизу. Спускайтесь, я ему скажу, — ответила секретарша, снимая трубку внутреннего телефона…

Мэр Смородин был явно взволнован. Или ловко делал вид. Он поднялся навстречу грузному Липняковскому, и Витольд Кузьмич подумал, что их встреча, вероятно, выглядит комично: мэр казался точной копией следователя, но только уменьшенной в два раза.

Пожали руки, Смородин показал рукой на стул у приставного стола, сам сел напротив, сложил руки под подбородком, придав себе задумчивую позу.

— Витольд Кузьмич, я хочу сделать официальное заявление. Вы будете записывать?

— Вероятно, лучше это сделать вам самому. И не надо будет никаких свидетелей, я имею в виду понятых, — кинул пробный шар следователь. Интересно, как он отреагирует?

— Нет, я думаю, что лучше, если станете записывать вы, дать вам бумагу, ручку?

Терпеть не мог Липняковский ненужной писанины, а здесь, чувствовал он, речь пойдет именно об этом. Но с мэром не поспоришь, многие в городе знали, какой крутой у него характер, и связываться не хотели. Запросто ведь может перекрыть кислород, а как это делается, никого учить не надо.

— Давайте, — безнадежно согласился следователь, доставая из кармана очки.

Но уже после первых двух фраз Витольд Кузьмич понял, что все трудности, связанные с проблемой вызова господина Переверзина в прокуратуру для дачи свидетельских показаний по делу о «конце света», отпали сами собой. Господин олигарх, или кто он там на самом деле, самостоятельно залез в капкан, выбраться откуда ему будет не так просто, как может показаться на первый взгляд…

Следователь старательно записывал свидетельские показания о том, как Переверзин вот здесь, в кабинете мэра, недавно требовал от него разорвать договор с местными программистами и заключить с его фирмой. А в случае несогласия угрожал всякими санкциями — и со стороны краевых властей, и со своей собственной, вплоть до угрозы подослать какого-нибудь маньяка.

Липняковский записывать-то записывал, но не верил тому, что рассказывал мэр. Это ж надо быть совсем сумасшедшим, чтобы действовать с такой наглостью и фактически открыто. А ладно, подумал он, мое дело записать, а Смородин пусть читает и подписывает собственные показания. И Рогатину — на стол. Решайте сами, что делать с этим бредом.

Когда странная исповедь закончилась, мэр, прочитав и расписавшись на каждой страничке, вернул следователю столь своеобразную «явку с повинной», после чего хитро ухмыльнулся и полез в ящик собственного письменного стола. Покопавшись и чем-то позвякав, он достал… магнитофонную кассету и протянул ее Липняковскому.

— А вот это — доказательства, свидетельствующие против Переверзина.

— Что? — не поверил следователь.

— Обычная кассета, — пояснил мэр. — Вы только никому не говорите, пожалуйста, но у меня здесь смонтирован магнитофон. Юг, понимаете, соблазнов много, ходоков еще больше, и каждый норовит что-нибудь урвать, пользуясь поддержкой властей. Вот и пришлось, не от добра, сами понимаете. А когда господин Переверзин посетил меня накануне для серьезного и важного разговора и изложил суть своего предложения, я сказал, что тут следует хорошо обдумать, прежде чем принимать ответственное решение. И перенес встречу и разговор на сегодня. И теперь вы с господином Рогаткиным можете убедиться, что в моем заявлении нет ни слова выдумки. Я по глазам вашим видел, что не сильно вы верите своему мэру. Ничего не поделаешь, молодой человек, это всеобщее заблуждение, что к власти рвутся, чтобы красть. И никто не хочет верить, что человек пришел работать — честно и добросовестно. Как это делали наши с вами отцы, как нам завещали, черт возьми! Так что можете располагать материалами по своему усмотрению и на пользу делу.