Карин Фоссум - Не оглядывайся! Страница 25

У него были маленькие руки с тонкими пальцами. Неважный инструмент, чтобы свалить пьяного человека на краю безумия. Драться с отцом было заведомо бесполезно. Два брата появлялись на пункте «скорой помощи» регулярно, с синяками, ушибами и глазами загнанной лани, словно говорящими: «Я хороший. Не бей меня». Они говорили, что подрались с мальчишками на улице, или упали с лестницы, или с велосипеда. Они защищали отца. Дома было трудно, но там все было знакомо. Альтернативой были детский дом или приемные родители — и, возможно, им придется жить поодиночке. Хальвор постоянно терял сознание в школе. Причинами были недоедание и недостаток сна. Он был старшим и отдавал младшему большую часть еды.

Хальвор вспомнил о книгах, которые, как он знал, она читала и о которых они часто разговаривали. Названия, персонажи… Времени у него достаточно. Он чувствовал себя ближе к Анни, пока искал. Найти пароль было почти равносильно тому, чтобы вернуть Анни обратно. Он представлял себе, что она следит за его поисками и, может быть, даже даст ему знак, если только он достаточно долго продержится. Знак придет как воспоминание, думал он. Что-то, о чем она когда-то говорила, что-то, что сохранилось в его голове и откроется, когда он зайдет достаточно далеко. Он постоянно вспоминал кучу вещей. Палаточный поход, поездка на велосипедах или визит в кино — все это повторялось так часто. И смех Анни. Глубокий, почти мужской смех. Сильный кулак, которым она била его в спину и говорила: «Сдавайся, Хальвор!» — ласково и в то же время требовательно. Другие проявления нежности были редкими.

Каждый раз, когда Детская опека сообщала о своем визите, отец напивался «Антабуса», наводил в квартире порядок и сажал младшего на колени. Он был очень сильным человеком, его пронзительный взгляд заставлял сотрудников Детской опеки сразу же отступить. Мать слабо улыбалась из-под одеяла. Она больна, и на беднягу Торкеля легла большая ответственность, они должны это понять, а у мальчиков сложный возраст. И органы опеки отступали, ничего не добившись. Все имеют право на еще один шанс. Хальвор большую часть времени проводил с матерью и младшим братом. Ему никогда не удавалось приготовить уроки, но он все равно получал хорошие отметки. Значит, он был способным. Постепенно отец полностью потерял связь с действительностью. Как-то ночью он с шумом ворвался в комнату, где спали мальчики. В ту ночь, как и в тысячи других ночей, дети спали на одной кровати. У отца был нож. Хальвор видел, как он сверкает у него в руке. Они слышали, как мать хнычет от страха на первом этаже. Внезапно он почувствовал острую боль: нож попал ему в висок. Мальчик бросился в сторону, и лезвие скользнуло по его лицу, разрезав щеку надвое, до уголка рта, где нож наткнулся на зуб. Глаза отца вдруг открылись, действительность кровью хлынула на подушку, а младший закричал. Отец кинулся вниз по лестнице, в сад. Спрятался в дровяном сарае. Дверь снова хлопнула.

Хальвор почесал уголок рта краем ногтя и внезапно вспомнил, что Анни нравилась книга «Мир Софи». И раз уж он называл ее Софи, он напечатал и это название. Ему казалось, что это очень хитрый пароль. Но, видимо, ей он не казался хитрым, поскольку ничего не произошло. Он продолжал думать. В животе бурчало, головная боль начала стучать в висок.

Сейер и Скарре закрыли офис и пошли по коридору. В Детском доме Бьеркели мальчикам нравилось. Хальвор привязался к католическому священнику, иногда приходил к нему в гости. Он сдал экзамены за девятый класс. Младшего забрали в приемную семью, и Хальвор остался совсем один. Наконец он решил переехать к бабушке, матери отца. Он привык за кем-нибудь ухаживать. Без объекта заботы он чувствовал себя лишним.

— Удивительно, как люди остаются людьми, несмотря ни на что, — сказал Скарре, покачав головой.

— Пока мы еще не знаем, кем стал Хальвор, — скептически ответил Сейер. — Это предстоит выяснить.

Скарре кивнул и зазвенел ключами от автомобиля.

Хальвор почувствовал, что головная боль нарастает. Наконец наступил вечер. Бабушка уже долго сидела одна, а у него жгло глаза от постоянного взгляда на экран. Он попробовал еще раз. Есть ли у него шансы разгадать пароль Анни? И что он будет делать, если папка вдруг откроется? Может быть, у нее была тайна. Он должен найти ее, и у него для этого уйма времени. Наконец он с трудом поднялся — решил приготовить себе еду. Оставив монитор включенным, пошел на кухню. Бабушка смотрела по телевизору фильм о гражданской войне в США. Она подбадривала парней в синей форме — они казались ей более красивыми. Кроме того, те, что в сером, говорили на ужасном диалекте.

Скарре ехал медленно: знал о неприязни шефа к высоким скоростям, да и дорога была плохая — испорченная оползнем, узкая, извивающаяся. Было еще и прохладно, как будто лето задержалось. Птицы грустно сидели под кустами. Люди закончили просушивать зерно. Все вокруг выглядело голым. Сухая жесткая корка земли, на которой никто не оставил следов.

Хальвор насыпал хлопья в миску и хорошенько посыпал их сахаром. Он принес еду в гостиную и скатал скатерть на обеденном столе, чтобы не запачкать ее. Ложка у него в руках дрожала. Сахар в крови окончательно закончился, и в ушах шумело.

— В кооперативе теперь работает негр, — вдруг сказала бабушка. — Ты видел его, Хальвор?

— Там теперь «Киви». Кооператив съехал. Да, его зовут Филипп.

— Он говорит по-бергенски, — сказала она. — Мне не нравится, когда парень так выглядит и говорит на бергенском диалекте.

— Но он же из Бергена, — объяснил Хальвор и отхлебнул сладкого молока из ложки. — Он там родился и вырос. Его родители из Танзании.

— И все же было бы правильнее, если бы он говорил на своем собственном языке.

— Бергенский диалект и есть его язык. Кроме того, ты бы ни слова не поняла, если бы он говорил на суахили.

— Но я так пугаюсь каждый раз, когда он открывает рот.

— Привыкнешь.

Так они разговаривали. Как правило, они приходили к общему мнению. Бабушка рассказывала о своих заботах, а Хальвор ловил ее «подачи» и возвращал, как будто это были неудачные бумажные самолетики, которые можно было сложить заново.

Автомобиль подъехал к съезду к дому. Он выглядел не слишком гостеприимным. Он стоял на отшибе, вдали от других деревенских домов и от дороги, полускрытый зарослями кустарника и лесом. Маленькие, высоко расположенные окна. Выгоревшие серые стены. Двор наполовину зарос сорняками.

Хальвор увидел слабый свет в окне. Он услышал шум подъехавшего автомобиля и пролил несколько капель молока на подбородок. Передние фары вспыхнули в полутьме гостиной. Через секунду они уже стояли у двери и смотрели на него.

— Нам нужно с тобой поговорить, — дружелюбно сказал Сейер. — Тебе придется проехать с нами, но можешь доесть.

Он больше не хотел есть. Он и не думал, что они так легко оставят его в покое, так что он спокойно прошел на кухню и аккуратно помыл миску под краном. Потом пробрался в комнату и погасил экран. Простился с бабушкой и пошел за ними. Ему пришлось сидеть одному на заднем сиденье — он этого не любил. Ему это кое о чем напоминало.

— Я хочу представить себе Анни, — начал Сейер. — Какой она была, как жила. Ты должен рассказать мне все о том, что это была за девочка. Что она делала и говорила, когда вы были вместе, все мысли и подозрения, которые возникали у тебя, когда она уходила от общения, и что могло случиться наверху у Змеиного озера. Все, Хальвор.

— У меня нет никаких предположений.

— Но о чем-то ты должен был подумать.

— Я подумал о массе вещей, но все это не имеет смысла.

В комнате повисло молчание. Хальвор смотрел на карту мира; он нашел на ней свою страну и ближайший город.

— Ты был важной частью мира Анни, — сказал наконец Сейер. — Я сейчас пытаюсь составить карту местности, по которой она передвигалась.

— Значит, вот чем вы занимаетесь? — сухо спросил Хальвор. — Рисуете карту?

— Может быть, у тебя есть идеи получше?

— Нет, — быстро ответил парень.

— Твой отец мертв, — внезапно сказал Сейер. Он напряженно всматривался в лицо юноши, сидящего перед ним.

Хальвору стало не по себе, он чувствовал, что силы покидают его. Особенно тяжело ему давался зрительный контакт. Поэтому он опустил голову.

— Он покончил с собой. А ты сказал, что твои родители развелись. Тебе пришлось нелегко?

— Нормально.

— И поэтому ты скрыл от меня этот факт?

— Тут нечем хвастать.

— Понимаю. Ты можешь сказать мне, чего ты хотел от Анни, — вдруг спросил Сейер, — когда ждал ее у лавки Хоргена в день убийства?

Удивление Хольвара казалось неподдельным.

— Извините, но здесь вы ошибаетесь!