Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн Страница 3

– Итак, – сказал Ллойд спустя несколько мгновений, – судья Стаффорд скончался. – Он неуклюже встал, поправил стрелку на брюках и поглядел на Ливси. – Естественно, следует обо всем сообщить его лечащему врачу, а бедная вдова уже, наверное, подозревает об истинном положении вещей. Бедная женщина. Боюсь, что не могу назвать вам причину смерти, никаких идей на этот счет. Необходимо провести вскрытие. Это очень огорчительно, но в подобных случаях так полагается по закону.

– Значит, у вас нет никаких предположений? – нахмурился Питт. – Разве причина тут не в какой-нибудь знакомой вам болезни?

– Нет, сэр, не в этом, – ответил довольно резко Ллойд. – И неразумно ожидать от какого бы то ни было врача, чтобы он поставил диагноз за несколько минут, не зная истории болезни, да еще при том, что пациент в бессознательном состоянии, – и все это в условиях полутемной театральной ложи, во время спектакля… Вот уж поистине, сэр, вы желаете невозможного!

– Но это не сердечный приступ и не апоплексический удар, – продолжал Томас, не считая нужным извиниться.

– Нет, сэр, это не болезнь сердца, насколько я могу судить, и не апоплексия. В действительности, если бы я не знал, что этого не может быть, то заподозрил бы, что пациент принял какой-то препарат, содержащий опий, причем в чрезмерной дозе. Но это если не принимать во внимание, что люди его положения опиум не употребляют – во всяком случае, в дозах, способных привести к подобному результату.

– Сомневаюсь, чтобы судья Стаффорд курил опиум, – холодно вставил Ливси.

– А я и не предполагаю, сэр, что он его курил, – отрезал Ллойд. – Но, в сущности, я все это говорю, чтобы ответить на вопрос присутствующего здесь мистера… мистера Питта. – И он дернул головой в сторону последнего. – Сам я далек от подобной мысли. Кроме того, человек не может выкурить столько опиума, чтобы это привело к подобному исходу. Для этого надо принять много опиумной настойки. Но, в самом деле, зачем даже обсуждать подобную возможность! – Доктор нетерпеливо и энергично пожал плечами. – Нет, я не знаю причину смерти этого несчастного. Чтобы ответить на данный вопрос, необходимо, как я уже сказал, провести вскрытие. Возможно, лечащий врач знает что-то такое о состоянии его здоровья, что позволит объяснить летальный исход. А теперь я больше ничем не могу быть полезен, а потому извините меня – мне нужно присоединиться к моей семье, которая отправилась в театр в надежде вместе провести вечер, наслаждаясь цивилизованным развлечением.

Он опять фыркнул.

– Я в высшей степени огорчен постигшей вас утратой, глубоко сожалею, что не мог ее предотвратить, но было уже слишком поздно, слишком, слишком поздно. Вот моя карточка. – Он быстро, как фокусник, достал ее и вручил Ливси. – Всего хорошего, сэр… Мистер Питт…

Ллойд проворно отвесил поклон и закрыл за собой дверь, оставив Питта и Ливси наедине с телом Сэмюэла Стаффорда. Ливси выглядел очень мрачным и опечаленным. Он побледнел, во всем его теле чувствовались усталость и напряженность, широкие плечи немного ссутулились; голова склонилась, и слабый свет упал бликами на его густую шевелюру. Он медленно сунул руку в карман брюк, вытащил изящную, оправленную в серебро охотничью фляжку, протянул ее инспектору и сказал:

– Это фляжка Стаффорда. Я видел, как он пил из нее сразу после антракта. Отвратительно думать, но, возможно, в ней и содержится ответ на вопрос, что стало причиной его болезни. Может быть, вы возьмете ее и отдадите содержимое на анализ? Хотя бы только для того, чтобы исключить подобное предположение…

– Яд? – мрачно спросил Питт и посмотрел на Стаффорда. Чем больше он раздумывал над тем, что и как произошло, тем все менее абсурдными казались ему слова Ливси. – Да, – согласился он. – Да, конечно. Вы совершенно правы. Эту возможность обязательно нужно принять во внимание, хотя бы только для того, чтобы доказать обратное. Благодарю вас.

Он взял фляжку и осмотрел ее, медленно вращая в руках. Она была очень изящная, очень дорогая, вся оправлена в серебро. На ней было выгравировано имя Сэмюэла Стаффорда и дата, когда фляжка была ему подарена, – 28 февраля 1884 года. Недавний дар, преподнесенный всего пять с половиной лет назад. Прекрасный дар, возможно, принесший смерть…

– Да, я, конечно, исследую ее содержимое, – продолжал Питт. – А пока надо бы подробнее выяснить все, что можно, о том, как мистер Стаффорд провел этот вечер и что предшествовало трагическому событию.

– Безусловно, – согласился Ливси. – И надо устроить так, чтобы тело унесли незаметно. Нужно будет объяснить миссис Стаффорд, почему его нельзя доставить домой до медицинского исследования, которое должно установить причину смерти. Но как это все прискорбно для нее! Как печально… У двери в ложу есть замок?

Питт обернулся.

– Нет, только обыкновенная задвижка. Я побуду здесь, пока вы не известите администрацию и не попросите прислать сюда констебля. Нельзя держать дверь открытой.

– Естественно. Ну, я пойду. – И не ожидая ответа, Ливси вышел, оставив Томаса одного, – как раз в тот момент, когда под долгие и горячие аплодисменты занавес опустился.

Выйдя из ложи вместе с Джунипер Стаффорд, Шарлотта почти сразу же увидела Адольфуса Прайса, который нес стакан воды в вытянутой руке. Вид у него был чрезвычайно взволнованный, а темные глаза смотрели на Джунипер с выражением, которое Шарлотта приняла бы за страх.

– Моя дорогая миссис Стаффорд, – сказал он отрывисто. – Могу ли я хоть чем-то вам услужить? Я отдал приказ вашему кучеру, и он подъедет, как только вы пожелаете. Как мистер Стаффорд?

– Не знаю, – сдавленно ответила Джунипер. – Он… выглядел… словно был очень болен. И все это… так внезапно!

– Я очень, очень расстроен, – сказал Адольфус. – Никогда не думал, что у него плохо со здоровьем, никогда бы не поверил в это. – И он протянул ей стакан воды.

Джунипер ответила ему долгим взглядом, в котором выражалась острая боль. Она взяла стакан обеими руками, на пальцах сверкнули драгоценные камни. Ее нарядное великолепное платье теперь казалось до абсурда неуместным.

– Но это не так. Он, конечно, не был болен, – торопливо ответила она. – Во всяком случае, я тоже никогда, никогда об этом не подозревала! Вот почему все кажется таким бессмысленным и невероятным… – Голос ее становился все пронзительнее и вдруг сорвался. Она заставила себя отпить глоток воды.

Адольфус пристально смотрел на нее. Он совершенно не замечал присутствия Шарлотты, словно ее вообще здесь не было. Все его внимание было сконцентрировано на Джунипер, однако, казалось, он не может найти подходящие слова, чтобы ее утешить.

– Врач сделает все, что полагается в таких случаях, – заметила Шарлотта. – И самое лучшее для нас сейчас – отыскать спокойное место, где мы могли бы подождать развития событий, правда?

– Да… да, конечно, – согласился Адольфус и снова посмотрел на Джунипер. – Вы не хотите ничего сказать, миссис Стаффорд? По крайней мере, не хотите ли, чтобы я пошел узнать… как он сейчас?

– Конечно, хочу, мистер Прайс. Вы очень любезны.

Джунипер с отчаянием посмотрела на него, а затем, опираясь на руку Шарлотты, отвернулась и пошла в маленький уединенный зальчик, где только час назад зрители угощались перед спектаклем. В дверях стоял администратор, ломая руки, и что-то нечленораздельно, очень волнуясь, бормотал.

Шарлотте показалось, что они были здесь вечность назад. Она иногда брала стакан из рук Джунипер, затем возвращала его, делая какие-то краткие, ничего не значащие замечания, и старалась ее утешить, но при этом без глупых заверений и обещаний, что все кончится благополучно, чего, как она понимала, быть, по всей вероятности, не может.

Через некоторое время вошел Игнациус Ливси. Лицо его было серьезно и печально, и Шарлотта сразу поняла, что Стаффорд умер. И Джунипер, лишь взглянув на него, все тоже поняла, утратив последнюю надежду. Она глубоко вздохнула, опустила опухшие веки и ничего не сказала. По щекам покатились слезы.

– Я чрезвычайно опечален, – тихо сказал Ливси. – Мне причиняет боль необходимость сообщить вам, что он скончался. В утешение я могу сказать только то, что кончина его была совершенно спокойной и он не должен был чувствовать ни боли, ни скорби – разве только на мгновение, да и оно было столь кратким, что он даже не успел ничего понять. – Ливси стоял, заполняя собой дверной проем, – олицетворение справедливости закона и стабильности в этом ужасном меняющемся мире. – Он был прекрасным человеком, который с большим отличием служил закону больше сорока лет, и о нем будут вспоминать с почтением и благодарностью. Англия стала лучше, а ее общество – мудрее и справедливее оттого, что он жил в нем. И это должно быть для вас утешением и подспорьем, когда с течением времени боль утраты несколько утихнет. Таким наследием может похвалиться не каждая вдова, и вы можете гордиться им по всей справедливости.