Елена Топильская - Ловушка для блондинов Страница 31

Тем не менее, вопреки моим опасениям, ему принесли огромную фарфоровую миску, куда были набросаны аппетитные овощи, сбоку плюнуто черной икры, а в середине красовалась горка тех самых кальмаров. Сашка умудрился растянуть эту закуску на время поедания нами супа и горячего.

В ресторанчике, между прочим, отнюдь не дешевом, царил мягкий полумрак, который мне нравился, несмотря на язвительные замечания доктора Стецен-ко по поводу того, что в приличных ресторанах освещение должно быть ярким, чтобы посетитель видел, что кушает. Я возразила, что, в конце концов, тщательный визуальный анализ жратвы может быть не главным, зачем люди ходят в ресторан; может, посетителям важнее интимная обстановка… Пьетро сказал, что у них владельцы ресторанов предоставляют посетителям альтернативу: в зале свет приглушенный, а на столиках стоят сильные лампы. Если тебе надоел интим, можно зажечь лампу и проинспектировать внешний вид пищи.

Когда наша трапеза подходила к концу, я заглянула в Сашкину фарфоровую миску; содержимое ее уже не закрывало донышка.

— Ну как кальмары? — спросила я Стеценко, искренне желая, чтобы он тоже получил удовольствие от обеда.

— Пока не знаю, — ответил он, подцепляя на вилку остатки закуски и внимательно их разглядывая, перед тем как отправить в рот, — пока ем макароны.

— Сашка, — фыркнула я, — какие макароны? Это же кальмары и были!

Сашка покраснел, бросил вилку и прошипел:

— Вот именно, они бы еще в кромешной темноте свою баланду подавали! Ты Петьке только не переводи, а то он уже уши навострил…

Я благородно пообещала не выдавать его, а сама то и дело фыркала, вспоминая “макароны”.

Пьетро, правда, поинтересовался, над чем я смеюсь. Чтобы не подставлять Сашку, я рассказала ему, что не люблю кальмары, причем причин своей неприязни к ним объяснить не могу. Когда-то давно, еще в мои студенческие годы, когда кальмары — в виде консервов и свежими тушками — заполонили наши магазины как альтернатива дефицитным мясу и птице, я где-то раскопала рецепт приготовления свежих кальмаров со сметаной, так, что по вкусу они безумно напоминали грибы. Три минуты варишь свежих кальмаров с перцем и луком, потом кладешь в подогретую сметану, где уже разведено немножко муки, и через три минуты можно подавать. Главное, их долго не греть, а то станут, как подошва. Приготовила я их раз на нашу студенческую собирушку, и коллективу так понравилось, что от меня стали требовать тушеных кальмаров на каждую встречу. И я, как человек, любящий ближнего и стремящийся сделать ему приятное, дисциплинированно покупала эти отвратительные мороженые тушки кальмаров и перед приходом гостей, давясь слезами, разделывала их на кухне, вытаскивая из них какие-то прозрачные стерженьки — суставы, наверное. При этом я все делала, отвернувшись, вслепую, не глядя на то, что у меня под руками, иначе меня стошнило бы. И приготовленное мною блюдо я так ни разу и не пробовала, меня воротило от омерзения, зато гости были в восторге.

Пьетро восхитился моим самопожертвованием и поцеловал мне руку.

Потом они проводили меня до горпрокуратуры, и на то время, что мне предстояло провести в начальственных кабинетах, собирая подписи на рапорте о направлении в командировку, я отправила Пьетро вместе с Сашкой посмотреть на город с купола Исаакия.

В городской я наслушалась такого, что мне опять захотелось уволиться и не ехать ни в какую командировку. Наш новый зональный, молоденький парень, поучал меня с высоты своего двухлетнего стажа следственной работы, просто размазав по стене. Забыл, как я ему когда-то ошибки исправляла в протоколе, когда его, стажера, поставили со мной дежурить по городу. А впрочем, может, как раз слишком хорошо запомнил. Но я-то его при этом не унижала, хотя над его перлами тогда потешалась вся дежурная группа.

Пока он ковырялся в моих бумажках, я припомнила, что мы тогда выехали на заявление об изнасиловании, но после проверки выяснилось, что просто девушки облегченного поведения остались не совсем довольны вознаграждением, что привело к конфликту. Стажер был послан опрашивать одну из девушек, и вернулся с писаниной в таком стиле: “…и пока в гараже меня трахал Коля, Света с Витей трахались за гаражом”.

Прочитав это, я мягко заметила стажеру, что вообще-то объяснение — это официальный документ, в котором желательно употреблять литературные выражения. Стажер с недоуменным видом спросил, а как же тогда писать? Я ему подсказала, что есть вполне пристойное выражение “вступать в половую связь” или “совершать половой акт”; однако стажер хмыкнул и сказал: “Так это что же, целых три слова писать?!” Тут я уже не вытерпела и довольно резко заметила, что есть вообще очень короткое слово для обозначения указанного действия, что ж он его не употребил?

Потом уже я то и дело слышала про его лингвистические изыски, которые поминали на всех следовательских занятиях. Как-то он написал в формуле обвинения: “совершил действия сексуального характера в извращенной форме — на подоконнике…” А чего стоит его знаменитое постановление о приостановлении дела в связи с объявлением розыска обвиняемого: “Уголовное дело приостановить, Петрова поискать”?

А теперь вот учит других, как надо работать, и при этом словечка в простоте не скажет, а только слюной брызжет. Вот чего я никогда не понимала, так это хамства по отношению к подчиненным. Ну считаешь ты, что человек ошибся, — объясни ему, в чем ошибка. Зачем унижать-то? Однако стоило в кабинет войти начальнику Управления по надзору за следствием, мой зональный переменился в лице и подобострастно стал что-то ему объяснять, чуть ли не приседая.

Надо ли говорить, что все руководители и надзирающие за следствием в городской прокуратуре, подписывая мои бумажки, поминали мне сбежавшего киллера и настоятельно требовали срочно его найти. А заместитель прокурора даже пригрозил не отпустить меня в командировку, пока я киллера не найду. Я полчаса объясняла ему, что моя командировка может существенно помочь в установлении, местонахождения беглеца, наконец, он устал меня слушать, подписал мой рапорт и отправил с глаз долой.

С ощущениями еретика, по недосмотру отпущенного испанской инквизицией прямо с костра, я зашла освежиться в дамский туалет городской прокуратуры, отделанный не хуже, чем в пятизвездочной гостинице. Меня порадовало художественно выполненное объявление, висящее на стене возле электросушилки: “С преступностью в стране не будет покончено до тех пор, пока прокуроры не перестанут воровать казенную туалетную бумагу. С приветом — канцелярия”.

Я вышла из горпрокуратуры, жмурясь от яркого солнца после полумрака начальственных кабинетов.

Турист и сопровождающий между тем еще лазали по куполу собора. Разглядев меня сверху, они замахали мне рукой.

Спустившись, Пьетро признал, что Петербург ничуть не хуже красивейших городов Италии. Сердце мое наполнилось гордостью:

— Ты еще сравни, сколько лет вашим древним городам и насколько молод Петербург по сравнению с европейскими столицами. Париж, Рим, Лондон — они все насчитывают если не больше тысячелетия, то уж не меньше. А Питеру всего триста лет!

Пьетро горячо согласился, но высказался в том смысле, что хорошо бы в этом чудном городе привести в порядок дворы, а то он даже днем боится за людей, которые в эти дворы входят, и он не уверен, выйдут ли они обратно.

“Симпатяга Пьетро, — подумала я, — как жаль, что ты влюбился именно в меня и так неудачно поместил свои чувства. Потерял столько времени!.. Если бы не Сашка, я бы действительно не раздумывала, поехала бы с тобой куда глаза глядят… Впрочем, — тут же остудила я себя, — вполне возможно, что я так считаю, уже поняв, что никуда с ним не поеду. Есть Сашка, и даже если мы не будем с ним вместе, ни с кем другим, даже с симпатягой Пьетро, я быть не смогу”.

Но при этом Пьетро, углубившийся в осмотр достопримечательностей, не заметил моего смятенного душевного состояния, а вот Сашка сразу в меня вцепился:

— Что это ты такая заведенная?

— Понимаешь, Саша, — сказала я, медленно отходя от посещения городской прокуратуры, — не успела сказать своему зональному недоноску, что если прокурор хамит всем без разбору, включая непосредственное начальство, то это значит, что он не умеет держать себя в руках, то есть профессионально непригоден; а вот если он хамит избирательно, только тем, кто от него зависит, — тогда он просто подонок.

— Не успела, да? — переспросил Сашка. — Какое счастье! Сказала мне, и хватит.

Еще из горпрокуратуры я позвонила Кужерову, предложила ему обеспечить нашу командировку технически и взять билеты на поезд. Уехать мы могли только завтра вечером, а Пьетро после нашего отъезда оставалось переночевать в Петербурге и тоже отбыть в свою солнечную Италию. И что-то мне подсказывало, что я больше никогда не увижу его. И даже не смогу проводить и помахать ему рукой в аэропорту, как он махал мне в Англии…