Алексей Макеев - Медвежий угол Страница 35

Анатолий Федорович оказался довольно живым человеком лет сорока, с лучезарной улыбкой и неподвижными, почти мертвыми глазами. Такое сочетание Гурову не так уж редко приходилось встречать в жизни, и всегда люди с такими глазами оказывались законченными мерзавцами. И всегда они улыбались.

– Дорогой Лев Иванович! – воскликнул хозяин, поднимаясь навстречу Гурову с массивного кожаного кресла. – Знаменитый полковник Гуров! Рад видеть вас в своем доме!

– Интересно, а если бы меня доставили мертвым, – спросил Гуров, – вы бы так же радовались или чуточку больше?

Анатолий Федорович на секунду запнулся, но потом расхохотался звонким искренним смехом.

– Ценю! – воскликнул он. – Юмор я ценю в людях больше всего. Сохранять во всех ситуациях критический взгляд – это очень важно… Но вы зря, Лев Иванович! Это, наверное, орлы мои чего-то там ляпнули? Не обращайте внимания! Исполнительные ребята, но в лингвистическом плане склонны к самодеятельности… Вы нужны живым и мне, и людям, и своему ведомству – родине, наконец!

– Ну, вам-то, наверное, в первую очередь? – сказал Гуров.

– Угадали! – опять засмеялся хозяин. – Однако, может быть, слегка закусим сперва? Вы, вероятно, устали, замерзли… – он окинул фигуру собеседника цепким взглядом. – Да и выглядите неважно! Все в трудах, в поиске? Как говорится, служба дни и ночи… Вот, прошу – чем бог послал… Лимончик, икорка, коньячок, еще кое-какая мелочь…

Гуров невольно проглотил слюну, скользнув взглядом по сервированному столику, на котором зазывно светились серебряные стаканчики, и твердо сказал:

– Устал и замерз, но пить-есть с вашего стола не буду. Раз уж я здесь, готов выслушать, что у вас за дело. Но, предупреждаю, времени у меня в обрез. Может быть, слышали про убийство в Накате? Так я им сейчас как раз занимаюсь. Чертовски много работы!

Анатолий Федорович покачал головой.

– Да-да, наслышан… – произнес он. – Между прочим, именно об этом я и хотел с вами поговорить. И непременно с глазу на глаз. В доверительной, так сказать, обстановке. Однако вы, к сожалению, не спешите мне довериться. Это разумно, но в данном случае крайне непродуктивно…

– Трудно доверять человеку, который, приглашая к ужину, пользуется такими оригинальными методами, – сказал Гуров. – И, потом, я вас совершенно не знаю. Вы часто доверяетесь незнакомым людям?

– Я осторожен даже со знакомыми, Лев Иванович, – улыбнулся хозяин. – Но у вас другой случай. Представление об этом вы должны были получить вместе с моим оригинальным приглашением. Понимаете, о чем я? Ну, а что касается моей личности – тут тоже нет никаких загадок. Вы просто не успели вникнуть. Моя фамилия Воронков, слышали, наверное? Не скажу, что я единственный хозяин в Светлозорске и его окрестностях – образно говоря, до контрольного пакета еще не дотягиваю… – Он негромко рассмеялся. – Но я владею многими крупными предприятиями. Химзавод – тоже мое детище. Без ложной скромности, я – химический король.

– А, так я попал на королевский прием! – с иронией прокомментировал Гуров. – То-то я так себя неловко чувствую!

– А вы расслабьтесь! – посоветовал Воронков. – Присядьте, хлопните коньячка… Увидите, все сразу станет на свои места.

– Я все-таки пока воздержусь, – ответил Гуров. – Давайте дальше.

– Ну что дальше? – пожал плечами хозяин. – Наверное, мне следовало бы сейчас прочесть лекцию о химической промышленности, о том, что прогресс без нее невозможен, а Россия в ее нынешнем состоянии без промышленности и вовсе обречена… Но я не стану этого делать. Вы образованный человек и сами все знаете. Поэтому я сразу начну с главного – Лев Иванович, дорогой, не губите химическую промышленность! Потомки вам этого не простят, уверяю вас!

Воронков говорил как бы шутливо, но при этом очень проникновенно, а глаза его смотрели на Гурова холодно и оценивающе, как у покупателя, выбирающего дорогой товар.

– Я, Анатолий Федорович, может, и рад бы был погубить эту вашу промышленность, – в тон ему ответил Гуров, – но даже не знаю, с какой стороны к ней подступиться. Так что ваши опасения мне совершенно непонятны. Может, вам приснилось что-то, или видение какое было?

Воронков пропустил мимо ушей насмешку и в раздумье потер ладонью щеку. Видимо, он ожидал от Гурова большей сообразительности.

– Промышленности вы, конечно, не погубите, – вдруг сказал он. – Кишка тонка. Но определенную дезорганизацию в налаженный механизм производства вы уже внесли, Лев Иванович. Долго продолжаться это не может, потому что дезорганизация – это всегда убытки. Прикинув все «за» и «против», я пришел к выводу, что будет дешевле заплатить вам некую сумму, нежели терпеть продолжительные убытки.

– Странные вещи вы говорите, Анатолий Федорович! – прикинулся простачком Гуров. – Как же это я, простой мент, могу внести дезорганизацию в такое серьезное производство, как ваше? Это не моя грядка, Анатолий Федорович…

– Именно о том я и говорю, – жестко произнес Воронков. – Не ваша это грядка. И не нужно ее топтать. Некрасиво это.

– А сваливать отходы вашего замечательного производства в окрестностях поселка, где живет тридцать тысяч человек, это красиво? – спросил Гуров, которому надоела игра в прятки.

Воронков, кажется, тоже был рад, что они перешли от намеков к прямому разговору.

– Послушайте, Лев Иванович! – с большим воодушевлением сказал он. – Я готов согласиться с вами, что определенный элемент жестокости здесь присутствует. Но скажите мне, разве бывает война без жестокости? А ведь сейчас идет настоящая война! За сферы влияния, за территории, за будущее, если хотите… Мы вынуждены идти на некоторые издержки. Потому что, если мы будем мягкотелы, мы просто погибнем! А поселок… Поселок этот все равно обречен – разве не так? Да что поселок! Лев Иванович, какая страна погибла – Советский Союз! Но мы-то выжили, правда? И должны теперь думать о будущем.

– Красиво излагаете, – заметил Гуров. – А вот замечательный ученый Подгайский уже лишен этой возможности…

– Увы! Печальные, но неизбежные издержки войны, Лев Иванович! – сказал Воронков. – По-человечески я сочувствую этому человеку, но… Он просто не рассчитал свои силы, не понял, на что замахивается. Если хотите, он действовал согласно устаревшей шкале ценностей. Конечно, тут есть и моя вина – нужно было начинать действовать гораздо раньше и решительнее. Попытка обойтись малой кровью всегда приводит к еще большим потерям. А ведь нужно было просто избавиться от своего возмутителя спокойствия. Сейчас это делается, но мера эта, конечно же, запоздала…

– Имеется в виду главный врач Шагин? – догадался Гуров.

– Он самый, – махнул рукой Воронков. – Уважаю его как специалиста, но как правозащитник и трибун он никуда не годится. Давно следовало его снять и предложить хорошую должность в Светлозорске. Здесь мы недоработали. Но за всем не уследишь, как говорится… Шагина однозначно снимут, а потом предложат очень интересную и высокооплачиваемую работу, где у него не будет ни желания, ни возможности мутить воду. Вы скажете, что в Москве уже заинтересовались проблемой далекого поселка Накат? Полноте! Через неделю о нем благополучно забудут…

– Но чего же вы тогда хотите лично от меня, если все так чудесно для вас складывается? – спросил Гуров.

– Многого, Лев Иванович! – значительно произнес Воронков. – Не буду сбивать цену и делать вид, будто речь идет о пустяках. Вы должны прекратить свои поиски, которые, как я слышал, только множат число несчастий в этом мире, и признать справедливыми выводы следствия о причинах смерти Подгайского. Это условие будет необходимым и достаточным. Признайте, ведь гибель Подгайского расследовали профессионалы – так стоит ли подвергать их выводы сомнению? Каждый должен заниматься своим делом.

– Вот интересно, вы что же – всерьез считаете, что мое дело – подкармливаться из ваших рук и молчать в тряпочку? – спросил Гуров.

Воронков внимательно разглядывал его некоторое время, точно диковинное животное, и ничего не отвечал. Потом он заговорил, и тон его сделался утомленным и назидательным.

– Вы сами вольны выбирать дело, которое вам больше по душе, Лев Иванович, – сказал он. – Каждому свое, как говорили когда-то. Я в таких случаях выражаюсь проще – всяк по-своему с ума сходит. Согласен, гордая бедность тоже может приносить удовлетворение. Если бы дело не касалось лично меня, сам бы первый вам поаплодировал. Но в теперешнем положении ваша бедность может оказаться совсем не гордой, а самой заурядной и утомительной. Если вас попросят освободить место, вам придется туго, Лев Иванович! Ведь нового вам уже не предложат – возраст, знаете ли!

– А вы уверены, что меня попросят освободить место? – спросил Гуров. – Откуда такая уверенность?

– Потому что я об этом попрошу, – небрежно сказал Воронков.