Алексей Яковлев - Пернатый оберег Страница 40

Викентьев согласно кивнул и на прощанье протянул Глебу пакет:

— На, подкрепись! Это фирменное блюдо ресторана «У гуся». Уверяют, что такого больше ни в одном ресторане не подают: пирожки с начинкой из мидий и морской капусты. Питайся, а я развернусь и подъеду поближе к ресторану.

Поедая пирожки и дивясь их оригинальному вкусу, Глеб не забывал следить за Додиковым «БМВ». А вот и Табунов-младший — вышел из ресторана, но уезжать не спешит: все любезничает с очаровательным юношей. Милые друзья воркуют и никак не могут расстаться, живописуя собой умилительную иллюстрацию к адаптированной под нынешние реалии сказке «Аленький цветочек» — красавец и чудовище. Панову даже показалось, что Додикова рожа стала еще отвратительнее с тех пор, как Глеб рассмотрел ее на разнесенском рынке. И уродство Додиковой физиомордии еще больше оттеняло женственную красоту лица и фигуры его юного друга.

И тут вдруг перед мысленным взором Глеба материализовался проповедник толерантности Алессио делла Малахо́вка, он же Алексис фон Малахо́вка. Точнее, Алессио-Алексис спустился в пановское сознание на облаке прямо с мифологической олимпийской вершины. Очевидно, в прошлый раз он сумел оседлать брыкливую небесную субстанцию и въехал-таки на ее шее в олимпийский рай. Где и приобщился к сонму богов. Теперь укрощенному облаку ничего больше не оставалось, как только служить Алексису средством передвижения. Соскочив с небесного скакуна, Алексис покровительственно похлопал его по натруженной шее, а затем, умильно улыбаясь, указал Глебу на сладкую парочку и торжествующе провозгласил:

— Толерантность — завлекательней всех идей!

Панов поостерегся напрямую противоречить Алексису: как-никак тот теперь присоседился к божествам. Поэтому Глеб лишь осторожно заметил, что его опыт работы в Уголовном розыске не позволяет ему делать такого однозначного вывода. Но Алексис лишь пренебрежительно отмахнулся от докучливого маловера и вдохновенно провещал:

— Толерантность, ты царица умов людей!

— А если у кого ума нет и отродясь не было, с теми как? — опять усомнился Глеб.

— Как-как, да никак! — передразнил Глеба Алексис. — В законодательную ветвь власти их всех, чтобы не путались под ногами! И не возражай мне, а лучше послушай, какую я сочинил торжественную оду во славу Толерантности, — Алексис принял позу юного Пушкина, читающего на лицейском экзамене свое стихотворение старику Державину, и, воздев руку к небеси, торжественно объявил: — Ода на день восшествия Толерантности на престол Российской федерации и всего СНГ. Эпиграф: «Науки юношей питают!». А не дрянные пирожки с морской тухлятиной!

Глеб от неожиданности подавился мидией, едва откашлялся. Алексис постучал Панову кулаком по спине, чтобы застрявший кусок проскочил по назначению, и продолжал:

— Богоподобная царевна Киргиз-кайсацкая орды! Которой мудрость несравненная открыла верные следы Царевичу младому Хлору… э-э-э, то есть, виконту молодому Глебиусу д’Ал де Ла Панини, взойти на ту высоку гору, где роза без шипов растет…

Аллегория была более чем прозрачна! И толерантность Алексис приплел сюда как нельзя более кстати! Разве без наличия у Юлии толерантности к низкому полицейскому сословию, в рядах которого приходилось влачить свой незавидный жребий Панову, он мог надеяться взойти на ту высоку социальную гору, где росла, цвела и пахла обожаемая им дочка миллиардера Никандрова?! Только почему Алексис упирает на то, что роза не имеет вообще никаких шипов? Разумеется, Юлия — милый, чудесный, добрейшей души человечек. Глеб не верит ни единому слову из тех абсурдных обвинений, которые начальник никандровской службы безопасности обрушивает на безобидную девушку! Новиков просто зациклился на своих беспочвенных подозрениях, которым грош цена в дефолтный день! А паладин толерантности Алексис, подчеркивая бесшиповность розы, видимо, намекает непонятливым: долг каждого кавалера, платежом красный, уверять любимую девушку, что та прекрасна, мила и деликатна, как роза без шипов. И стоять на своем даже в тех случаях, когда красавица по своему характеру напоминает моток колючей проволоки. И если таких-то противотанковых ежей с надолбами можно и даже должно сравнивать с чудесным неколючим цветком, то с чем сравню я, как это в песне поется, Матильду мою, то есть Юлию, действительно прекрасную, чуткую, добрую, замечательную, очаровательную и восхитительную девушку?! Она красивей любой розы, с шипами или без шипов! Я с негодованием отметаю все бредовые инсинуации Новикова, этого горе-начальника службы безопасности, в Юлин адрес по поводу ее якобы участия в убийстве Никиты и похищении Дэна! Это чушь собачья, да простят меня Юлины зубастые иждивенцы! И как только представится удобный случай, я обязательно объяснюсь Юлии в любви! Спасибо Алексису за толерантную подсказку и надеюсь, что Ломоносов и Державин, в свою очередь, так же толерантно отнесутся к несколько вольному обращению Алессио с их интеллектуальной собственностью.

Размышляя на возвышенные темы, Глеб не забывал следить за Додиком, чья рожа стала еще отвратительнее с тех пор, как Глеб рассмотрел ее на разнесенском рынке. И Додиково уродство особенно оттеняло женственную красоту лица и фигуры его юного друга. И тут вдруг с тротуара рядом с машиной Панова раздался возглас, внезапно вырвавшийся из уст прохожего мужчины, который шел-шел по направлению к ресторану и вдруг застыл на месте, как соляной столб или как праведник, узревший поражаемые Господом развратные Содом и Гоморру.

— Это, как бы, что такое, в натуре?! — Взор остолбеневшего прохожего был направлен на тот же объект, который интересовал Панова, и нетрадиционное для крутого ревнителя понятий поведение Дональда поразило прохожего не хуже грома небесного.

Потрясенный увиденной им картиной прохожий не пошел далее, куда шел, то есть к ресторану, а отступил в сторону и спрятался за пановскую автомашину. Оттуда он продолжал наблюдать за сладкой парочкой и фотографировал их на мобильник, одновременно выражая негодование по поводу Додикова вероломного отступничества от понятий:

— И я с тобой чалился на одной шконке?! Баланду хлебали из одной миски, а ты, оказывается, педераст! И из меня тоже хотел петуха сделать? Так нет, не бывать этому! Разберусь с тобой по понятиям!

Закончив фотосъемку, но отнюдь не выплеснув до конца клокочущих в нем эмоций, Додиков одношконочник использовал мобильник по прямому назначению и зарычал в трубку:

— Корявый, это Бубняй, в натуре! Узнай как бы новость: Додик Табун — педрила! Нет, с катушек не съехал, за базар отвечаю! Чисто факты! Нет, в «Гуся», в эту педрильню, я больше ни ногой! Лады! Заметано!

Лицо бывшего Додикова сокамерника показалось Глебу знакомым. Уж не его ли он видел в машине, притиравшейся к пановскому авто, когда они с Юлией возвращались в Малинскую, сопроводив Марфу до ее московской квартиры?! Правда, тот не в меру и подозрительно любопытный субъект был с бородкой, а у этого питомца ФСИНа только модная трехдневная щетина на лице. Но бороду можно сбрить или, наоборот, приклеить… Тогда их с Пановым краткое противоезжание, вроде, не сопровождалось взаимными враждебными действиями, исключая то, что Глеб незаметно для Юлии достал пистолет и готовился расстрелять любознательного визави при малейшей попытке с его стороны направить оружие на Юлию. Что было в руках этого, тогда бородатого, Глеб видеть не мог, и хотел ли тот в действительности стрелять в Юлию, не знал. Отказался ли бородатый Бубняй от своего замысла, поняв, что Юлин охранник, то есть Глеб, расстреляет его раньше, или не смог рассмотреть субтильную Юлию за массивным Глебовым корпусом, или у него смертоубийственных намерений вовсе и не было, а все это только плоды пановского воспаленного воображения? Но буквально через считанные минуты произошло ДТП, в котором погиб охранник Юлии Артемов, а ведь он вел машину, в которой должна была ехать Юлия… Если сейчас Глеб и обознался, следовало выяснить, где можно будет найти этого Додикова корефана: вдруг такая необходимость возникнет.

Глеб послал Викентьеву эсэмэску, попросил его проследить за Додиком и его сладким знакомым или хотя бы за одним из них, на его, Викентьева, выбор, объяснив, что сам займется разработкой вновь объявившегося фигуранта. Тем временем любезный Дональд сел с милым спутником в свой «БМВ» и отбыл со стоянки, а за ним последовала и машина Викентьева. Бывший Додиков корефан Бубняй, в одночасье ставший его злейшим врагом, разразился вслед Додикову «БМВ» новым потоком ругани и угроз.

— Педрила ты, типа, позорный! Над всеми понятиями ты как бы надругался! Меня, честного вора, который чисто в авторитете, об себя замарал! Смою этот позор по понятиям!

«Вот что бывает, когда человек понятия не имеет о толерантности, да и само слово “понятия” понимает превратно», — подумал Глеб.