Аркадий Адамов - Дело «пестрых» (с иллюстрациями) Страница 41

В нескольких шагах от Ложкина машина внезапно остановилась. Из кабины выскочил человек, проверил груз, стукнул ногой по баллонам колес и крикнул шоферу:

— Порядок! Теперь крой прямо до станции! Поезд через двадцать минут!

И он прыгнул в кабину, с треском захлопнув дверцу.

В ту же минуту Ложкин выскочил на дорогу и ухватился за обледенелый борт машины. Он перевалился в кузов и, больно стукнувшись головой об угол какого-то ящика, на секунду потерял сознание.

…Пока не пришел поезд, Ложкин скрывался за станционными постройками, а потом, уже на ходу, уцепился за поручни последнего вагона.

Проснулся Ложкин, когда поезд уже подходил к Москве и вагон застучал колесами на стрелках. Мелькавшие за окном огни освещали тамбур переменчивым желтоватым светом.

Теперь надо было решать, как поступить дальше. Появиться на улицах Москвы в таком виде — значило вызвать подозрение первого же постового милиционера. Но задерживаться долго на вокзале тоже было опасно: ведь и сюда придет спецтелеграмма о его побеге.

Ложкин задумчиво поскреб ногтями грудь под ватником и вытянул онемевшие ноги. Эх, надо побыстрее раздобыть на вокзале хоть какую-нибудь одежонку!

Через несколько минут, смешавшись с толпой пассажиров, Ложкин очутился под стеклянной крышей перрона и не спеша стал пробираться в зал ожидания.

В громадном зале стояла сонная предутренняя тишина. На скамьях среди вещей сидели и лежали люди. Спали почти все.

Ложкин вразвалочку прошелся по залу, незаметно, но цепко оглядываясь вокруг.

Его внимание привлек мужчина, спавший на крайней скамье, возле которого стоял добротный, туго набитый чемодан. Наметанным глазом Ложкин сразу оценил подходящую ситуацию. Мужчина сидел так, что его могли видеть лишь две женщины, спавшие на противоположной скамье. Лицо он спрятал в поднятый воротник пальто и чуть отвернулся от чемодана.

Решившись, Ложкин с равнодушным видом прошел мимо спавшего, слегка задев его ногой. Тот даже не пошевелился. Ложкин уселся рядом на скамью и прислушался. Человек дышал ровно, с присвистом, и во сне даже причмокивал губами. По всему было видно, что спал он крепко. Тогда Ложкин ногой еле заметно придвинул чемодан к себе, подождал, потом подвинул еще и еще. Затем он снова, уже довольно сильно задел локтем своего соседа, но тот лишь пробормотал что-то во сне и окончательно отвернулся.

Тогда Ложкин неторопливо поднялся со своего места, небрежно взял чемодан и направился к уборной. По пути он незаметно оглянулся: мужчина спал, лишь слегка изменив позу.

Зайдя в уборную, Ложкин заперся в кабине и ловко раскрыл чемодан.

Он уже натягивал на себя новый черный костюм, когда от сильного толчка дверь кабаны распахнулась, и на пороге возникла высокая фигура владельца чемодана. Он насмешливо поглядел на Ложкина светлыми с рыжинкой глазами и, прислонявшись к косяку, вежливо спросил:

— Я, кажется, пожаловал не совсем вовремя? Вы еще не кончили свой туалет?

Но Ложкин не растерялся. Мгновенно оценив обстановку, он понял, что выбора у него нет. Отшвырнув чемодан, он готов был уже броситься на незнакомца, когда тот резким движением выхватил руку из кармана, и Ложкин увидел зажатый в ней необычной формы пистолет.

— Не горячись, приятель, — угрожающе произнес незнакомец. — Хозяин здесь я.

Ложкин оцепенел.

— Судя по твоему дохлому виду, — продолжал незнакомец, — ты явился не с курорта и не на гастроли. — Затем сухо приказал: — Одевайся.

— Это смотря для чего.

— Смотреть будем потом. Окажешься подходящим — поработаешь на меня. А нет — пойдешь обратно, откуда пришел. Но пока что советую кончать туалет. Сюда могут зайти.

Ложкин стал торопливо одеваться, косясь на пистолет, который незнакомец и не думал прятать. Оба молчали.

В чемодане нашлось драповое пальто и шапка. Поняв, что прямой опасностью эта неожиданная встреча ему не грозит, Ложкин немного успокоился. Чувство страха сменилось любопытством. «Фартовый деляга», — с восхищением подумал он, наблюдая, как спокойно, решительно и умело ведет себя этот человек.

— А теперь в парикмахерскую, живо! — повелительным тоном сказал тот, оглядев Ложкина, и сунул ему в руку новенькую десятирублевку.

Еще через час они уже сидели в кафе на улице Горького, и Ложкин под строгим взглядом своего спутника старался есть не очень жадно.

Договорились они быстро. Все, что предложил Ложкину незнакомец, включая крупную сумму денег, было для него сейчас сущей находкой, о лучшем он не мог и мечтать. Даже если бы Ложкин и не был в таком безвыходном положении, то и тогда он, не колеблясь, согласился бы признать незнакомца своим полным хозяином. Сейчас же у него и подавно не было другого выбора. «Надо быть последним фраером, чтобы упустить такой случай», — решил Софрон. Однако последнее требование незнакомца — свести его с надежными людьми и найти квартиру — озадачило его. «Придется вести к Папаше», — с опаской подумал Ложкин. Он нахмурился, не зная, на что решиться, лотом неохотно проговорил:

— Ладно уж. Есть у меня один человек.

— Запомни: я мимо не бью. Так что служить честно.

— Слово Софрона Ложкина — кремень. В могилу с собой его возьму. И чтоб мне на том свете…

— Ладно. А теперь обрисуй-ка мне того человека. Да подробно, что знаешь.

Ложкин с сожалением оглядел пустые тарелки на столе, очень деликатно вытер рот бумажной салфеткой, потом закурил предложенную папиросу и приступил к рассказу:

— Это деловой мужик. Для видимости билетером в цирке служит. Вор старый, битый. В большом авторитете. Крутит блатными как хочет. Сам на дела уже не ходит, но организует их фартово и всех в руках держит. Голова — клад и связи большие. Адресок его я одни знаю. Больше никого к себе не пускает. Если надо, то в цирке или на квартире какой встретится. А то еще в кафе, есть тут у нас такое. Зовут его Иннокентий Кузьмич, фамилия Григорьев. Про это тоже никто не знает и знать не должен. Был один такой, из воров, интересовался, так получил перо в бок и на тот свет отправился. Господи прости и помилуй. Вот какой это человек. Нам будет сильно полезен.

Ложкин сделал ударение на слове «нам», давая понять, что теперь у него нет других интересов, кроме интересов его хозяина, которые он, впрочем, представлял себе довольно туманно.

— Ну что ж, едем и скрутим его, — решительно объявил незнакомец и, подозвав официанта, рассчитался за двоих.

Когда Пит засыпал где-нибудь в гостинице или в купе вагона, ему снились иногда «бешеные» сны, — так он их называл. Это была какая-то невообразимая, фантастическая сумятица из городов, людей и событий.

После таких «бешеных» снов несколько секунд тяжело стучит в висках, едкая злость накипает в душе, и Питу хочется причинять людям боль и страдание. О, с каким наслаждением он сейчас, например, выстрелил бы в того веселого парня, соседа по купе, который с таким азартом рассказывает что-то красивой белокурой девушке в голубом платье. Ему весело и хорошо, этому парню, он может ухаживать за девчонкой, может даже жениться на ней. А как бы сейчас завыл он от страха, если бы Пит направил на него свой пистолет!

Пит невольно бросил взгляд на зеркало, вделанное в дверь купе. Ха! Такие мысли в голове, а выражение лица безмятежно-добродушное, ласково-сонное, как будто ему только что приснилась любимая бабушка, угощающая его малиновым вареньем в своем садике. Настроение у Пита меняется. Да, его недаром называют «восходящей звездой». Он умеет превосходно работать. К тому же у него все впереди и ничего позади. У него нет родины, он свободен от прошлого, свободен от всех человеческих предрассудков и слабостей. Для него нет границ и виз, законов и идей, нет преград! Он всюду тайный хозяин — в любой стране, среди любого народа. Он сам творец своей карьеры, своей славы, все в его руках! И его звезда взойдет, взойдет через горе слабеньких, изнеженных, если надо — через кровь, трупы, пожары. Его ничто не остановит. Что ему до других? И он будет знаменит, он, Пит, тоже напишет свою книгу. Он даст ей название трогательное и таинственное, захватывающее, но точное, вроде «Исповедь тайного агента» или «Пит снимает маску». И он опишет в ней свою жизнь. О, она стоит того!

Пит отвернулся к стенке купе и, притворившись спящим, стал сочинять свою книгу.

Изредка он позволял себе вот так помечтать. Это был отдых от нервного напряжения, в котором он постоянно находился. И это не было слабостью — так надо, так рекомендовал поступать сам отец Скворенцо, сухой, высокий старик с живыми черными глазами, член ордена иезуитов, великий знаток человеческой психологии, преподававший в школе Кардана. А Пит был лучшим учеником.

Итак, Пит позволил себе часок помечтать. Он сочинял свою книгу, свою «исповедь». Получалась красивая, волнующая повесть, полная необычайных опасностей и смертельного риска, повесть о жестокой и победоносной борьбе одинокого, но сильного и отважного человека с темной, трусливой и жадной толпой.