Стивен Соломита - Взмах ножа Страница 47

— Непременно.

Мудроу пошел за вторым стаканом, плеснул в него виски «Колдфилд» и вернулся в комнату.

Эпштейн немного отхлебнул и завопил.

— Это что еще такое? — Минуту он дико озирался по сторонам, потом опять рухнул на кровать. — Ты и впрямь пьешь эту дрянь? — спросил он гораздо тише.

— Послушай, капитан, может, я позвоню Альме и скажу, что ты останешься у меня?

Вместо ответа Эпштейн громко всхлипнул, как это бывает с мужчинами, которые по-настоящему напиваются не чаще, чем раз в год.

— Я продал своего друга, — стонал он, — и сдал этим бездельникам, безмозглым кретинам.

— Я все-таки скажу Альме. — Мудроу пошел в спальню и позвонил жене Эпштейна, которая ничуть не удивилась.

— Позаботься о нем, Стенли, прежде чем ты заснешь сам, — сказала она.

— Конечно, конечно, — ответил Мудроу пропищавшей короткими гудками трубке.

У него частенько находили приют местные полицейские, которые, случалось, бывали слишком пьяны, чтобы плестись домой, на другой конец города, и он был даже рад присутствию Эпштейна. В какой-то мере это подстегивало его в решимости во что бы то ни стало найти убийц Риты. Дни шли, и ему становилось все хуже и хуже. А что, если у него не получится? Что, если их найдет кто-то другой? Или никто и никогда? Что до Флинна и ФБР, он слишком презирал их, чтобы заподозрить их в слежке и обнаружить таковую в первый же день.

— Да пошли они, Стенли, — сказал Эпштейн, как только Мудроу вернулся. — Я знаю только один способ раскрыть это преступление. И я тебе его изложу. Я никогда тебе не рассказывал, что моя сестра вышла замуж за грека. Представляешь? За грека. — Он усмехнулся. — Позор для семьи. Для той и для другой. Первые годы ни одна сторона вообще не упоминала их имен. А потом пошли дети, а ты знаешь, как это получается у евреек. И что может удержать бабушек на расстоянии от внуков. В общем, все помирились. Это было двадцать пять лет назад. Теперь у их детей большой ресторан на Метрополитен-авеню рядом с Шестьдесят девятой улицей.

Мудроу, к своей чести, не пренебрег информацией Эпштейна, хотя тот был сильно пьян и, как часто бывает с пьяными, изливал душу. Мудроу повел себя как неторопливый служащий справочного бюро: взял свои записи, посмотрел все, что касается района Риджвуд. Всю географию Куинса вмещал его блокнот с яркой обложкой: бульвар Куинс, Гранд-авеню, Метрополитен-авеню — список был длинным.

Он прошел всю Метрополитен-авеню, изучил все станции метро, но было ясно, что охватить Риджвуд полностью он пока не смог. Слишком много бесполезных людей, слишком много магазинов, владельцы которых отсутствовали. Его визит в ресторан «Метрополь» наглядный тому пример. В блокноте значилось: «Старая ведьма в кассе. Ничего не знает». И это все.

— Как зовут твоего родственника? — спросил Мудроу.

— Джордж Халукакис. Представляешь?

— Когда он работает?

— С восьми до восьми.

Мудроу аккуратно записал информацию.

Пиццерий в Нью-Йорке столько, что по количеству этих заведений он способен соревноваться с Бостоном. Телефонный справочник Куинса содержит номера двухсот восьмидесяти семи баров, закусочных и прочих подобных мест, где готовят пиццу. Чаще всего это небольшие кафе, где работает итальянская семья. Днем они торгуют на улицах пиццой порциями, а также разной мелочью, а вечером продают пиццу целиком, и часто с доставкой на дом, что по вкусу домохозяйкам, у которых к концу дня уже нет сил приготовить ужин. Пицца у них потрясающая, и тот, кто однажды ее попробует, уже никогда не пойдет в «Пиццу Хат».

Работа в этих кафе тяжелая и монотонная. Густое тесто нужно тщательно вымесить, прежде чем раскатать в большие лепешки. Затем следует начинка — соус и сыр, и все это ставится в особую печь минут на пятнадцать. Иногда повара работают перед большим окном, подбрасывая раскатанное тесто высоко в воздух и таким образом привлекая внимание прохожих. Мудроу не сумел овладеть ни одним, самым простым приемом, и каждая его такая попытка, к великому изумлению Тони Калеллы заканчивалась тем, что тесто растягивалось и свисало с его рук до самого пола.

— Эй, Сальваторе, — кричал Калелла, — может, тебе попробовать поработать в китайском ресторане?

Под этим именем — Сальваторе Калелла, кузен из Балтиморы, — Мудроу появился у Тони. В детективе, который никак не походил ни На повара, ни на итальянца, посетители подозревали беглеца из тюрьмы, но мысль о полицейском, как ни странно, не приходила им в голову.

День для Мудроу тянулся бесконечно, утомлял суетой, но никак не скукой, как это бывало за стенами пиццерии. Леонора Хиггинс, которая проводила время в коричневом «плимуте» по ту сторону широких окон заведения синьора Калеллы, наверняка бы с этим согласилась, тем более что у нее возникла куда более трудная проблема. Любой полицейский скажет вам, что ни один человек не может выдержать двенадцати часов, не посетив туалет. Мужчины-полицейские носят с собой для этой цели бутылки. Женщины попадают в более сложное положение. К полудню Леонора уже ощущала определенный дискомфорт. К двум часам у нее начались рези, и она вспоминала свой первый день слежки за Мудроу. Но понимала, что Мудроу не стал бы терять время и внедряться в пиццерию без основательных на то причин. Видимо, кто-то опознал изображение преступника. Ей было ясно, что скандал может произойти в любую минуту — настоящий детектив никогда не покинет объект, на котором работает, но настоящие детективы работают парами, а она была одна.

К счастью для Леоноры, ситуация разрешилась. Мудроу, приставленный к плите разогревать готовую пиццу, был в скверном расположении духа, и у него так заболела голова, что он всерьез за себя испугался. А Тони Калелла, припомнив, как Мудроу вычислил его уголовное прошлое, насмешничал над ним по любому поводу.

В четыре часа Мудроу не выдержал. Он схватил Тони за плечо и сказал:

— Пойдем-ка на кухню, поговорить надо.

— Что такое, Сальваторе, тебе что, не нравится у меня работать?

Мудроу, злой как собака, смог все-таки прошипеть ему так, чтобы никто не услышал:

— Смотри у меня. Я так устал от твоего длинного языка, что готов оторвать тебе башку. Ты думаешь, я шучу?

— Нет, нет. Не шутишь. Все нормально. — Калелла, посмотрев на Мудроу, почувствовал за внешним спокойствием настоящее бешенство.

Эпизод, который мог бы иметь решающее значение для их дальнейших отношений, но, к счастью для синьора Калеллы, именно в этот уомент в кафе вошла полная смугла пуэрториканка, ничего общего не имевшая с Терезой Авилес.

— Вот она, сержант. То есть Сальваторе. Вот она.

Мудроу посмотрел на посетительницу, снял свой длинный белый фартук и вручил его Тони. Вместе с фартуком он освободился от своего раздражения, но на душе у него стало тоскливо. Только тогда он понял, как сильно надеялся, как подвела его интуиция. Он повернулся на каблуках и, не говоря ни слова, пошел домой.

Всю дорогу до дома его сопровождала уже изнемогавшая Леонора Хиггинс, которая только в Нижнем Ист-Сайде ринулась в кафе на углу Десятой улицы и Второй авеню. Было еще рано, и она поняла, что из этой операции ничего не получилось. Но завтра опять будет день, и более удачный, как надеялась она. Бредли перестал наконец теребить ее, хотя, почему именно, Леонора понятия не имела.

В отличие от нее Мудроу с трудом справлялся с депрессией. Упрямо, несмотря на то что это было связано в его сознании с той минутой, в которую погибла Рита, он заставлял себя возвращаться и возвращаться к своим фантазиям. Он уже поймал двух членов «Красной армии» и собирался их допросить. Наконец, явственно представив себе их лица, он раздумывал над тем, каким способом будет вытягивать из них информацию сегодня.

Так, размышляя, Мудроу вернулся домой. Закрыл за собой дверь, посмотрел на карту, висевшую на стене, на аккуратно разложенные блокноты и вдруг понял, что все бесполезно, что он ничем не отличается от человека, который падает откуда-то сверху и в полете, приближаясь к земле, хватается за воздух.

Но выбора не было. Он подошел к карте и очертил маршрут в центре Куинса, от бульвара Вудхейвен до автострады Лонг-Айленд и до Озон-парка. Маршрут на следующий день.

Глава 21

Вслед за последними апрельскими выходными нагрянула первая летняя жара. Надвинулось пониженное давление, превратив остров Манхэттен в огромную бетонную теплицу. Флаги повисли на шестах, как бы поддразнивая ньюйоркцев, ворочавшихся под своими одеялами с включенными кондиционерами. Автомастерские, предлагающие особые системы кондиционирования машин («особые» обычно означали просто-напросто пятидесятипроцентную наценку), работали без перерывов во всех пяти округах. Только бродяги и бездомные, забыв о тяготах зимы на девять месяцев вперед, радовались наступлению теплых дней в то время, как большинству людей в эти дни и в голову не приходило развлекаться в кинотеатрах или на концертах — рестораны и те пустовали.