Галина Черная - Отель «У призрака» Страница 50

А сам праздник тринадцатого снега, видимо, назначат на послезавтра. Потому что нужное количество снега уже выпало и все ждут.

Для меня этот праздник, скорее всего, выльется в выяснение отношений и расставание с любимой девушкой. После того как она убедила себя, что я хочу посадить в тюрьму её мать, говорить о моей службе, долге и обязанностях офицера полиции бессмысленно.

На душе стало тоскливо и одиноко. А чувствовать себя одиноким в праздник тринадцатого снега просто ужасно. Надо будет в этом году обязательно съездить к родителям…

За этими мыслями я не заметил, как задел ногой корзину для мусора. И кто только додумался поставить её под окном. В общем, содержимое опрокинулось на пол, и мне пришлось собирать всё обратно. Подняв пару-тройку смятых листов, я невольно прочёл первые строчки и дальше уже не мог оторваться. Это были стихи, а не то, что сегодня читалось…

В послесловии к свечамВздохов или многоточийРазметало по ночамФлот моих беспечных строчек.

И растянутая мглаПодбирала под окошкомРифмы чёрного щегла,Колкие, как будто крошки…

Не поленившись, пролистал ещё несколько страниц, а ведь хорошо! Ну, по крайней мере, на мой скромный вкус. Я, конечно, не специалист в поэзии, но эти стихи действительно были очень неплохи. Тогда почему их выбросили?

– Что это за автор? – Я поставил урну на место, но положить туда обратно листы со стихами у меня не поднялась рука.

Мадам Фурье вопросительно обернулась, но, когда увидела, что у меня в руках, губы её скривились от раздражения.

– Ах это… Право, не знаю. Какая-то бездарность шлёт и шлёт. – Моро и даже Паганый Нель поддержали её согласным киванием. – Мы уже устали выбрасывать. Зачем вы это вытащили? Мы уже давно не читаем эту белиберду.

– Ну почему же белиберду, мне понравилось.

И я невольно прочитал четыре строчки, которые мне даже показались сейчас к месту:

Ты можешь верить и не верить,Смиряя сердца гулкий бег,Когда сквозь запертые двериВернётся к нам прощальный снег…

Читая вслух, я вдруг заметил стоящую в коридоре Падагру. Она с какой-то внутренней печальной гордостью произносила одними губами эти строчки за мной. Я прочёл ещё, просто чтобы убедиться. Да, она знала этого поэта.

– Ну, хватит уже, пожалейте наши уши. – Паганый Нель подошёл и, вырвав у меня из рук лист, резким движением скомкал его и бросил обратно в урну.

Я не сопротивлялся, мне было важно увидеть реакцию старой гарпии. Мадам Падагра резко выпрямилась, будто её ударили по щеке.

Теперь стало совершенно ясно – это её стихи. Конечно, «бездарностью» мог быть и просто кто-то из её близких, но я не сомневался, я видел её глаза. Стихи её!

И в этот момент у меня вдруг стрельнуло в голове, ведь Падагра сказала: «Он не крал денег». Откуда она могла это знать? Не смыл в туалете, да. Это она, допустим, слышала. Но «не крал»?!

А ведь сказала она это твёрдо, так, как будто знала точно. Вот что мне тогда показалось неправильным в её словах.

– Сержант Брадзинский, везите всех в участок, – скомандовал потерявший терпение шеф, но я отвёл его в сторону и прошептал несколько слов на ухо. – Так, прошу всех оставаться на своих местах, мы сейчас вернёмся!

Загалдевшие от испуга и возмущения руководители клуба уставились на нас с тревожным любопытством. Даже Эльвира, забывшись, подняла на меня вопросительный взгляд. Но когда я ей чуть заметно подмигнул: «Не волнуйся, я всё объясню позже», она отвернулась, задрав нос. Ну прямо как школьница-отличница, к которой за парту посадили второгодника…

Мы с шефом закрыли за собой дверь. После чего нашли Падагру и попросили пройти с нами в библиотеку.

– Прошу вас, садитесь. Давно вы здесь работаете?

– Уже шесть лет, месье комиссар, – сказала гарпия, присев на самый краешек кресла.

По её погрустневшему взгляду было видно – она сразу поняла, что нам всё известно, но держалась очень достойно.

– И как давно вы пишете стихи? Кстати, месье Брадзинский высоко их оценил. А у него есть вкус. Он у нас, знаете ли, тоже немного писатель, – усмехнулся Базиликус, подразумевая мои записки о наших расследованиях.

– Спасибо, месье Брадзинский. Вы первый, кому они понравились. Но я всегда в глубине души знала, что они хорошие, и это заставляло меня работать дальше. А стихи я пишу с самого детства, уже лет девяносто.

Мы переглянулись: гарпии действительно живут дольше всех. Получается, мадам Падагра была старше нашего комиссара и вообще всех здесь присутствующих.

– Я подумала, где ещё меня поймут, как не в литературном клубе, и устроилась сюда работать уборщицей, чтобы проводить больше времени с настоящими поэтами. Но моё творчество здесь никому не угодило. Хотя я не осмелилась признаться, что тоже пишу, и просто присылала стихи по почте.

Мне стало жаль бедную женщину. Она столько пожила на свете, но так и не поняла, какие нравы царят в писательских джунглях. Как можно быть столь наивной, чтобы надеяться на искренность прожжённых литераторов…

– Моро, Эдита и Нель так и не поняли, кто это им пишет. Хотя я часто пыталась узнать их мнение различными способами, но оно всегда было негативным. Ни разу ни одно моё стихотворение не получило права даже поучаствовать в конкурсе. О том, чтобы получить какой-то приз, пусть бы даже шутливый, я и не мечтала. Мне просто хотелось, чтобы меня заметили.

– Они отказывали вам из чистой зависти, – благодушно похлопал её по плечу комиссар. – Ведь вы были здесь, когда они нашли деньги, а они даже не предложили вам поделиться.

Падагра напряглась, но только на секунду.

– Да, они заперлись в этой комнате, обсуждая, что делать с этим богатством. Конечно, они не хотели делить их на четверых. Признаюсь, что я подслушала, стоя за дверью, но ведь дело было серьёзное. Это были чужие деньги, а они хотели оставить их себе и обсуждали, как их потратить.

– Так, так…

– Они никогда меня не замечали, считая пустым местом, поэтому спорили довольно громко и так же громко придумывали новый код. Я услышала и запомнила цифры.

– Что же было дальше? – спросил я, отчаянно надеясь, что деньги будут возвращены и нам не придётся сажать в тюрьму такую замечательную поэтессу. Увы, всё оказалось не так просто…

На следующее утро, улучив момент, когда осталась одна в библиотеке, гарпия быстро вытащила сумку и во время обеденного перерыва сходила на почту, отправив её в маленький магазин, адрес которого она узнала по справочнику.

– Отправили обычной бандеролью? – встревожился шеф.

– Ценной бандеролью, – уверенно поправила мадам Падагра.

– Но почему же не в банк? Ведь это была сумка «НаКойБес-Банка», а значит, деньги принадлежат им.

– Я хорошо помню тот процесс. – Она упрямо покачала головой. – Суд вынес беспрецедентное решение, что в смерти инкассатора и краже из мегамаркета виноваты работники магазинчика вегетарианского мяса. Их отдел был ближе всех к выходу, а значит, они должны были вмешаться и помешать вооружённым грабителям.

– Что за бред?! – невольно поёжился я, но комиссар промолчал.

– Им присудили выплатить всю потерянную сумму плюс ещё и компенсацию банку. Для этого хозяину пришлось взять кредит на сорок пять лет у того же «НаКойБес-Банка». А много ли заработает в нашем мире магазин вегетарианского мяса? Скорее всего, всё это время они были вынуждены работать исключительно на этот проклятый банк.

– Такое возможно?

– Увы, да, сержант. Того судью уволили и отправили на повышение в Парижск, оказалось, что он многие годы брал взятки, – хлопнул себя по колену комиссар Базиликус. – Но решение суда, пусть даже в корне несправедливое, осталось в силе.

– Вы меня арестуете? – покорно опустила голову скромная уборщица.

– Это моя обязанность. Но если деньги дойдут до адресата, то вам дадут лишь условный срок. Со своей стороны, я обещаю вам полное содействие в суде!

Ого, такое обещание я в первый раз слышал от своего сурового шефа.

– Конечно, по закону вы должны были сообщить о находке в полицию, а не «восстанавливать справедливость» своими силами. Но наш прокурор не так строг к подобного рода «преступлениям», ведь в конечном счёте вы ничего плохого не сделали. А щёлкнуть по носу разрекламированный «НаКойБес-Банк» приятно любому…

Старина Жерар не переставал меня удивлять. Обычно он не страдает лояльностью к преступникам независимо от тяжести нарушения закона. Может быть, это из-за грядущего праздника его накрыло приливом доброты? Ведь Тринадцатиснежная неделя – время примирения, прощения и закрывания глаз на всякого рода мелкие недоразумения. Это уже традиция!

Гарпия перевела просиявший взгляд с меня на комиссара, я кивнул, подтверждая его слова, она облегчённо выдохнула и заплакала. Нервы, понимаем…