Арина Коневская - Под псевдонимом «Мимоза» Страница 18

И Маша засмеялась в ответ:

— Ни в коей мере, Конси! — И помрачнев, добавила: — Ведь жизнь любого из нас в руках Господа. А Промысел Божий не может открыться тленному уму человека, никогда…

В этот вечер граф Бестрем был возбужден в ожидании гостей. Среди них главную роль играла некая Лиз Лукель. Именно ей предстояло сегодня исполнить особый ритуал. Входя в гостиную, эта высокая цыганистая дама окинула присутствующих рассеянно-небрежным взором. Ее длинное иссиня-черное платье и зеленый блестящий тюрбан на крупной голове придавали ей экзотическую театральность. Легким кивком приветствуя собравшихся, она тихо промолвила:

— Благоденствие да будет с вами!

Засуетившийся хозяин усадил ее в огромное старинное кресло, как трон возвышавшееся над столом, со словами:

— Все готово, дорогая Лиз. Только Вилли и Фредди еще на подходе.

И в тот момент, когда издатель с юным Рабсбургом переступали порог, граф стал быстро занавешивать шторы, а Консуэло внесла длинную свечу, поставив ее на этажерку возле стены. Затем выключила люстру, с которой свисала цепочка с серебряными колокольцами. А на середине стола лежали какие-то странные фигурки, коробочки и кубики.

Освещаемая лишь бликами пламени от камина, гостиная погрузилась на миг в таинственную тишину, внезапно нарушенную предложением хозяина встать всем вокруг стола. Затем, слегка помедлив, он тихо, но с некоторым пафосом произнес:

— Возьмемся за руки, друзья!

И присутствующие, соединенные сплетеньем рук, медленно опустились в кресла. Тогда фрау Лукель поднялась со своего «трона», приблизилась к этажерке и зажгла свечу. Сам Бестрем в этот момент щелкнул пальцами, и по комнате поплыл туман, окутывая гостей ароматом ладана. Одновременно тихо зазвучала g-moll-ная баховская фуга из «Хорошо темперированного клавира».

Маша сидела между Консуэло и принцем Фредди. Интуитивно уловив смятение профессорши, графиня крепче сжала ее ладонь, а юный Рабсбург вообще застыл, будто окаменев. Мимозе на миг показалось, что она валится куда-то вниз. В глазах ее зарябило, и перед ней в полутьме поплыли мельчайшие, словно пылинки, огоньки и тихо зазвенели колокольцы, кубики зашевелились, а фигурки, к изумлению Мими, стали сами подпрыгивать над столом…

Напряжение, царившее в зале, постепенно возрастало. С высокого кресла наконец раздался глуховатый голос Лиз, сильно откинувшей голову назад:

— Уже скоро, сейчас, вот он… Альберт, скажи, что нас ждет?

На стене, противоположной камину, отразилась тень, воздух над столом всколыхнулся, и гостиную пронзил легкий, едва ощутимый порыв ветерка. А из уст фрау Лукель раздался басовитый голос:

— Мы, немцы, вместе будем, но не радуйтесь.

После долгой паузы Лиз опять вкрадчиво спросила:

— Скажи, Альберт, кому здесь угрожает что-то?

В этот миг блестевший на голове ее тюрбан еще сильнее качнулся назад, и она провещала басом:

— Тому, кто пришел издалека, издалече кто приплыл…

Наступила гробовая тишина. В неизъяснимом внутреннем порыве Маша стала вдруг произносить про себя: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут…»

И сидевшие за столом внезапно расцепили руки, а Лиз писклявым голосом завопила:

— Он уходит… он, Альберт… ушел совсем!!!

Оцепенение, в котором пребывали гости, постепенно спадало. Лица их оживлялись и обретали естественное повседневное выражение. Наконец они стали медленно выходить из-за стола. Неподвижно сидела с закрытыми глазами лишь одна инфернальная Лиз. Все заметили это, когда Бестрем откинул тяжелые шторы и погасил свечу. К фрау Лукель осторожно подошла сердобольная Консуэло и, тронув ее за плечо, прошептала:

— Лиз, а Лиз? Очнись скорей, мы ждем тебя! Слышишь?

Но мадам-медиум оставалась невменяемой. И тогда граф Бестрем громко обратился к гостям:

— Дамы и господа! Прошу всех на ужин!

Гости охотно последовали призыву хозяина, дружно устремившись в столовую. Вслед за ними вяло поплелась и Лиз Лукель, с трудом очнувшаяся от транса.

За ужином Бестрем с любопытством взглянул на Марию:

— Что, фрау профессор, вы впервые на таком сеансе? Уж не подумали ненароком, что угодили в лапы оккультистов, а?

— Нет, граф. Я и задуматься не успела, когда чья-то неведомая тень повергла меня в трепет, и кубики взлетевшие, и колокольцы. Гм… вообще-то все потустороннее нам, простым смертным, недоступно, но… заманчиво. Однако меня поражает, что вы ничего не боитесь! — оживленно откликнулась Мими, наивно посмотрев на присутствующих.

— Как не боимся, фрау Лаурин? Мы все страшимся прикосновений к тайне бытия. Не правда ли, дамы и господа? — воскликнула Конси. — Но жажда хоть чуть-чуть приблизиться к этой тайне просто неустранима в нас. Такова уж наша грешная природа.

— Ах, дорогая Консуэло! Мне кажется, вопрос фрау Лаурин обращен к страху несколько иному, а именно — к опасности впасть в соблазн, т. е. через вызов духов и призраков всяких прощупывать тайны мироздания. А сие-то что значит, а? В конечном-то счете это означает — скатиться в тривиальный спиритизм, который кстати, Томас Манн столь презрительно называл «воскресным развлечением для кухарок». Уж простите меня великодушно! — с тонкой иронией заметил Вилли Герлинг.

— Да, Вилфред, ваша мысль мне близка. И даже более того, мне кажется, что сообщение с миром иным — душами умерших, вызывание духов и тому подобное — куда страшнее, чем безобидные «развлечения кухарок», это — игра с огнем! И ваш любимый Томас Манн, побывав на таком химерическом сеансе, кстати, заметил, что узрел там язычки гееннского пламени, но сыт ими по горло! — поддержала издателя Мимоза.

— Так как же, дорогая фрау профессор, вы отрицаете такие явления как телекинез, ясновидение, телепатия? Я-то слышал, что в изучении сего, именно вы, русские, — впереди планеты всей! А чему мы сейчас свидетелями были, а? Не соприкоснулись ли с загадочным, необъяснимым пока еще, но реально существующим миром? — пристально взглянув на Машу, спросил слегка взбешенный хозяин дома.

— Все названное вами, граф, бесспорно существует. Но приближение к нему простого смертного — залет птички в дьявольскую сеть! Есть такая русская поговорка: коготок увяз — всей птичке пропасть.

— Значит, вы, фрау Лаурин, принципиально против познания паранормальных явлений и вообще — всякой мистики?!

— Отнюдь. Но формы познания, как мне кажется, должны быть какими-то иными. Эта тема чрезвычайно сложна, и научный подход к ней вполне оправдан. Есть же такие лаборатории и во Франции — слышала я, — и у нас. Но изыскания должны проводиться на духовной основе — без этого все потеряет смысл.

— Абсолютно согласен с фрау Лаурин: если ученый приступает со своими приборами к таким объектам, как фантомы, призраки и т. п., то он должен быть человеком духовно просвещенным! — поддержал, в свою очередь, Марию издатель, и вздохнув, добавил, — уж если не совсем верующим христианином, то хотя бы религиозно образованным, ведь так?

— Что ж, дорогие гости! Все это чрезвычайно увлекательно, так волнует наше воображение. Но я предлагаю перейти снова в гостиную… гм, на кофе с коньяком! — бодро воскликнул хозяин дома.

Вспоминая подробности прошедшего вечера, Маша не могла отделаться от ощущения, что ее окунули там в какой-то липкий жуткий аквариум. А под утро ей приснился узкий монастырский двор, посреди него — огромный стол палисандрового дерева, на его поверхности — какие-то изящно прочерченные знаки, а вдоль них — волнистая линия: вот она зашевелилась и стала подползать все ближе и ближе к ней. Да это же змея! — от пронзившей ее догадки Маша мгновенно проснулась в холодном поту. «Где-то я все это видела, ну да, конечно, вчера у Бестремов! А этот сломанный крест на камине?», — и медленно приходя в себя, Мимоза осознала, в какой ярости был граф Бестрем от ее высказываний.

«Ах, зачем я выступила “на арене без намордника“, навлекла на себя гнев начальства! Но можно ли было промолчать? Ведь эта черноокая ведьма Лиз не иначе, как бесов вызывала?! Ну а Вилли — вот молодец-то, уловил самую суть!»

Уже через день в его сопровождении Маша вошла в Регенсбургский собор. Потом они сидели в ресторанчике на дунайском берегу. Он поведал о своей юности, несостоявшихся мечтах и трагически погибшей Нанни. Говорили и о литературе, приятно удивившись, что любимым романом для них обоих был «Доктор Фаустус».

— А что побудило вас, Вилфред, учить русский? — спросила Мими.

— О, знаете, Мари? Меня подвигло к этому высказывание одного из героев Манна: есть только два народа на земле, которые способны достигать высшей духовной ступени — это немцы и русские. Ну и симфонии Чайковского, конечно. Потом я стал Достоевского читать: да, те пространства души, какие он раскрывает как никто другой — они меня заворожили…