По ту сторону нуля - Хаим Калин Страница 26

видящего в выдавливании режима первостепенный приоритет – вот, что представляет для режима опасность. В практическом смысле – это объявить Кремлю многоуровневую партизанскую войну в виде кинжальных, но избегающих покушения на здоровье граждан диверсий. Ибо конституционный переворот, по утверждению кротов заговора, стремительно приближающийся, предвестие того, что режим не пересидеть. Впереди затяжная окопная война-междоусобица.

Между тем, как и чем наступать-обороняться, Алекс предложить не мог. На него нахлынул сюжет фильма «Софи Шолль: последние дни», снятый по мотивам реальных событий: юные брат и сестра Шолль в еще полном для немцев иллюзий сорок третьем бросают чудищу гитлеризма вызов, разбрасывая листовки, к слову, весьма вегетарианского содержания. И спустя неделю восходят на эшафот.

В той трагедии его шокировал не способ изуверской казни (гильотина), а то, что после ареста та была произведена всего через шесть дней. В ней – квинтэссенция страхов собирательного тирана, предвосхищающего малейшие покушения на свой скипетр. Как правило, потому, что любая диктатура в своем генезисе либо незаконна, либо устлана людскими лишениями, а зачастую – трупами.

Гитлеризм и рашизм версии ВВП – общественные системы, разведенные не только по времени, но и несопоставимы как антиподы. Ведь нынешний российский порядок в немалой степени – производное победителей гитлеризма, пусть во втором-третьем поколении. При этом «удушающие» приемы по увековечиванию тирании – с поправкой на разные эпохи – у обеих систем во многом совпадают. Тот же не сходящий с фасада оскал, та же прыть упредить фронду, нередко задолго до того, как та таковой себя осознает.

Знакомясь с карательным законотворчеством РФ, Алекс нередко впадал в замешательство: собственно, с какого перепугу (смысл – буквальный) этот или тот эдикт, подаваемый якобы по инициативе законотворцев, наглотавшихся отраслевого слабительного?

Засекречивать потери в мирное время, криминализация репостов, желтые звезды иностранных агентов – чем эти изыски российской политической кухни запивать? Но каждый раз, отведывая российского правового экстремизма, Алекс постигал: защита интересов клана или политического класса здесь в последнюю очередь; в фокусе забот якобы института государства – одна-единственная потрепанная за долгую управленческую жизнь задница узурпатора. Она успела нагородить столько ереси, что, по выходе ее держателя в отставку, точно черного пуделя не отмыть.

При этом ей самой от себя давно тошнит, настолько одолели мозоли, намертво сросшиеся с троном. Но и деваться некуда – какая бы не убогая, но жизнь. Ведь альтернатива – изъятие кислородной маски юридической неприкосновенности и казус «ЮКОСа» на разделочном столе, в апробации не нуждающийся…

Оттого с маниакальной одержимостью в России выкашиваются малейшие ростки конкуренции, и улетает в топку монаршей безопасности немалая часть бюджета все еще недоедающей, попутавшей геополитические рамсы страны…

Вдруг Алекса посетило: его пробуксовка – вовсе не творческий и карьерный кризис, а то, что баталии вокруг пирога власти ему глубоко чужды. Одно дело звать общество к нравственному перерождению как просветитель, другое – обслуживать схватку в паучьей банке в формате «все против всех».

Он скривился и, тяжело вздохнув, захлопнул крышку компьютера.

Глава 9

«Кобяковская фабрика по лозоплетению», Московская обл., 18 ноября 2019 г.

Олег Навальный потянулся, изгоняя морок казенного дома, регулярно его навещающий. Он все еще не осознавал, что отбытая годом ранее ходка – мега-событие, которое властно, хоть и незримо врезалось в его судьбу. С этой «палочкой Коха», как и у несть числа «побратимов» по отсидке, ему до скончания дней засыпать и просыпаться. Когда во благо, когда во вред, но неизменно ежась.

Дело к обеду – он обернулся, выглядывая в открытое пространство перед фабрикой, куда время от времени наведывался некий дозор в микроавтобусе без окон. Особо не таились, но и «ордеров» не предъявляли. Навещали выборочно – несколько раз в неделю и каждый раз по-разному, но не менее трех часов. Похоже, в целях профилактики – то ли выборочная дистанционная прослушка, то ли так третируя владельцев фабрики, его и Алексея родителей. Людей тихих, скромных, рафинированно законопослушных. Они давно воспринимали их знаменитого первенца с именными нарами в московских СИЗО, как угодившую под каток рока жертву, слез не стесняясь. Когда же пенитенциарная воронка прихватила и их младшего, то в считанные дни состарились. Так что, освободившись, Олег Навальный посвящал родителям немалую часть себя, пока кремлевский сериал произвола не ощетинится очередной серией.

Вникнув в фабричные дела, он взвалил на себя самые узкие места техпроцесса. Кроме того, развлекал предков, как мог – то ресторанными обедами им, воспитанникам уравниловки, все еще в диковинку, то культпоходами на собирательного Леонтьева, не желавшего уходить, как, впрочем, и эпоха, откуда он родом.

Церберы не замечались, стало быть, можно было двигать в ресторан, не рискуя испортить аппетит. Олег потянулся было к телефону, дабы объявить родителям последнюю готовность, когда в селекторе зазвучал голос секретарши:

– Олег Анатольевич, к вам неизвестный и очень необычный посетитель. У него ваша книга, автографа просит…

Олег, продукт постсоветского зверинца, да еще зоной «отшлифованный», в мгновение ока уяснил, что визитер не провокатор из силовых служб – у тех куда проще инструментарий, как и не чудик-психопат – таковому не забраться в подмосковную глубинку. Он – из нетипичной шкалы социально-поведенческих измерений. Стало быть, любопытен, и Олег укрупнил изображение приемной. Но разжился немногим – одним профилем, к тому же наполовину усеченным капюшоном куртки и высоко поднятым шарфом; форма одежды, будто к месту – моросило. При этом не вызывало сомнений: зная расположение камеры, посетитель старается уйти из-под ее «опеки», избегая ракурса анфас.

Спустя минуту хозяин кабинета уже принимал гостя, который, уважительно кивнув, протянул без предисловий единственный позитив тюремного опыта Олега – книгу тюремных мемуаров. Младший Навальный с места не сдвинулся, натужно решая, взять книгу или воздержаться, ведь при контакте гость показался человеком затрудняющей «дыхание» энергетики.

– Не откажите в удовольствии, Олег Анатольевич, – элегантно склонив голову, наконец, обратился визитер, сдвигая неловкую, точно воздушная яма паузу. – Бесценный автограф преданному читателю. Ваша книга – настоящее событие!

Олег Навальный, повинуясь традициям острога, с откликом не торопился и книгу не брал. Тогда гость приземлил книгу на столешницу, после чего подчеркнуто вежливо придвинул ее к Олегу и даже открыл обложку.

Тут Олег дал слабину и потянулся за ручкой – прочих-то альтернатив у эпизода не просматривалось – настолько «придавил трахею» пришелец. Между тем «отписаться» Олег не смог – мельтешила, казалось ему, сетка, которая мешала поставить в распахнутой книге автограф. Вскоре картинка упорядочилась, преобразовав воображаемую сетку в убористый текст, наклеенный поверх титульного листа, который по обыкновению содержит имя автора, посвящение и название книги.

Все еще витая в облаке иллюзий, Олег заскользил глазами по вклейке-самозванке аккурат перед глазами. И, не пробежав первого абзаца, вдруг сгруппировался, после чего считывал текст как сканнер.

Привет из королевства медиумов отличался