Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля Страница 47

— Что ты намерен делать? — спросил Сантовито, прервав этот автоматический цикл.

— Ты должен предоставить мне карт-бланш.

— Я разве тебе его еще не предоставил, этот карт-бланш?

— Именно. Мне только нужно пару раз услышать «о'кей».

Сантовито пытался избежать только своей опасности.

— Отсюда полетим мы все…

Отсюда полетишь ты. Только ты.

— Мне нужен наш человек в Гамбурге, Джакомо. Я начну с этой Ребекки. Устрою так, чтоб власти в Гамбурге организовали встречи…

— Какие встречи?

— Встречи с теми, кто ушел из «Сайнс Релижн». Если они найдут эту Ребекку, мы на коне. Она виделась либо с Клемансо, либо с Терцани. Оба ездили в Гамбург. По указанию Боба — типа, о котором ты читал в рапорте американцев. Я полагаю, что в Гамбурге они назначили время операции. Как и когда нанести удар: в Париже — по Киссинджеру, а здесь, в Черноббио, — кто знает, по кому.

— Да, однако Терцани мы нашли мертвым, прежде чем было совершено какое-либо покушение в Черноббио.

— Ты прав. Я знаю, Джакомо, он уже не вернется. Но это все, что у нас есть. И хорошо бы, чтоб мы над этим поработали, разве нет?

— А потом? Тебе нужен только человек в Гамбурге?

— Нет. У меня в планах есть еще одна зацепка.

— А именно?

— Ритуалы. Садомазохистские ритуалы.

Сантовито подавленно улыбнулся, покачивая, безнадежно встряхивая головой, снова попадая под очарование.

— Теперь ты слушай. У нас нет столько времени. Бери информаторов, каких хочешь. Мы все отсюда полетим…

Лопес встал. Еще раз услышал, выходя, это нытье:

— Все полетим…

Это неправда. Полетит только он.

Он позвонил непосредственно коллегам из отдела расследований в Гамбурге, аналогичного миланскому. Говорил на ломаном английском. Минут десять потратил на то, чтоб его соединили с чиновником, заинтересованным в контакте с итальянцами. Ему никак не удавалось понять фамилию того: не то Вурц, не то Вунц, не то Вунцам. Долго рассказывал. Сообщил ему о деле, над которым они работают. Раскрыл место, где было совершено покушение, постаравшись не называть имя «Киссинджер». Долго говорил об Ишмаэле. Спросил, знают ли о нем что-нибудь в Гамбурге. Немецкий инспектор говорил на жестком, шершавом английском. Сказал, что ему кажется, дескать, это дело скорее спецслужб, чем местных властей. Он никогда не слышал об Ишмаэле. Лопес вернулся к собранию, которое адепты Ишмаэля организовали в Гамбурге. Подтверждение тому содержалось в письменном докладе американского АНБ. Были билеты, найденные в квартире человека, совершившего покушение в Париже, и в квартире человека с улицы Падуи. Он в подробностях расписал все, что знал о ритуалах Ишмаэля. Заговорил о выходцах из «Сайнс Релижн», объединившихся в секту Ишмаэля. Упирал на центральную роль, которую играли в церемониях Ишмаэля дети. Немец, казалось, всерьез заинтересовался. Гамбург был порт с криминальным душком, как все порты. Да, существовала торговля детьми, которых провозили через Гамбург. Лопес пошел дальше в своих расспросах. Шведка, по имени Ребекка, бывший член «Сайнс Релижн» — она одна из надежных зацепок, она входит в группу Ишмаэля в Гамбурге, — женщина, которая встречалась с Клемансо и Терцани перед их смертью. Лопес спросил у немца, может ли тот проверить людей, связанных с «Сайнс Релижн». Немец ответил, что это будет непросто: между немецкими властями и «Сайнс Релижн» были натянутые отношения и открытые тяжбы. Лопес улыбнулся, вспомнив о клочке волос чиновника из «Сайнс Релижн», что остался приклеенным к его ладони. Он начал задавать своему гамбургскому коллеге новые вопросы. Дети. Торговля детьми. Все: педофилия, исчезновения — в общем, материал, которым они располагают в Гамбурге. Немец всерьез заинтересовался. Он лично займется проверкой. Они договорились созвониться ближе к вечеру. В Милане время поджимало. Черноббио на носу. И, возможно, смерти.

Он спустился в полицию нравов. Там у него была пара друзей. С одним он часто вместе работал, когда в ходе расследований всплывали имена проституток или упоминание о гомосексуалистских кругах. Парень был в своем кабинете. Лопес спросил, есть у них какая-нибудь подсадная утка среди садомазохистов — если предположить, что в Милане существует сообщество садомазохистов. Было и то, и другое: и сообщество, и подсадной человек. Парень настаивал, что связи с Сан-Франциско тут нет, но что в Милане они на правильном пути. Существует издательство, выпускающее специальную литературу. Журналы, в которых публиковались объявления, приглашения встретиться. Полиция нравов регистрировала все адреса до востребования, данные в этих объявлениях. По документам устанавливали личность тех, кто их помещал. И вели картотеку. Довольно простая работа. В Милане существовали различные группы садомазохистов: одна почти целиком вертелась вокруг этих объявлений. Были также и другие группы — обычно они общались по Сети. Под контролем, по-видимому, были почти все. У них был информатор, сообщавший о встречах и свиданиях. Итак, они встречались между собой. Все это функционировало как спонтанные собрания. До последнего момента участники не знали ни места, ни времени встречи. Следовал ряд звонков на мобильные телефоны. Почти регулярно они встречались возле ресторанчика в районе Фамагоста, но там не происходило ничего особенно значительного. Садомазохистские празднества на шифрованном языке назывались PAV — англосаксонский термин, который миланцы стали трактовать как акростих: «Pronti, Attenti, Via».[11] У них были оргии. Они никогда не оставляли следов. Подсадной человек наблюдал и сообщал полиции. Никогда никто не попадал в больницу. Никогда ничего серьезного. По этой причине полиция нравов никогда не испытывала необходимости в том, чтоб вмешаться. Лопес спросил, где проходили эти PAV. И застыл, открыв рот, когда человек из полиции нравов ответил, что их организовывали в индустриальных помещениях или складах в пригородах Милана.

Как в Детройте. Как в Париже. Значит, это Ишмаэль. Ишмаэль уже долгое время работает в Милане. Тип из полиции нравов глядел на него вопросительно. Он не понимал. Лопес спросил о «подсадной утке»: можно его увидеть? Это срочно. Это необходимо. Времени больше нет.

«Подсадная утка» был человеком лет тридцати, бывший карамба.[12] Безработный, выкручивался, работая на полицию и, возможно, на спецслужбы. Жил на юге Милана, в Сан-Донато. Лопес позвонил ему, тот сразу же все понял. Они договорились встретиться в два часа в Сан-Донато на Центральной площади. Они были кратки, решительны, молчаливы. Лопесу нужно было пошевеливаться.

В неровном, темном пространстве старого склада, среди вечерних огней миланской окраины, ему виделось сияющее лицо Ишмаэля, неприкасаемого.

Инспектор Давид Монторси

БАСКАПЕ (ПАВИЯ)

27 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА

22:25

Все эти люди будут смеяться, хлопать в ладоши, аплодировать. И среди этих людей, свободных, ничего не знающих о тюремщиках, которые в эйфории бегут на спектакль публичной казни, среди этой толпы голов, которая покроет собой всю площадь, не одной голове суждено последовать за моею, рано или поздно, — в кроваво-красную корзину. Еще не один из тех, кто пришел сюда ради меня, придет сюда и ради самого себя. В определенном месте Гревской площади есть для этих роковых существ одно роковое место, ловушка. Они вертятся вокруг нее, пока не попадают внутрь.

Он широко шагал среди высокой травы, в грязи, а снизу поднимался дым от остатков бензина. Давид Монторси приближался к куполу света возле обломков упавшего самолета Энрико Маттеи.

Это был не несчастный случай. Это было покушение.

Если только верхняя сторона листьев, та, что была обращена к небу, залита кровью и если деревья остались невредимыми — это значит, что кровь падала сверху, еще до взрыва на земле, и самолет упал вниз уже в виде кусков. Монторси шел под дождем, грязь мешала ему, он был весь мокрый, его лихорадило, — он искал людей из отдела расследований. Толпа стала более плотной, свет фар — более ярким. На место происшествия прибывали новые машины; крестьянин и старуха — свидетели — пропали из поля зрения. Шеф рассматривал землю, кивая головой какому-то типу, стоящему перед ним, — Монторси никогда его не видел, возможно, это была большая птица, поскольку шеф кивал, склонив голову, и губы его были сомкнуты с каким-то туманным выражением. Ни Омбони, ни других коллег не было видно. Монторси хотел отвести их на то место, где на земле остались пятна сгоревшей крови, прежде чем пойдет дождь.

Потом его ослепили две нацеленные на него очень яркие фары, двигавшиеся из низины, на подъем. Он отодвинулся, пропустил длинную темную машину, прикрыв глаза рукой. Автомобиль остановился метрах в десяти впереди. Из нее вышли трое мужчин. Он знал их. Двое были сотрудниками отдела судебной медицины, которых он видел утром на Джуриати, а потом на Фатебенефрателли. Третий был доктор Арле.