Овидий Горчаков - Американский синдром Страница 51

Ты замахнулся даже на самого нашего командующего во Вьетнаме генерала Уильяма Уэстморленда, впервые поведал, что генерал-майор Джозеф Мак-Крисчэн еще в шестьдесят восьмом году…

— В мае шестьдесят седьмого, — поправил его автор. — Начальник разведотдела…

— Ну да, этот Мак-Крисчэн протестовал против систематического преуменьшения вдвое, черт подери, сил партизан в Южном Вьетнаме. А Уэстморленд отказался, сказал, что он не может открыть глаза президенту, Пентагону, не может взорвать эту мегатонную бомбу в Вашингтоне. Бог ты мой! Значит, военщина из года в год сознательно обманывала высшее командование, президента, правительство, весь наш народ! Потрясающий бардак!..

— Об этом я тоже рапортовал, когда еле унес ноги из джунглей, кишевших вьетконговцами. Об этом доносили по своим рациям, перед тем как погибнуть или попасть в плен, наши смертники, засланные из Ня-Чанга в Северный Вьетнам. Мы в один голос орали, что нам не справиться с вьетнамскими коммунистами, потому что против нас подняли они весь народ. А наши врали, врали, врали…

— Зато, как ты пишешь, военно-промышленный комплекс наживался на поставках все новых и новых воздушных армад. А я, как другие, все принимал за чистую монету! Радовался скорой победе!..[10] Цензуры у нас нет, но все это придется снять, иначе нас и тебя эти генералы засудят, съедят…

— Кажется, у меня не было врага грознее Клифа Шермана, а я побывал в его руках и жив.

— В сумеречном мире ЦРУ, — с наигранным мрачным пафосом, в своей излюбленной гаерской манере изрек Десантис, — многое только кажется. — Он прикурил погасшую сигару, откинулся в кресле. — Но ты мне ничего не сказал.

— Что? О чем?

— О своей сексуальной жизни.

Грант смущенно пожал плечами.

— Обхожусь, — ответил он туманно. — Была девушка, да сплыла. О ней ты знаешь по моим воспоминаниям, хотя имя ее я, сам понимаешь, изменил. Ничего серьезного после нее не было.

— Боже мой! Боже мой! — засмеялся Тони. — Вижу, великая революция прошла мимо тебя или ты мимо нее. Исчезающий динозавр викторианской эпохи. Но я тебя не зря спрашиваю. Это твое отношение к сексу портит всю книгу. Да, да! В наше время главное в искусстве — это секс и насилие или, еще лучше, секс с насилием. Вспомни, лучшие военные книги и фильмы полны ими. Двое из каждой тройки прежде всего ценят секс и насилие. Да я сам в молодости сначала смаковал странички с клубничкой. Кто-то сказал: не то важно, что человек ест, а то, как он переваривает съеденное. Так и с опытом. Все дело в том, как писатель переваривает свой опыт. У тебя опыта хоть отбавляй, но ты его еще не переварил как следует. От себя добавлю: процессу пищеварения способствует искусное потребление вина и специй. Белое вино к рыбе, красное — к мясу, виски, джин, водка — ко всему. В наше время вино и специи в литературе — это секс и насилие! Наше издательство почти каждый месяц выпускает по бестселлеру по этой магической формуле, уж можешь мне поверить.

Возьми Нормана Мейлера. Название его лучшего военного романа «Нагие и мертвые» уже о многом говорит, хотя он, бедняга, писал до сексуальной революции. Ты новичок в литературе, а лучшие наши писатели не осмеливаются предлагать нам свое чтиво без секса! Король порнографии Гарольд Роббинс — мультимиллионер! — Он вскочил, жестикулируя. — Но он весь свой секс из большого пальца левой ноги высасывает, а ты берешь достоверностью. Но — странное дело! — обходишь золотые жилы. Ты наверняка видел немало фильмов о вьетнамской войне последнего времени. Один «Охотник на оленей» чего стоит, все премии заграбастал, «Оскара» там и прочие, а сборы какие! Ты видел «Апокалипсис» — конец света, светопреставление, а секса сколько?! Короче, мы обязаны брать в расчет коммерческий успех твоей книги, обязаны заинтересовать Голливуд, а без секса и насилия не то что Фрэнк Коппола, а никакой завалящий режиссеришка книжку твою в руки не возьмет.

По наблюдениям Гранта, его редактор носил джинсы размера на два-три меньше, чем требовалось, так что плотная парусина почти намертво сковывала его тазобедренные суставы, выворачивала бедра и держала колени в полусогнутом положении.

Тони в изнеможении повалился в кресло, в истоме провел рукой по лбу, тряхнул пальцами — показал, что отирает пот. Вот, дескать, до чего ты меня довел.

— Да что там у тебя во Вьетнаме, — вдруг заорал он, выпучив глаза, — девчонок не насиловали, что ли?!

Грант вздрогнул от этого крика:

— Бывало, конечно. У меня же показано там одно изнасилование… А они почти все одинаковые…

— Одно! Одинаковые! Да у тебя через каждые несколько страниц должен появляться секс, и каждый раз еще более дразнящий, диковинный, отвратный! Как в читательских письмах в секс-журналах вроде «Пентхауса»!.. — Увидев выражение, близкое к ужасу, на лице своего автора, он нажал на тормоза: — Ну ладно, ладно! Это я хватил, так сказать, в пылу полемики. Но тебе ясно, я уверен, основное наше требование: фон пусть будет любой, но на переднем плане: секс и насилие, насилие и секс, секс с насилием!

СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ПРОКУРОРА КРЕЙГА

Уже провожая Гранта к двери, Тони вдруг хлопнул себя по лбу:

— Будь я проклят! Совсем забыл: еще один драматический факт для твоей концовки. Прокурор приказал долго жить!

Он вернулся к столу, нашел среди бумаг газету, подал ее Гранту. Тот взглянул и остолбенел:

А. Б. В. КРЕЙГ — ПРОКУРОР ПРОЦЕССА МАК-ДОНАЛЬДА В ФЕЙЕТВИЛЛЕ — ЗАСТРЕЛИЛСЯ

Посмотрев на Десантиса ошалелыми глазами, Грант стал читать, но строчки и буквы прыгали перед его глазами:

«Был тяжело болен гипертонией, страдал депрессией… В предсмертном письме писал, что министр юстиции мистер Бенджамин Сивилетти, а также юридический советник президента Ллойд Катлер и его заместитель Джозеф Онек буквально выкручивали судье и ему руки, чтобы отложить дело доктора Мак-Дональда, «вредящее моральному состоянию нации и вооруженных сил в эти критические времена американской истории…».

Крейг окончил университет Северной Каролины, как ветеран второй мировой войны был активным борцом за права человека, за гражданские права негров. В последние годы он не раз говорил друзьям, что променял на безбедную должность прокурора идеалы своей молодости, присоединился к «великому молчаливому большинству», во время вьетнамской войны отошел от борьбы, старался глядеть сквозь пальцы на преступления военщины, но гибель дочери, Вирджинии Дэр, образумила его, заставила задуматься. Однажды он оправдал негра из Роли, который был предан суду за то, что написал аэрозольным красителем на стене здания суда: «ДОЛОЙ ВОЙНУ АМЕРИКККИ ВО ВЬЕТНАМЕ!» Три «К» в этом лозунге подразумевали ку-клукс-клан».

Цитировалось предсмертное письмо А. Б. В. Крейга:

«В детстве все мы твердили в школе «Кредо американца», клялись в верности принципам свободы, равенства, справедливости. Принципы эти, увы, нарушаются у нас все более грубо. В деле же Мак-Дональда попраны все они росчерком бюрократического пера. В условиях несвободы и неравенства всех перед законом совершенно вопиющее надругательство над справедливостью, над правосудием.

Я не очень верю в безгрешность нашей юстиции. Всю жизнь я был противником смертной казни, но сегодня я говорю: смерть убийце!

Из почти тысячи дел, которые я разбирал, в одной трети я добился осуждения преступников, в другой трети успешно ходатайствовал о смягчении приговора или, наконец, снимал обвинения. Из всех этих дел самым важным явилось дело доктора Мак-Дональда — убийцы из Форт-Брагга.

Трагедия моей дочери лишь помогла мне лучше осознать трагедию молодежи Америки во вьетнамской эре…

В ходе процесса Мак-Дональда меня не раз хотели подкупить, суля большие деньги, мне грозили физической расправой, чуть не судом Линча, самосудом в его современных и принятых у нас формах. А в канун последнего дня процесса ко мне в номер отеля пришел адвокат Кабаллеро. С глазу на глаз он заявил мне, что ему известна моя тайна: А. Б. В. Крейг, пишущийся всюду белым, на самом деле негр — на четверть негр! Это правда. Моя мать, мулатка из Джорджии, вышла замуж за белого в Южной Каролине. Всю жизнь я скрывал эту свою тайну по понятным каждому причинам, потому что я хотел получить образование и стать юристом, а много ли у нас цветных юристов? И каков удел тех, кто добивается этого положения? Всю жизнь я страдал от разлада с собственной совестью, потому что не мог с открытым забралом бороться за права цветных. А когда я открылся дочери, она убежала из дома, узнав от меня, что она не чистокровная белая, а на одну восьмую черная!..

Кабаллеро показал мне документы, только что полученные им из ФБР, удостоверявшие, что я цветной, и заявил, что по этой причине я якобы защищал хиппарей, убивших семью Мак-Дональда — в их четверке был один негр! Он пошел на прямой шантаж, предъявив мне ультиматум: или я обещаю перестать добиваться в суде осуждения Мак-Дональда, или он публично раскрывает мою тайну и делает мне отвод на том основании, что я обманщик, скрывавший свое происхождение. К позору и бесчестию своему, я согласился, зная, какую он готовил мне ловушку. Он принудил меня замолчать, оскорбив память моей дочери. Все это вызвало у меня острый гипертонический криз…