Николай Богачёв - Крах операции «Тени Ямато» Страница 53

— Господа! Если от осуществления «Манхеттенского проекта» мы получим все, что ожидаем, то, как заверял меня в письме Альберт Эйнштейн, нам не страшны будут никакие ФАУ, будь они даже в руках дьявола. Кстати, Донован, передайте лично от меня генералу Гровсу, чтобы Роберт Оппенгеймер, Нильс Бор, Энрико Ферми и прочие эпикурейцы, включая сюда и Эйнштейна, ни в чем не знали нужды, как в личном плане, так и в смысле проводимых экспериментов.

«Пока я осмыслю задание президента, у меня наверняка прибавится седины», — так думал Донован по дороге из Белого дома в Управление стратегических служб.

Рабочий день генерала Донована все больше уплотнялся, Бывали случаи, когда напряженность в сообщениях нагнеталась часами, и на срочную связь с агентурой уходили целые ночи. Теперь же, сидя на мягком сиденье «линкольна», он пытался решить, кому же все-таки поручить это сложнейшее дело с чертежами ФАУ-1.

«Придется, видать по всему, посоветоваться со своим секретным помощником», — решил, наконец, Донован. И вдруг, почувствовав усталость, велел шоферу доставить его домой. К слову, «секретный помощник», правая рука Донована в Управлении стратегических служб, служил ему «за доллар в год».

Такую роскошь позволяли себе олень высокопоставленные господа, располагающие солидным состоянием, а также имевшие весьма значительные интересы в тех ключевых областях истеблишмента, которые они якобы обслуживали бесплатно. Как правило, они занимали очень высокие посты, но не ради окладов, а затем, чтобы иметь возможность влиять на положение дел на том или ином участке политики и экономики. Так что и этот символический доллар, этот их в сущности фиговый листок, не мог прикрыть ту неистовость, с которой подобные миллионеры и миллиардеры поклонялись своему божеству- Мамоне. Среди этих господ считалось предосудительным афишировать работу «за доллар», так как и дураку было ясно, что тут дело нечисто, и поэтому каждый был волен думать: «Или он круглый идиот, или большой жулик, середины здесь быть не может».

Тут, пожалуй, следует добавить, что в эпоху товарно-денежных отношений сверхоригинальная филантропия, от кого бы она ни исходила, и в самом деле подозрительна. И если бы эти два понятия когда-нибудь совпали, то, наверное, и сам Конфуций совместно с Диогеном Синопским, узнав о подобной аномалии, только развели бы руками. А если попытаться, например, прокомментировать всерьез знаменитую сентенцию о том, что всякий, мол, старается как-то объехать другого «на кривой», то боюсь, что некоторые открывшиеся тут истины бумага не выдержит, тем паче, если она будет далека от дипломатической лексики.

На следующий день, после ленча, Донован собрал весь свой синклит, состоявший из помощников начальников ведущих отделов и стратегических направлений, чтобы еще раз прозондировать, на кого же следует положиться в предстоящем деле. Боясь утечки информации, генерал ни словом не упомянул о ФАУ-1 и поставил в повестку совсем иные вопросы, чтобы в ходе их обсуждения еще раз присмотреться к своим людям, и только в конце заседания окончательно, склонился к мнению, что лучшей фигуры, чем его сверхсекретный помощник, ему не найти, что обеспечить успех этой операции может только он один.

Закончив заседание, он громко объявил, что все свободны, а его, секретного помощника, попросил задержаться еще на пару минут. Эта пара минут тянулась полтора часа, в течение которых они подробно обговорили всевозможные перипетии затронутого вопроса.

Окончательный выбор Донован остановил на этом своем помощнике по разным причинам. Во-первых, в случае провала отвечать за дело будет сам «работник за доллар»; во-вторых, родственник по материнской линии покойного Карнеги может плевать на всех, не исключая и его — Донована, ибо, как однажды заявил один из миллиардеров: «Это наша Америка, и никаких гвоздей, и чтобы, упаси бог, из вашей среды от этого кого-нибудь не стошнило!»

Так он разъяснил существо дела прямо в лицо обалдевшим сенаторам, ведшим беседу с ним на довольно щекотливую тему. Итак, наступил период, как сказал подручный Донована — мистер Смит, «полной нейтрализации японских возможностей с целью использования полученных ими от Гитлера чертежей на ракеты ФАУ-1».

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Лейтенанта береговой службы, весьма бравого катерника и в прошлом первого драчуна в порту неожиданно вызвали в штаб береговой охраны. В Сан-Франциско просто так еще никого в штаб не вызывали. Шла вторая мировая война. Одни, в особенности те, кому сам черт не брат, хотели в ней хоть как-то отличиться, другие думали лишь об одном: как бы уцелеть до следующего раза. К первой категории как нельзя лучше подходил лейтенант Хасегава. Еще в самом начале войны закончив военно-морское училище по классу подводников, он, однако, по настоянию отца — владельца преуспевающей адвокатской фирмы, обслуживающей в основном богатую прослойку населения азиатского происхождения, пошел служить на бронекатер.

Как обычно, заблуждаясь по молодости, Хасегава рассчитывал, что при желании он вполне сможет реализовать свои возможности, а также знания в условиях военного времени, Придерживаясь другой точки зрения, старый адвокат немало удивлялся, отчего это дети не всегда хотят использовать дополнительный стимул, чтобы стараться преуспеть на службе при помощи толстой чековой книжки их родителей? Ведь родители чаще всего так хотят именно этого!

Рожденный от смешанного брака, отец его был стопроцентный американец, а мать — кореянка, Хасегава через прадеда своего, японца, корнями генеалогического древа уходил в почву Страны восходящего солнца.

По прибытии в штаб лейтенант Хасегава сразу же был препровожден адъютантом к контр-адмиралу Чарльзу Хатчисону Стерлингу. Чуть позже Хасегава сообразил, что, судя по задававшимся вопросам, беседа с ним носила всего-навсего ознакомительный характер. Тем не менее во время разговора, чтобы дополнительно выяснить и внутреннюю сущность выбранного им протеже, контр-адмирал вдруг спросил:

— Мне стало известно, вы не женаты. Тогда скажите, пожалуйста, чем могут вас прельстить обыкновенные женщины? — И Стерлинг уперся взглядом в лейтенанта, покрасневшего от такого неожиданного вопроса.

— Если вы не возражаете, господин контр-адмирал, то на ваш вопрос я отвечу пространно… Но заранее оговорюсь, что с мнением о женщинах моего любимого учителя философии в Калифорнийском университете мистера Гарри Кемпбелла я весьма солидарен…

Скрестив руки на груди и откинувшись в кресле, контр-адмирал стал с любопытством слушать лейтенанта.

— Смелее, лейтенант, смелее! Не бойтесь, если даже хватите лишку.

И Хасегава, улыбнувшись, продолжал:

— Как-то мы, группа бывших студентов, пришли поздравить нашего профессора с днем рождения (кстати, он у него совпадал с сочельником), и в беседе ему был задан аналогичный вопрос. Задан он был присутствовавшей вместе с нами угасшей кинозвездой, тогда же снимавшейся уже только в массовках. Не задумываясь, профессор сказал: «Сегодня мне исполнилось ровно девяносто лет. И тем не менее душой я не чувствую себя в этих вопросах в отставке. Вернее будет сказать, что я нахожусь в запасе и даже не считаю себя в последнем ряду. Когда я, в мои молодые годы, жил в кампусе, в студенческом городке университета города Беркли, то насмотрелся всего. Вы можете считать меня реакционером, но я всегда был против полной эмансипации женщин. У них ведь совершенно другой образ мышления: наивность и надежность чередуются подчас с жестоким, далеким от здравой человеческой логики практицизмом, а в поступках своих они давно поставили рекорд никем до сих пор не понятой непредсказуемости! Вот мне, как я уже сказал, девяносто лет, но если вы меня спросите, понимаю ли я что-нибудь в женском характере, я вам отвечу: черта с два! И вряд ли что к этому можно добавить… Когда однажды, еще задолго до этой дурацкой войны, мне пришлось быть гостем университета Басэда, и шутки ради я задал японскому коллеге подобный же вопрос, он ответил: «Мистер Кемпбелл, задайте что-либо полегче!» И напрочь отказался продолжать на эту тему разговор. Вы только посмотрите вокруг, что они, кроме своей основной обязанности — продолжения рода, — представляют из себя в смысле покоя души, моральной устойчивости и постоянства? Семьдесят процентов разводов совершаются по их инициативе, и цифра эта имеет тенденцию к росту. Это говорит о том, что они буквально отбились от рук! Что же касается лично меня, то в данном случае, милая леди, я беру в расчет лишь философско-нравственную сторону дела, ибо к этому обязывает возраст. И еще скажу, что все извращения в любви, прочие отклонения от моральных норм — все это тоже от женщин…