Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля Страница 53

Монторси — образ Мауры был у него перед глазами, в самом центре сознания, как нечто магнетическое, поглощающее, — с силой оттолкнул старую шлюху, так что ее вялое тело ударилось о косяк. Вошел в комнату хозяйки. На полочках из изъеденного жуком дерева стояли хрустальные безделушки. Огромная несуразная люстра со стеклянными подвесками была выключена и свисала с потолка, как огромная груша, сплющенная со всех сторон. На маленьком низком столике рядом с креслом, обивка которого побледнела, оттого что об нее терлись сидевшие на нем ягодицы, лежали открытые регистрационные книги. На противоположной стороне от полочек со стекляшками, как обломок мрака, выплывала из пространства картина — слишком темная, чтоб можно было ее рассмотреть. Справа и слева — две двери. Он открыл ту, что слева.

В потемках, пахнущих детской кожей, спала проститутка, прижимая руки к груди, стиснув в руках край простыни, как будто хотела защититься от холода или зла, которое шло изнутри, которое она ожидала. Она даже не заметила, как Монторси закрыл за собой скрипучую дверь.

Тогда он открыл другую дверь — в прихожей из-за косяка наполовину выглядывала фигура хозяйки, сидящей на полу; она шпионила за ним, держась за разбухшие колени столь же разбухшими руками, как если бы порок угнездился между волокон ее тела — старого хранилища, которое говорило на молчаливом языке сквозь времена, удаленные друг от друга.

В комнате горел бледный, неопределенный, ненормальный светильник. Утренний свет просачивался через марлевые занавески, посеревшие от запустения, — неподвижные свидетели более глубокого запустения, производимого телами и словами, остатками души, проросшими в истертые ткани, готовые разложиться.

Мужчина лежал сверху на молодой проститутке, он был сосредоточен. Его голая спина вспотела. Из-под слегка приспущенных штанов видна была верхняя часть ягодиц, напряженная, пульсирующая, волосатая. Путана глядела прямо в лицо Монторси, мужчина трахал ее: он ничего не заметил, трахал и задыхался, жирные, густые волосы вспотели и слиплись прядями.

Монторси подошел ближе — проститутка ничего не говорила: она вытаращила глаза, но ничего не говорила. Белое лицо Мауры, сотрясающееся в темноте в сильных судорогах. Он схватился рукой за край штанов клиента, который все продолжал трахать проститутку, тот вдруг обернулся, стал что-то бормотать, а Монторси тащил, и ему удалось приподнять того — мышцы у обоих были напряжены, — и тот бушевал, бормотал все громче, и струйка слюны брызнула на грудь шлюхи, которая продолжала смотреть на Монторси, а Монторси на нее, как будто мужчины, болтавшегося между ними, не существовало. Потом штаны вдруг порвались, фланель не выдержала, и у Монторси в руке остался обрывок белой подкладки. Мужчина поднялся, повернулся к проститутке с перекошенным лицом, потом к Монторси, потом схватил ботинки и выбежал, обогнув огромное тело полицейского, высившееся посреди комнаты, — проститутка, все еще лежа на диване, продолжала смотреть на него.

Тогда он подошел ближе, притянул ее к себе за щиколотку и внезапно ударил кулаком по ляжке, и промахнулся.

Он вышел молча, поглядев на смазанную подводку на глазах хозяйки этого разоренного борделя, но сначала протянул руку и, сбросив на пол, разбил все стекляшки с полочки. А хозяйка, со взглядом, опущенным в пол, ничего не говорила — груда мяса, бьющаяся там в остатках тепла, подаренного ей испарившимися моментами, фальшивым смехом, забытой ныне близостью.

Консьержка тоже молча проводила его взглядом, стоя с сорговой метлой в руках и со странным низким ведром, и он опустил глаза в только что вымытый пол, пахнущий дешевым моющим средством.

Инспектор Гвидо Лопес

МИЛАН

24 МАРТА 2001 ГОДА

23:50

Этот праздник смерти, извращенная жизнь вселенной — то, что она породила, пророчествовало еще и упорствовало.

Мне снилась кровь в блестящих сетях — там, где брод, — тела, с которых струилась вниз кровь, как с порванного на куски мяса, — надо мной, спящим.

И когда он вошел — это было как сон.

Лопес приехал в окрестности Лимито ди Пьолтелло вскоре после 23:00. Он буквально бредил. Он завалил телефон Калимани звонками. Ребята готовились. Патруль, который проводил обыск в квартире Инженера, установил слежку, они видели, как Инженер вышел и двинулся по направлению к бульвару Буэнос-Айрес, пустынному в этот час. Инженер не пользовался телефоном. Лопес дожидался одиннадцати тридцати, замучившись бесцельно кружить у Сеграте, потом по направлению к Чернуско, по широким, грязным шоссе, освещенным белыми фонарями, среди плоских черных полей, линию которых нарушали неровные очертания металлических индустриальных складов, раскрашенных невероятными красками. В полночь без двадцати минут последовал телефонный звонок от Инженера. Лопес сверил набранный номер: это был сотовый Калопрести. Инженер дал сигнал. Калопрести, вероятно, активировал цепь телефонных звонков, но Лопес не стал задумываться об этом: частота мобильника Калопрести не прослушивалась. Он тоже двинулся поближе к Пьолтелло. Он видел, как съезжались большие машины и невнятные малолитражки, грязные от смога, искали верный маршрут — то же самое направление, в котором они с Калимани ездили сегодня, ближе к вечеру. Ребята и Калимани были готовы. Он свернул новую папироску, увидел, как заднее стекло запотело изнутри от дыма — от белого туманного сияния, превратившего стекло в тонкую жемчужную поверхность, мутную, сквозь которую невозможно что-либо увидеть. Он включил печку. Полночь только что миновала. Он выехал на фунтовую дорогу, которая вела к ангару, где будет проходить PAV. В темноте проделал тот же самый путь, что и днем. Ехал очень медленно: трудно было понять, в какую сторону поворачивает дорога. Тьма была густой.

Скопление машин по ту сторону ограды: около тридцати. Он увидел вход в ангар, освещенный маленьким фонарем. Увидел фигуру человека, который стоял в дверях и спрашивал пароль для участия во встрече у какой-то парочки. Ощутил легкое покалывание в спине, дрожь уверенного ожидания — уверенности в ожидании. Ишмаэль был там, внутри. Это конец. Он надел маску, проверил сотовый, открыл дверцу, вышел из машины.

Шумная вибрация — стук генератора. Очевидно, здесь не было электричества. Вокруг ангара — кромешная тьма. Также нельзя было разглядеть крутых склонов котлована. Проходя через калитку, он обогнул парочку: он — с проседью, без маски, воротнике застежкой, сжимающей кожу на кадыке, поддерживал женщину помоложе, согнутую пополам, у которой, казалось, были колики. Человек с проседью посмотрел на Лопеса, будто ища у него сочувствия, и сказал:

— Это нервный припадок. Она здесь в первый раз. — А женщина громко плакала и даже не замечала присутствия Лопеса.

Он увидел, что под распахнувшимся пальто она голая. Лопес прошел вперед, оставил парочку позади, — его раздражало болото грязи, в котором хлюпали подошвы его ботинок. Вышибала на пороге пристально смотрел на него. Подойдя на расстояние нескольких метров, Лопес узнал взгляд Калопрести, но Калопрести не узнал его. Так лучше. Тот спросил пароль. Лопес выговорил его. Калопрести подвинулся, пропустил. И когда он вошел — это было как сон.

Пространство оказалось не таким уж обширным, но из-за полумрака почти нельзя было различить стену в глубине. Мягкий, смутный свет, как в огромном аквариуме. Люди внутри перемещались, совершая медленные движения, придавленные разреженной атмосферой, висящей под высоким сводом широкого потолка. Человек шестьдесят. Несколько ламп разбивали этот сумрак, какие-то высокие, стройные женщины пересекали пространство ангара, совершая волнообразные движения, как длинные водоросли в плотной темной светящейся воде. Лопес не видел в толпе Инженера. Мужчины и женщины, рассеянные между декорациями. Все казалось смехотворным в обширном пространстве пустого брюха огромного склада. Странные металлические конструкции, маленькие группы, ритмично движущиеся вокруг связанных людей, казавшихся переломанными и невидимыми на фоне непристойно холодных стен, — почти открытое пространство, как театр живых картин, отдельных друг от друга, без какой-либо связи между собой. Он увидел некое грубое подобие барной стойки в глубине — он шел, как бы вися в воздухе, в полусне, разрезая пространство на две части, неуверенным шагом эдакого смущенного мессии, не понимающего, в какой мир сошел. Он увидел косой металлический крест, к которому привязали женщину — на ней была только черная кожаная маска, — и он кожей почти почувствовал трение кожаных завязок, холодную поверхность красноватого металла четырех косых лопастей креста. Трое мужчин крутились около худощавой девушки, передвигающейся на четвереньках — они устрашающе размахивали над ней мягким хлыстом, — он разглядел ее нервную спину, рыбьи чешуйки позвоночника, торчащие наружу, белые ягодицы, выступающие по мере того как она проползала мимо тех типов, копну гладких черных волос, до него донесся их запах. Мужчина вез на себе верхом увядшую женщину средних лет, лицо которой было скрыто карнавальной маской с перьями, очень яркой, похабной. Еще дальше две женщины яростно наносили удары ножом юному телу — он не мог понять, мужскому или женскому… Лопес добрался до стойки. Молодой человек в маске кивнул ему, Лопес заказал пиво. Рядом с молодым человеком возникла рыжеволосая девушка с закрытым лицом. С лукавым видом человека, который не имеет отношения к происходящему вокруг, она улыбнулась Лопесу.